Зеленая дверь», как раскрашенная вращающаяся карусель, снова и снова:…полночь, еще одна ночь без сна, я жду и жду, когда же рассвет проскользнет под зеленую дверь, какие секреты хранишь ты, зеленая дверь?..[28]
И потом я тоже заснул.
Проснулся я, похоже, на рассвете.
Сьюзан трясла меня за плечо.
– Останови ее! – произнесла она испуганным шепотом. – Останови ее! Ради бога! Не позволяй ей делать это!
На мгновение мне показалось, что я дома в своей постели.
Я осмотрелся. Вспомнил.
И Мег уже не было рядом со мной.
Сердце заколотилось, глотку сдавило.
И тут я ее увидел.
Она сбросила с себя одеяло и голая сидела в углу у верстака. Длинные спутанные волосы падали ей на плечи. Спина была вся в коричневых подтеках засохшей крови. Затылок в свете лампы блестел от влаги.
Я видел, как напрягаются ее мышцы на плечах и вдоль линии позвоночника. Слышал скребущий звук.
Я встал и подошел к ней.
Она рыла.
Впивалась ногтями в бетонный пол, там, где был стык пола со стеной из шлакоблоков. Прорываясь на свободу, Мег еле слышно постанывала. Ногти ломались и кровоточили, один уже отвалился, кончики пальцев тоже были в крови, и ее кровь смешивалась с крошками бетона. Ее последний отказ сдаться. Финальный акт неповиновения. Воля, рвавшаяся из измученного тела и направленная на камень.
Камнем была сама Рут. Непреодолимым, нерушимым.
Камнем была Рут.
– Мег. Перестань. Пожалуйста, – сказал я.
Я подхватил ее под мышки и поднял. Она весила как младенец.
Тело ее казалось теплым и полным жизни.
Я снова положил ее на матрас и укрыл одеялом. Сьюзан подала мне ведро, и я обмыл кончики пальцев Мег. Вода окрасилась кровью.
Я заплакал.
Я пытался сдержаться, потому что здесь была Сьюзан, но ничего не мог с собой поделать. Слезы текли и текли, как кровь Мег по бетонному полу.
Тело ее не было теплым. Это была горячка. Не теплота, а ложь.
От нее исходил запах смерти.
Я видел ее в расширившихся зрачках Мег, в той дыре, куда проваливалось ее сознание.
Я обмывал ее пальцы.
Закончив, я уложил Сьюзан между нами, и мы лежали вместе, молча вслушиваясь в ее прерывистое дыхание, в каждый ее вдох, продлевавший ей жизнь на еще несколько секунд; мы всматривались в ее подрагивающие веки, в которых еще слабо теплилась жизнь, и когда она снова открыла глаза, мы не удивились. Мы были счастливы от того, что видели Мег, которая смотрела на нас, прежнюю Мег, ту, которая жила с нами раньше, жила вместе с нами в реальности, а не в этом горячечном кошмаре.
Губы ее шевельнулись. Она улыбнулась.
– Эй, я выкарабкаюсь, – сказала она, взяв Сьюзан за руку. – Со мной все будет в порядке.
В тусклом свете лампы, на рассвете, который для нас рассветом не был, она умерла.
Глава сорок шестая
Стук в дверь раздался полутора часами позже.
Я услышал, как Чандлеры встают с кроватей. Услышал мужские голоса и тяжелые незнакомые шаги, проследовавшие из гостиной в столовую – и далее на лестницу, ведшую в подвал.
Они откинули засов, открыли дверь, и в проеме появился Дженнингс вместе с моим отцом и еще одним копом по фамилии Томпсон, которого мы знали по клубу ветеранов. За ними стояли Донни, Вилли, Вуфер и Рут, даже не пытаясь бежать; они просто смотрели, как Дженнингс подошел к Мег, приподнял ей зрачки и попытался прощупать пульс, которого не было.
Отец подошел ко мне и обнял за плечи. «Боже, – сказал он, качая головой. – Слава богу, мы тебя нашли. Слава богу, мы нашли тебя». По-моему, он впервые произнес слово «Бог», но, думаю, он действительно говорил абсолютно искренне.
Дженнингс накрыл лицо Мег одеялом, а Томпсон подошел к Сьюзан, которая содрогалась в рыданиях. С тех пор как Мег умерла, Сюзи лежала молча, а теперь облегчение и скорбь изливались из нее потоками.
Рут и вся ее семейка бесстрастно наблюдали за происходящим.
Дженнингс, которого Мег предупреждала о Рут на празднике Дня независимости, похоже, сейчас мечтал о том, чтобы кого-нибудь из них убить.
