Дом Чандлеров, казалось, дышал на меня, поскрипывая, словно кости спящей старухи.
Это было страшно.
На мгновение мне захотелось бросить все, рвануть домой, лечь в постель и укрыться с головой. Или очутиться в другом городе. Весь этот вечер я фантазировал, что мама или отец вот-вот скажут: «Дэвид, не знаю, как тебе сообщить эту новость, но мы переезжаем».
Да, держи карман шире.
Я представлял, как меня ловят на лестнице. Внезапно включается свет, и Рут сверху целится в меня из ружья. Не думаю, что у них вообще было ружье. Но в моих страхах оно было. Картинка эта прокручивалась снова и снова, подобно заезженной пластинке.
Это сумасшествие, убеждал я себя.
Да, но ведь я обещал.
Каким бы страшным все ни было, но сегодняшний день был страшнее всего. Я видел Рут и понял, чем все закончится. Я понял это ясно и однозначно: Мег погибнет.
Не знаю, как долго я простоял на крыльце.
Достаточно долго для того, чтобы услышать, как шуршат по стене дома побеги розы на ветру, как у ручья квакают лягушки и стрекочут цикады в лесу. Достаточно долго для того, чтобы мои глаза привыкли к темноте и чтобы обычные, нормальные рулады цикад и лягушек успокоили меня. И спустя некоторое время обнаженный ужас отступил, сменившись волнением – волнением от того, что я наконец делаю что-то ради Мег и ради себя, что-то, чего никто из знакомых мне людей никогда не делал. Эта мысль успокаивала меня. О реальности в самом настоящем времени. И если уж я это делал, то мог превратить все в своего рода игру. Я собираюсь ночью прокрасться в дом, в котором спят люди. Вот и все. Не какие-то опасные люди. Не Рут. Не Чандлеры. Просто люди. А я – домушник. Спокойный, осторожный и незаметный. И никто меня не поймает. Ни сегодня, ни вообще.
Я открыл наружную дверь.
Она издала едва слышный скрип.
С внутренней дверью было сложнее. Она разбухла от влаги. Я повернул ручку и прижал пальцы к замку, а потом медленно и осторожно толкнул дверь.
Она заскрипела.
Теперь я толкал ее чуть сильнее и равномернее. Я вцепился в ручку, чтобы дверь, открывшись, не хлопнула.
Она заскрипела громче.
Я был уверен, что этот звук слышали все в доме. Все до единого человека.
Если придется, я еще смог бы удрать. Эта мысль утешала.
И тут внутренняя дверь открылась. Наделав даже меньше шуму, чем внешняя.
Я прислушался.
И шагнул внутрь.
Там я включил фонарик. По всей лестнице были разбросаны тряпки, швабры, щетки, ведра – все, чем Рут пользовалась при уборке. Здесь же были и банки с гвоздями, краской и растворителем. К счастью, почти все это было свалено на одну сторону, напротив стены. Я знал, что ступеньки прочнее всего у стены, там будет и меньше скрипа. Если меня все же поймают, то, скорее всего, здесь, потому что без шума не обойтись. Я начал спускаться со всей возможной осторожностью.
На каждой ступеньке я останавливался и прислушивался. Я делал неравномерные паузы между шагами, чтобы в них нельзя было услышать определенный ритм.
Но каждая ступенька подавала свой голос.
Мой спуск длился целую вечность.
Наконец я оказался внизу. Мое сердце готово было взорваться. Я не мог поверить, что меня не слышали.
Я прошел к двери убежища.
В подвале пахло сыростью, плесенью и выстиранным бельем – и чем-то еще, похожим на запах кислого молока.
Я открывал засов так медленно и ровно, как только мог. И все равно избежать скрежета металла о металл мне не удалось.
Я открыл дверь и шагнул внутрь.
Думаю, только тогда я вспомнил, что вообще там делаю.
Мег сидела в углу на своем надувном матрасе и молча ждала, прислонившись к стене. В тонком луче света я увидел, как она напугана. И каким ужасным был ее день.
Они дали ей только мятую тонкую рубашку, оставлявшую ноги открытыми.
И Вилли старательно поработал на них своим ножом.
На ее бедрах порезы и царапины скрещивались, опускаясь вниз до самых лодыжек.
На рубашке тоже была кровь. В основном кровь уже подсохла, но не везде. Кое-где она проступала сквозь ткань.
Она встала.
Она пошла мне навстречу, и я увидел на ее виске свежий синяк.
Но, несмотря на все это, вид у нее был уверенный и решительный.
Она начала было что-то говорить, но я приложил палец к губам.
– Я оставлю засов и заднюю дверь открытыми, – прошептал я. – Они подумают, что сами забыли ее закрыть. Дай мне примерно полчаса. Будешь подниматься, держись поближе к стене. И не пытайся бежать. Донни бегает быстро. Он тебя поймает. Держи.
Я вынул деньги из кармана и протянул ей. Она посмотрела на них. И потом покачала головой.
– Не надо, – прошептала она. – Если что-то пойдет не так и они найдут при мне деньги, то сразу поймут, что здесь кто-то был. И тогда другого шанса у нас уже не будет. Оставь их…
Она на мгновенье задумалась.
– Оставь их у Большого Камня. Придави сверху булыжником или еще чем-нибудь. Я их найду, не беспокойся.
