Рут сидела на складном кресле – одном из гарнитура карточного стола, который они держали в подвале. Сидела спиной ко мне и курила. На полу валялось множество окурков – похоже, Рут сидела здесь уже давно.
Ребят не было.
Мег стояла перед ней в желтом платье с оборками, которое она вряд ли надела бы по собственному желанию. Понятно было, что это старое платье Рут, вдобавок давно не стиранное. Рукава с буфами, короткая юбка, потому руки и ноги Мег были обнажены.
На Рут было такое же, но более простенькое зеленое платье, без оборок.
Даже в сигаретном дыму я почуял сильный запах камфоры и нафталина.
Рут говорила и говорила без остановки.
На первый взгляд они могли показаться сестрами: примерно одного веса, хотя Рут была выше и худощавее, волосы у обеих были слегка засаленными, обе – в почти одинаковых, провонявших потом старых платьях, словно они примеряли наряды на вечеринку.
Вот только Рут сидела и курила.
А Мег стояла, прислонившись к одной из балок Вилли-старшего, со связанными за спиной руками. Ноги ее тоже были связаны.
Кляп был на месте, но повязка на глазах отсутствовала.
– Когда я была молодой девушкой, как ты, – говорила Рут, – я всерьез искала Бога. Ходила в каждую церковь в своем городке. Баптистскую, лютеранскую, епископальную, методистскую – в какую угодно. Даже к католикам, в храм Святого Матфея. Сидела на балконе возле органа. Это было до того, как я поняла, что такое женщина. Знаешь, кто меня просветил? Моя мама. Конечно, она об этом не знала, ведь учила она меня не так, как я сейчас учу тебя. Я училась благодаря тому, что видела. И чтобы ты как следует поняла и усвоила: мои родители дали мне все – все, о чем можно мечтать. Конечно, кроме учебы в колледже, но в то время девушки не рвались в колледжи. Но мой папа, упокой Господи его душу, работал не покладая рук, и у нас с мамой было все что нужно. Не то что Вилли-старший.
Она прикурила новую сигарету от тлеющего окурка и швырнула окурок на пол. Наверное, она не заметила меня, или же ей было наплевать, потому что, хотя Мег и смотрела на меня с каким-то странным выражением лица и хотя старая лестница скрипела, когда я спускался, Рут не обернулась, а продолжала свою лекцию, не умолкая даже тогда, когда прикуривала сигарету. Она продолжала говорить сквозь клубы табачного дыма.
– Но пил мой папа в точности как Вилли, – сказала она, – и я все слышала. Слышала, как он приходил ночью и сразу же шел к кровати и влезал на маму, как на кобылу. Я слышала, как они пыхтели и сопели, и мама причитала «нет-нет-нет», а он с размаху шлепал ее – в общем, все как у Вилли. Ведь мы, бабы, повторяем ошибки наших матерей, все время уступая мужчине. Да, у меня тоже была эта слабость, потому я и заполучила всех этих мальчишек, с которыми он меня бросил помирать с голоду. Работать как раньше, во время войны, я уже не могу. Сейчас все места достаются мужчинам. А мне остается лишь растить эту ораву. Ну да, Вилли присылает мне чеки, но этого не хватает. Ты сама знаешь. Ты видишь это. И от твоих чеков тоже толку мало. Ты понимаешь, о чем я? На тебе Проклятие. Нет, я не о месячных. Я о том, что с тобой будет еще хуже, чем было со мной. Я это носом чую, Мегги! Будешь, как моя мать и как я, жить с каким-нибудь ирландским выродком, а он будет лупцевать тебя и трахать и заставит тебя полюбить все это, а потом – вжжжик! – и его уже нет. Перепихон. Вот в чем вся суть. Твоя теплая влажная дырочка. В этом Проклятие – ты понимаешь? Проклятие Евы. Наша слабость. На ней они нас и ловят. Я тебе говорю: женщина всего лишь шлюха и животное. Тебе нужно это понять и хорошенько усвоить. Женщин пользуют, трахают и лупцуют. Любая женщина – просто шлюха с дыркой. Такой она была, и есть, и будет. И для тебя я могу сделать лишь то, что делаю сейчас. Я могу попытаться выжечь это из тебя.
Она зажгла спичку.
– Понимаешь?
Рут бросила спичку, целясь в платье Мег. Спичка погасла, не долетев до цели и, дымясь, упала на пол. Рут зажгла еще одну.
– Ты понимаешь?
На этот раз она наклонилась вперед. Спичка, упав на подол платья, еще горела. Мег задергалась всем телом и стряхнула ее.
– Сильная, молодая, здоровая девушка – ты думаешь, что пахнешь свежестью и юностью? Но для меня ты воняешь горелым. Перегретой похотью. Это твое Проклятие и твоя слабость. Это все в тебе, Мегги.
На платье Мег осталось темное пятно, там, куда попала спичка. Мегги смотрела на меня и мычала, пытаясь что-то сказать.
Рут уронила сигарету на пол и раздавила ее ногой.
Потом встала с кресла, наклонилась вперед и зажгла еще одну спичку. Убежище наполнилось запахом серы.
Рут поднесла спичку к оборкам платья.
– Понимаешь? – сказала она. – Думаю, ты будешь мне благодарна.
Мег извивалась, натянув веревки. Ткань обуглилась, но не загорелась.
Спичка догорала. Рут стряхнула ее на пол.
И зажгла еще одну.
