Вилли бросился мне в ноги. Я врезал ему скобой по плечу, и железяка пропахала его тело до самой шеи. Он завизжал и рухнул на пол.
Я увидел, что Донни готовится к прыжку вперед, и занес свое оружие для удара. Но вдруг услышал непонятный звук за спиной.
Рут бросилась мне на спину, вцепившись в нее ногтями и шипя, как разъяренная кошка. Под ее тяжестью я споткнулся. Колени мои подогнулись, и я упал. Донни рванулся вперед, боль резанула мою щеку, и шея выгнулась назад. Я почувствовал запах кожи. Обувной кожи. Он бил меня ногой, как бьют футбольный мяч. Перед глазами полыхнула молния. Я пытался подобрать скобу, но ее уже не было. Она исчезла. Вспышка через мгновение сменилась темнотой. Я с трудом встал на колени. Донни ударил меня ногой в живот. Я хватал ртом воздух. Снова попытался подняться, но не удержал равновесие. На меня нахлынула волна тошноты. Растерянность. Потом еще кто-то принялся пинать меня – по ребрам, по груди. Я свернулся калачиком, напряг все мышцы и ждал, когда рассеется темнота перед глазами. Они продолжали бить меня ногами и материться. Но затмение проходило, я уже мог различать предметы и увидел, где находился верстак, под который и заполз. Из-под него прямо перед собой я видел ноги Рут и Донни – а потом я снова растерялся, потому что там была еще одна пара ног – на том месте, где только что лежала Мег.
Голые ноги. В ожогах и шрамах.
Ноги Мег.
– Нет! – заорал я.
Я выполз из-под верстака. Рут и Донни развернулись и двинулись к ней.
– Ты! – завизжала Рут. – Ты! Ты! Ты!
И я по сей день не знаю, что пыталась сделать Мег, действительно ли она думала, что может чем-то помочь, а может, она просто смертельно устала от всего этого, устала от Рут, устала от боли и вообще от всего – но она не могла не знать, куда направлена ярость Рут, – не на меня, не на Сьюзан, но прямо на нее, Мег, как отравленная стрела.
Но в ней не было ни грана страха. С ясным и решительным взглядом, несмотря на всю свою слабость, она сумела сделать шаг вперед.
Рут бросилась на нее, как обезумевшая ведьма. Схватила ее голову обеими ладонями, словно евангелист, намеревающийся исцелить больного.
И грохнула ее головой о стену.
Мег задрожала всем телом.
Она смотрела на Рут, глаза в глаза, и на мгновение в ее взгляде появилось изумление, словно она хотела спросить Рут: «За что? За что?»
И потом упала. Рухнула прямо на надувной матрас, как мешок без костей.
Там она дрожала еще несколько секунд, а потом замерла.
Я потянулся к верстаку, чтобы встать.
А Рут стояла и пялилась на стену, словно не в силах поверить, что Мег там уже нет. Лицо Рут стало пепельно-бледным.
Донни и Вилли тоже стояли не шевелясь.
Тишина в помещении сгустилась до предела.
Донни наклонился. Приложил руку к губам Мег, потом к ее груди.
– Она… она дышит?
Никогда голос Рут не был таким подавленным.
– Да. Немного.
Рут кивнула.
– Укройте ее, – сказала она. – Укройте. Укройте сейчас же.
Она снова кивнула, не глядя ни на кого, потом повернулась и прошла через убежище так медленно и осторожно, словно ступала по битому стеклу. В дверях она остановилась и выпрямилась. А потом сразу же исчезла в дверном проеме.
И остались только мы. Дети.
Вилли первым пришел в себя.
– Я принесу одеяла, – сказал он. Вилли прижимал руку к голове, прикрывая глаз. Половина его волос сгорела.
Но вся злость словно испарилась.
У края верстака, дымясь, еще тлели тряпки.
– Твоя мать звонила, – буркнул Донни.
Он, опустив взгляд, не отрываясь смотрел на Мег.
– А?
– Твоя мама, – сказал он. – Звонила. Хотела узнать, где ты. Я снял трубку. Говорила с ней Рут.
Мне не нужно было спрашивать, что Рут сказала маме. Они как бы меня и видеть не видели.
– А где Вуфер?
– Пошел поужинать к Эдди.
Я подобрал с пола скобу и отдал ее Сьюзан. Не думаю, что она что-нибудь вообще понимала. Она не сводила глаз с Мег.
Вернулся Вилли, притащив одеяла. Обвел взглядом всех нас, потом швырнул одеяла на пол, развернулся и пошел наверх.
Мы слышали, как он, пыхтя, поднимается по ступенькам.
– Что будешь делать, Донни? – спросил я.
– Не знаю, – ответил он.
Его голос был плоским и безжизненным, словно его, а не меня били ногой по голове.
– Она может умереть, – сказал я. – Она наверняка умрет. Если ты ничего не сделаешь. И больше некому. Ты это знаешь. Рут ничего не сделает. Вилли тоже.
– Я знаю.
– Так сделай же что-нибудь.
– Что?
– Что угодно. Сообщи. Копам.
– Не знаю, – сказал Донни.
Он поднял с пола одно из одеял и накрыл Мег так, как велела ему Рут. Накрыл осторожно и бережно.
– Не знаю, – сказал он и тряхнул головой.
Потом он повернулся ко мне:
– Мне надо идти.
– Оставь нам хотя бы лампочку. Хоть какой-то свет. Чтобы мы могли как-то помочь ей.
На мгновение он задумался.