– А куда ты пойдешь? – спросил я.
– Не знаю. Пока не знаю. Может, снова к мистеру Дженнингсу. Чтобы не уходить далеко. Я хочу держаться поближе к Сьюзан. Дам тебе знать, как только смогу.
– Фонарик тебе оставить?
Она снова покачала головой.
– На лестнице я знаю каждую ступеньку. Оставь фонарик себе. И давай иди. Уходи. Уходи!
Я повернулся к выходу.
– Дэвид?
Я обернулся, и внезапно она оказалась рядом и потянулась ко мне. Я увидел слезы в ее глазах в тот момент, когда она их закрыла и поцеловала меня.
Ее разбитые губы обветрились и потрескались.
Но они были самым нежным, самым прекрасным из всего, что когда-либо прикасалось ко мне и к чему когда-либо прикасался я.
Я почувствовал, как мои глаза наполняются слезами.
– О боже! Прости меня, Мег. Прости меня.
Я едва смог произнести это слово. И сейчас мог лишь стоять, качая головой, и просить у нее прощения.
– Дэвид, – сказала она. – Дэвид. Спасибо тебе. Последний поступок – только он считается.
Я смотрел на нее. Словно я пил ее всю, словно сам становился ею.
Я вытер глаза и лицо.
Кивнул ей и повернулся к выходу.
Внезапно у меня родилась мысль.
– Подожди, – сказал я.
Я вышел из убежища и осветил стены фонариком. Нашел то, что искал. Я снял монтировку со стены, вернулся к Мег и вручил ей тяжелую железяку.
– Если вдруг понадобится.
Она кивнула.
– Удачи, Мег, – сказал я и осторожно закрыл дверь.
И я снова очутился во всем этом – в спертой, вибрирующей тишине спящего дома, и медленно поднимался по лестнице, отмеряя каждый шаг, прикладывая неимоверные усилия к тому, чтобы он совпал со скрипом кроватей и шелестом ветвей за окном.
И наконец оказался за дверью.
Я пробежал через двор к подъездной дорожке, пронесся мимо своего дома и влетел в лес. Ярко светила луна, но я знал дорогу и без всякой луны. До меня донесся шум бурлящей воды.
На пути к Камню я остановился, чтобы подобрать несколько булыжников, и осторожно спустился к ручью. Вода, разбиваясь о скалы, серебрилась в лунном свете. Я ступил на Камень, достал из кармана деньги, сложил их стопкой и придавил небольшой аккуратной пирамидкой из камней.
Сойдя на берег, я оглянулся.
Деньги и каменная пирамидка над ними показались мне каким-то языческим жертвенником.
Окруженный густым запахом зеленой листвы, я побежал домой.
Глава тридцать девятая
И потом я долго сидел на кровати, слушая, как спит мой дом. Я думал, что не смогу уснуть, но не учел напряжения и усталости. Отключился я уже на рассвете, на промокшей от пота подушке.
Спал я плохо, но спал допоздна.
Я посмотрел на часы – был уже полдень. Я оделся и сбежал вниз, где проглотил обязательную овсянку без единой жалобы, потому что мама стояла рядом и без конца возмущалась лентяями, спящими как сурки – что их ждет во взрослой жизни? Разве что безработица и тюрьма. Я вылетел из дома прямиком в липкую августовскую жару.
Идти сразу же к Чандлерам было бы безумием. Что, если они уже поняли, что это моих рук дело?
И я побежал через лес к Большому Камню.
Пирамидка из камней, под которой лежали доллары, была там же, где я ее оставил.
При свете дня она уже не напоминала жертвенный алтарь. Она скорее была похожа на кучку собачьего дерьма. Она словно издевалась надо мной.
Я сразу понял, что это значит. Мег не убежала.
Ее поймали.
Она по-прежнему в их доме.
К горлу подкатила тошнота. Я был зол, потом напуган, а потом и просто запутался в происшедшем. Что, если они решили, что это я открыл засов? Что, если они заставили Мег во всем признаться?
И что мне делать теперь?
Бежать из города?
Ты можешь пойти в полицию, подумал я. Можешь встретиться с мистером Дженнингсом.
И тут же пришла другая мысль: «Прекрасно, и что я ему расскажу? Что Рут месяцами пытает Мег, и я знаю об этом потому, что сам во всем участвовал?»
Я видел достаточно полицейских фильмов и потому понимал, что такое «сообщник».
И я знал мальчишку – друга моего кузена из Вест-Оранж, – которого на год упекли в колонию для малолеток за то, что он надулся пива и угнал машину у соседа. Он говорил, что тебя могут избивать, накачивать таблетками, совать в смирительную рубашку, в общем, делать все, что их душе угодно. И выпустят только тогда, когда им придет это в голову.
Но должен же быть какой-то другой вариант?
Как сказала Мег, отказавшись взять деньги в подвале, – мы можем попробовать еще раз. Но продумать все лучше.
Если только они уже не узнали обо мне.
Был только один способ выяснить это.
Я взобрался на Камень, собрал все деньги и сунул их в карман.
Потом сделал очень глубокий вдох.
И отправился к Чандлерам.
Глава сороковая
Вилли встретил меня в дверях, и было понятно, что, даже если они что-то знали или подозревали, у него на уме были дела поважней.