И поднесла ее к подолу, к уже обугленному пятну. Она вела себя как сумасшедший ученый в кино, ставящий какой-то странный опыт.
Обгоревшая ткань пахла выглаженным бельем.
Мег извивалась, пытаясь освободиться. А Рут просто схватила край платья и держала спичку, пока ткань не загорелась. И потом бросила спичку на ногу Мег.
Я смотрел, как тонкий язычок пламени пополз вверх.
Пламя разгоралось.
Как Вуфер со своими солдатиками у мусоросжигалки. Только на сей раз все было всерьез. Приглушенный кляпом визг Мег придавал всему этому реальности.
Теперь пламя добралось до середины бедра.
Я шагнул вперед, чтобы сбить огонь ладонями. Но Рут наклонилась и загасила пламя, плеснув на него колой из стоявшей на полу бутылки.
И, смеясь, посмотрела на меня.
Мег с облегчением обмякла.
Вид у меня был напуганный. Потому что Рут смеялась без остановки. И еще я понял: она знала, что я все время стоял позади нее. Но ее это нисколько не заботило. Ей было наплевать на то, что я все видел. Наплевать на все, кроме урока, который она преподавала Мег. Это было в ее глазах – ничего подобного я прежде не видел.
Но после – да.
И слишком часто.
В глазах моей первой жены после очередного нервного срыва. В глазах некоторых пациентов – обитателей «пансионата». Один из них, как мне рассказали, убил свою жену и малолетних детей садовыми ножницами.
Холодная абсолютная пустота без проблеска радости. Ни грана сочувствия, ни грана жалости. Дикие глаза. Глаза хищника на охоте.
Глаза змеи.
И это была Рут.
– Что скажешь? – спросила она. – Думаешь, она услышала?
– Не знаю, – сказал я.
– В карты поиграть хочешь?
– В карты?
– В «сумасшедшие восьмерки» или еще во что-нибудь.
– Да. Можно. – Что угодно, подумал я. Все, что ты захочешь.
– Пока мальчики не вернутся, – сказала она.
Мы прошли наверх и уселись играть – не обменявшись за всю игру и десятью словами.
Я пил колу, бутылку за бутылкой. Она курила, одну сигарету за другой.
Рут выиграла.
Глава тридцать третья
Оказалось, что Донни, Вилли и Вуфер были в это время в кино и смотрели «Как создать монстра». В любое другое время я бы взбесился, потому что всего пару месяцев назад мы вместе смотрели «Я был подростком-оборотнем» и «Я был подростком-Франкенштейном», а этот новый фильм был вроде продолжения, с теми же самыми монстрами, и по-хорошему они должны были меня позвать или хотя бы напомнить. Но они сказали, что киношка оказалась слабее тех двух, а я не мог не думать о том, что видел внизу, и когда мы с Рут в последний раз раздали карты, разговор свернул на Мег.
– Она воняет, – сказал Вуфер. – Грязная вся. Надо бы ее помыть.
Я никакой вони не заметил.
Только камфора, дым и сера.
И уж кому другому, а Вуферу стоило бы помолчать насчет чистоты.
– Хорошая мысль, – сказал Донни. – Давно ее не купали. Уверен, ей понравится.
– Кого волнует, что ей понравится? – встрял Вилли.
Рут слушала молча.
– Но нам придется пустить ее наверх, – сказал Донни. – А здесь она может попытаться сбежать.
– Да ладно. Куда она денется? – сказал Вуфер. – Куда ей бежать? Мы ее можем связать.
– Пожалуй.
– И притащить Сьюзан.
– Ну да.
– А где Сьюзан?
– У себя в комнате, – сказала Рут. – Наверное, прячется от меня.
– Не, – сказал Донни. – Она все время читает.
– Прячется. Я думаю, она прячется.
Глаза Рут, как и прежде, светились странным блеском. Думаю, и все остальные это заметили, потому что никто с ней больше не спорил.
– Так как, мам? – спросил Вуфер. – Можно?
Наша партия закончилась, но Рут по-прежнему тасовала карты. И потом кивнула.
– Думаю, ей это не помешает, – произнесла она глухим голосом.
– Нам придется ее раздеть, – сказал Вилли.
– Я ее раздену, – сказала Рут. – Запомните, мальчики.
– Ага, – сказал Вуфер. – Мы помним. И не прикасаться к ней.
– Вот именно.
Я посмотрел на Вилли и Донни. Вилли хмурился. Он сунул руки в карманы и, ссутулившись, елозил ногой по полу.
Конченый дебил.
Но Донни, казалось, задумался, как взрослый человек с четко поставленной целью, который должен решить, как наилучшим образом этой цели достичь.
Вуфер просиял.
– Отлично, – сказал он. – Пошли за ней!
Всей толпой мы двинули вниз, Рут шла немного позади.
Донни развязал Мег, сначала ноги, а потом руки, и дал ей возможность помассировать запястья. Потом он снова связал ей руки, но уже не за спиной, а впереди, вынул кляп и сунул себе в карман.
Никто ни слова не сказал про обгорелые пятна и следы колы на платье Мег. Хотя не заметить их было невозможно.
Она облизала губы.
– Пить, – попросила она.
– Через минутку, – сказал Донни. – Сейчас мы пойдем наверх.
– Наверх?
– Да.
Она даже не спросила почему.
Держа один конец веревки, Донни повел ее вверх по лестнице, Вуфер скакал впереди, а мы с Вилли сразу за ними. Рут снова плелась позади.