– Ладно. Без проблем, – сказал он.
– И хоть немного воды. Тряпку и воды.
– Ладно.
Он прошел в подвал, и оттуда послышался звук текущей воды. Донни вернулся с ведром и тряпками, которые положил на пол. Потом он подцепил лампочку за крюк в потолке. На нас он не посмотрел. Ни разу.
И направился к выходу.
– Увидимся, – сказал Донни.
– Да, – сказал я. – Увидимся.
И он закрыл дверь.
Глава сорок пятая
На нас опустилась долгая холодная ночь.
Больше никто к нам не спускался.
В доме стояла почти полная тишина. Только из комнаты братьев едва доносилась музыка. Братья Эверли пели «Мечта – это все, что у меня осталось». После них вступил Элвис со своим хитом «Упрямая женщина». Каждая песня словно издевалась над нами.
Мама, должно быть, уже в истерике. Я представлял, как она звонит в каждый дом нашего квартала в надежде, что я могу быть там, в палатке или на ночевке, не предупредив ее. Потом отец позвонит в полицию. Я все время ожидал отчетливого стука в дверь. И не мог понять, почему они не приходят.
Надежда превращалась в отчаяние, отчаяние – в гнев – гнев в тупую пассивность. Нам оставалось только ждать и вытирать лицо и лоб Мег.
Ее лихорадило. На затылке коркой спеклась кровь.
Мы то погружались в сон, то вяло выплывали из него.
В голове бесконечно вертелись рекламные песенки. Пользуйтесь Аяксом! Пенный очиститель – да-да-да-да-дадум-дум. Смойте грязь в трубу-дум-дада-да-да-дум. Через реку, через лес… реку, через лес… реку, через… Ни на одной песенке я не мог сосредоточиться. И отогнать их от себя не мог.
Иногда Сьюзан начинала плакать.
Время от времени Мег ворочалась и стонала.
Я радовался, слыша ее стоны. Это значило, что она жива.
Она просыпалась дважды.
В первый раз она проснулась, когда я вытирал ее лицо тряпкой и уже собирался сделать перерыв, когда она внезапно открыла глаза. Я был так поражен, что едва не выронил кусок мокрой ткани. Но я сразу же спрятал его за спину, потому что ткань была розовой от крови, и я не хотел, чтобы Мег это видела. Мысль об этом всерьез меня тревожила.
– Дэвид?
– Да.
Она вслушивалась во что-то. Я посмотрел в ее глаза и увидел, что один из зрачков вдвое больше другого, – я пытался понять, что же она видит.
– Ты ее слышишь? – спросила Мег. – Она… она там?
– Слышно только радио. Но она там.
– А, радио. Да. – Мег медленно кивнула.
– Иногда я ее слышу, – сказала она. – Весь день. И Вилли, и Вуфера, и Донни. Я думала, что смогу услышать… Услышать и понять, понять, почему она со мной это делает… я слушала, как она ходит по комнате, как садится на стул… но… я так ничего и не поняла.
– Мег, тебе не следует разговаривать, понимаешь? Ты ранена всерьез.
Речь давалась ей с трудом. Она говорила неразборчиво, словно ее язык не помещался во рту.
– Не-ет… – сказала она. – Я хочу говорить. Я и так постоянно молчу. Мне всегда не с кем говорить. Но…
Она удивленно посмотрела на меня:
– А почему ты здесь?
– Мы оба здесь. И я, и Сьюзан. Они нас здесь заперли. Вспоминаешь?
Мег попыталась улыбнуться.
– Я думала, ты просто одна из моих фантазий. Ты иногда появлялся в них. У меня много… много фантазий. Они появляются, а потом… уходят. Иногда так хочется их вызвать – пробуешь и не можешь. Не можешь ни о чем подумать. А потом… можешь. Знаешь, я умоляла ее. Остановиться. Отпустить меня. Я думала, она это сделает, помучает меня немного и отпустит, поймет, что я ей нравлюсь, а потом я поняла: она не остановится. Я должна была выбраться, но не смогла. Не понимаю ее. Как она могла позволить ему сжечь меня?
– Мег, пожалуйста…
Она облизала губы и улыбнулась:
– Но ты обо мне заботишься, верно?
– Да.
– Сьюзан тоже.
– Да.
– Где она?
– Спит.
– Для нее это все тяжело, – сказала она.
– Я знаю. Знаю, что тяжело.
Я встревожился. Голос Мег становился все слабее. Мне приходилось наклоняться, чтобы ее услышать.
– Могу я тебя попросить? – сказала она.
– Конечно.
Она сжала мне руку. Но совсем слабо.
– Вернуть кольцо мамы. Ты знаешь, кольцо моей мамы. Меня она слушать не станет. Ей на меня плевать. Но может… Ты мог бы попросить ее? Вернуть мне мамино колечко?
– Я его верну.
– Обещаешь?
– Да.
Мег отпустила мою руку.
– Спасибо, – сказала она.
Мгновенье спустя она сказала:
– А знаешь, я никогда не любила маму так, как было нужно. Разве не странно? А ты?
– Думаю, и я тоже.
Она закрыла глаза.
– Я, пожалуй, посплю.
– Конечно, – сказал я. – Отдыхай.
– Странно, – сказала она. – А боли нет. Должна бы быть. Они ведь жгли меня и жгли, а боли нет.
– Отдохни, – сказал я.
Она кивнула. И сразу же уснула. А я сидел, надеясь услышать стук офицера Дженнингса в дверь, и в голове у меня крутились строчки песни «