Комната окрасилась черным. Я чувствовал, что вот-вот взорвусь.
Я осознал свою роль во всем этом.
Свое безрадостное грязное предательство.
Свое зло.
К горлу подступали рыдания, невольные и безудержные, как крик. Мне казалось, что я кричу. Я зажал рот ладонью и выбежал вон, упав на пол и обхватив колени руками, в коридоре, рядом с дверью родительской спальни. Так я сидел, дрожа всем телом, и рыдал. Я не мог сдержать слез.
Я просидел там очень долго.
Родители не проснулись.
Когда я поднялся на ноги, было уже почти утро.
Я вошел в свою комнату. Сидя на кровати, я смотрел, как кромешная тьма ночи сменяется предрассветной синевой.
Мысли метались в голове, как воробьи, слетающие с карниза.
Я сидел, познав себя до самого кромешного дна, и тихо смотрел на рассвет.
Глава тридцать шестая
Хорошо было то, что по меньшей мере пока к ней не допускали чужих. Мне нужно было с ней поговорить. Нужно было убедить ее, что я все-таки помогу.
Я помогу ей сбежать, с Сьюзан или без. Сьюзан, насколько я понимал, не была в такой уж опасности. Ничего, кроме порки, с ней пока не случилось, во всяком случае, я ничего больше не видел. Но Мег угрожало гораздо больше. Она уже должна была это понять.
С ней оказалось и проще, и сложнее.
Сложнее потому, что теперь к Мег не пускали и меня.
– Мама никого не желает там видеть, – сказал Донни. Мы ехали на велосипедах к городскому бассейну, первый раз за несколько недель. Погода была жаркой, ни малейшего ветерка, и, проехав всего лишь три квартала, мы сильно вспотели.
– Почему? Я же ничего не делал. Меня-то за что?
Мы ехали под уклон, давая ногам передохнуть.
– Не в том дело. Ты знаешь, что отмочил Тони Морино?
– Что?
– Рассказал своей матери.
– Что?!
– Ну да. Говнюк мелкий. Его брат, Луи, с нами поделился. В смысле, Тони рассказал, но не все. Думаю, он и не мог ей всего рассказать. Но выложил достаточно. Рассказал ей, что мы держим Мег в подвале. Что Рут называет ее шлюхой, подстилкой и лупцует от души.
– Господи. И что она сказала?
Донни рассмеялся.
– Нам повезло, потому что Морино – строгие католики. Его мама сказала, что, наверное, Мег это заслужила, может, она распустилась и все такое прочее. А еще сказала, что у родителей есть на это право, а Рут теперь ее мать. И знаешь, что мы сделали?
– Что?
– Мы с Вилли прикинулись, будто ничего не знаем. А потом уговорили Тони пойти с нами в лес, что за фермой Бликера. Он тех мест ни черта не знает. Завели его и бросили у болота. Так он два с половиной часа выбирался и притащился домой, когда уже стемнело. Но знаешь, в чем главный прикол? Его мама как следует всыпала ему за то, что он пропустил ужин да еще натащил в дом тонну грязи. Его мама!
Мы посмеялись и свернули на новенькую подъездную дорожку у спортивного центра, где, поставив свои велосипеды возле стойки, зашагали по липкому асфальту к бассейну.
На входе мы показали свои бейджики. Народу – тьма-тьмущая. На мелком конце бассейна детвора толкалась и плескалась, словно стая пираний. В отделении для самых маленьких было полно мамочек-папочек, подталкивавших плавательные круги своих чад. Очереди выстроились и у трамплина, и у киоска с закусками. Над каждым контейнером с мусором роились осы.
От шума, криков и воплей уши закладывало. Каждые полминуты раздавался визгливый свисток спасателя. Мы бросили свои полотенца на бетон и прошли к секции глубиной не менее двух с половиной метров. Там мы уселись на край бассейна и принялись болтать ногами в пропахшей хлором воде.
– Ну так а я здесь при чем? – спросил я.
Донни пожал плечами:
– Не знаю, – сказал он. – Мама сейчас как на иголках. Боится, что кто-нибудь обо всем расскажет.
– Я? Черт, да я же никогда не скажу, – сказал я. И вспомнил, как стоял в темноте возле маминой кровати. – Ты же знаешь, что не скажу.
– Я-то знаю. Но Рут в последнее время какая-то странная.
Давить на него и дальше не стоило. Донни не был тупицей, как его братец. Он меня знал. Он с ходу бы усек, что я слишком настойчив, и задумался бы.
Так что я выжидал. Мы сидели, молчали и болтали ногами в воде.
– Слушай, – наконец сказал он. – Я с ней поговорю, лады? А то хрень какая-то получается. Ты к нам уже сколько лет ходишь?
– Много.
– Короче, хватит дурковать. Я с ней поговорю. Давай-ка окунемся.
И мы скользнули в бассейн.
А убедить Мег бежать было легко.
На то была причина.
В последний раз, говорил я себе, я буду стоять и смотреть на все на это, дожидаясь момента, когда мы сможем поговорить. И тогда я сумею ее убедить. У меня даже был план.
И тогда весь этот кошмар закончится.
Я должен притвориться, что я с ними, что бы ни происходило – притвориться, что мне всё до лампочки. Один – последний – раз.
Но все пошло иначе.
Потому что этот последний раз едва не стал гибельным для нас обоих. Этот последний раз был ужасен.
Глава тридцать седьмая
– Всё норм, – сказал мне Донни на следующий день. – Мама говорит, что можно прийти.
– Прийти куда? – спросила моя мама.
Она стояла позади меня у кухонной столешницы и шинковала лук. Донни же был на крыльце и не мог ее видеть.
Кухня провоняла луком.
– Куда это вы собрались? – спросила мама.
Я посмотрел на Донни. Он среагировал быстро:
– Собираемся в Спарту в субботу, миссис Моран. На семейный пикник. Мы подумали, может, и Дэвид поедет с нами. Вы не против?
– С чего бы мне быть против? – сказала мама, улыбаясь. Донни всегда был с ней безукоризненно вежлив и ненавязчив и потому нравился ей, хоть всю остальную семейку она и недолюбливала.
– Отлично! Спасибо, миссис Моран. До встречи, Дэвид, – сказал он.
И вскоре я отправился к Чандлерам.
Рут снова вернулась к Игре.
Выглядела она ужасно. Лицо в язвах, которые она явно расчесывала, потому две уже покрылись коркой. Волосы жирные, безжизненные, в перхоти. Тонкое хлопчатобумажное платье настолько измято, словно она спала в нем много ночей подряд. Теперь я не сомневался – она действительно похудела. Это было заметно и по ее лицу – темные круги под глазами, кожа, обтянувшая скулы.
Она, как всегда, курила, усевшись на складное кресло напротив Мег. Рядом с ней была картонная тарелка с недоеденным сэндвичем из тунца, и Рут пользовалась его как пепельницей. Из куска обмякшего мокрого хлеба торчали два окурка.
Рут напряженно следила за Мег, сощурившись и наклонившись вперед. Она выглядела так же, как и тогда, когда смотрела телевикторины, типа «Двадцать одно». Когда Чарльз Ван Дорен[26], преподаватель английского языка в Колумбийском университете, выиграл сто двадцать девять тысяч долларов и неделей позже был уличен в мошенничестве. Рут в тот день здорово огорчилась. Словно и ее саму облапошили.
И сейчас она следила за Мег с таким же напряженным вниманием, с каким следила за Ван Дореном, стоящим в своей звуконепроницаемой будке.
Она вся была в Игре.
А Вуфер тем временем тыкал в Мег перочинным ножичком.
Она снова была подвешена к потолочной балке и стояла на цыпочках, изо всех сил напрягая мускулы. У ее ног были разбросаны тома Всемирной энциклопедии. Мег была голая. Грязная. Вся в синяках. Блестящая от пота кожа побледнела. Но это все не имело значения. Должно было иметь, но не имело. Магия – жестокая магия этого зрелища – накрыла меня с головой.
Она была всем, что я тогда знал о сексе. И всем, что я знал о жестокости. На мгновение эта картина буквально опьянила меня. Я снова стал одним из них.
И тут я посмотрел на Вуфера.
Он был мини-копией меня самого или того, кем я мог бы стать, – с ножом в руке.
Неудивительно, что Рут так сосредоточилась на этом зрелище.
Как и все они, и Вилли, и Донни, – и ни один из них не произносил ни слова, потому что нож – это не ремень и не струя горячей воды, ножом можно нанести серьезные раны, а Вуфер был еще слишком мал, чтобы полностью понимать это; он знал, что ножом можно покалечить и убить, но задумываться о последствиях он просто не умел. Сейчас все катились по тонкому льду и все, кроме Вуфера, это понимали. Но ни во что не вмешивались. Они желали этого. Они учились.
Я в этих уроках не нуждался.
Крови еще не было, но я знал: она наверняка появится, это лишь дело времени. Во рту Мег торчал кляп, глаза закрыты повязкой, но все равно было ясно, что она перепугана насмерть. Она судорожно глотала воздух. Шрам на ее руке вздулся и выглядел изломанной молнией.
Вуфер ткнул ее ножом в живот. Она балансировала на цыпочках и, конечно же, не могла уклониться от удара. Мег только дергалась, еще больше натягивая веревки. Вуфер захихикал и ткнул ее ножом чуть ниже пупка.
Рут посмотрела на меня, кивнула в знак приветствия и закурила очередную сигарету. На ее безымянном пальце я заметил обручальное кольцо матери Мег.
Вуфер провел лезвием по ребрам Мег и ткнул ее в подмышку. Я все ждал, когда же выступит кровь на ее грудной клетке. Но в этот раз ей повезло. Однако я увидел кое-что другое.
– Что это?
– Что «это»? – рассеянно отозвалась Рут.
– Там, на ее ноге.
На бедре Мег, чуть выше колена, был след: красный клин дюйма в два размером.
Рут выпустила клуб дыма. И ничего не ответила.
За нее ответил Вилли:
– Мама гладила белье, – сказал он. – А она стала выделываться, и мама запустила в нее утюгом. Прижгла ее малость. Ничего особенного, правда, утюгу кранты.
– Черта лысого, ничего особенного, – сказала Рут.
Она имела в виду утюг.
Тем временем Вуфер провел ножом вниз, к животу Мег. На этот раз он надрезал кожу под грудной клеткой.
– Ой, – сказал он.