С побагровевшим лицом, едва сдерживаясь, он выстреливал в нее вопросы – и было ясно, что он предпочел бы выпустить в нее обойму из пистолета, который он нервно поглаживал. Как это произошло? Как это произошло? Как долго ее здесь держали? Кто сделал ей эту надпись на теле?
Какое-то время Рут молчала. Просто стояла на ступеньке и расчесывала язвы на лице. И потом сказала:
– Мне нужен адвокат.
Дженнингс словно не слышал ее. Он продолжал задавать вопросы, но она твердила: «Мне нужен адвокат», словно готовилась прибегнуть к Пятой поправке[29].
Дженнингс свирепел все больше. Но это было бесполезно. Я бы мог ему объяснить.
Рут была камнем.
И, следуя примеру матери, ее дети были такими же.
Но я таким не был. Я сделал глубокий вдох и постарался не думать о том, что рядом стоит мой отец.
– Я расскажу вам все, что вам нужно знать, – сказал я. – И я, и Сьюзан.
– Ты все это видел?
– Почти все, – сказал я.
– Некоторые раны были нанесены недели назад. Ты и это видел?
– Кое-что видел. Достаточно.
– Ты видел это?
– Да.
Его глаза сузились.
– Ты здесь пленник или тюремщик, парень? – спросил он.
Я повернулся к отцу:
– Я ни разу не причинил ей боль, папа. Ни разу. Честно.
– Но ты ни в чем ей и не помог, – сказал Дженнингс.
Это было то, что я твердил себе всю ночь.
Но голос Дженнингса сжал эти слова в комок и швырнул мне в лицо. На мгновение я задохнулся.
Есть «правильно» и есть правда, подумал я.
– Нет, – сказал я. – Не помог.
– Ты пытался, – возразила Сьюзан, не перестававшая плакать.
– Он вправду пытался? – спросил Томпсон.
Сьюзан кивнула.
Дженнингс задержал на мне взгляд, но потом тоже кивнул.
– Ладно, – сказал он. – Поговорим об этом позже. Пора сворачиваться, Фил. Всем наверх.
Рут что-то пробормотала.
– Что? – спросил Дженнингс.
Она, опустив голову, бормотала что-то себе под нос.
– Миссис, я вас не слышу.
Рут вскинула голову, глаза ее вспыхнули.
– Я сказала, что она была шлюхой, – сказала Рут. – Она написала на своем теле эти слова! Сама написала! «Я ШЛЮХА. ТРАХНИ МЕНЯ». Вы думаете, я их написала? Она написала их сама – на себе – потому что гордилась этим! Я пыталась ее наставлять, воспитывать, научить хоть каким-то приличиям. Она написала это мне назло: «Я ШЛЮХА. ТРАХНИ МЕНЯ». Так она и поступала, трахалась со всеми подряд. С ним уж точно трахалась. – Она указала на меня. Потом на Вилли и Донни: – И с ним, и с ним тоже. Трахалась со всеми! Она бы трахнулась и с малышом Ральфи, если бы я не вмешалась, если бы не привязала ее там, где никто не мог видеть ее ног, ее задницы и ее дырки, ее дырки, потому что, мистер, она и была дыркой, и ничем больше, бабой, которая подлезет под любого охочего до траха самца. Я ей услугу оказала. А вы можете идти на хрен. Тоже мне, сраный кусок мяса в форме. Воин, куда там. Говно. Пошел на хрен! Я ей услугу оказала…
– Миссис, – сказал Дженнингс, – вам стоит заткнуться. Сейчас же.
Он наклонился к Рут. Казалось, он рассматривает что-то, во что вляпался на тротуаре.
– Вы поняли меня, миссис? Миссис Чандлер? Очень надеюсь, что поняли. И этот унитаз, который вы называете ртом, немедленно захлопнуть и больше не открывать.
Он повернулся к Сьюзан:
– Ты сможешь идти, солнышко?
Она шмыгнула носом:
– Если мне помогут подняться по ступенькам.
– Я лучше понесу ее, – сказал Томпсон. – Она же легонькая.
– Ладно. Тогда двигайтесь вперед.
Томпсон поднял Сю и начал подниматься по лестнице. Вилли и Донни побрели следом, глядя под ноги, словно шли по этим ступенькам впервые. Отец поднимался сразу за ними, будто став одним из полицейских, и я пошел следом за ним. Рут шла позади меня, постоянно наступая мне на пятки, она словно торопилась все это закончить, и побыстрее. Я оглянулся и увидел, что Вуфер идет рядом с Рут. Шествие замыкал мистер Дженнингс.
И тут я увидел кольцо.
Оно блеснуло в лучах солнечного света, струившихся сквозь стекло задней двери.
Я продолжал идти вверх по лестнице, но на какое-то мгновение перестал понимать, где я. Меня обдало волной жара. Я видел Мег и слышал ее голос, просивший меня пообещать вернуть ей кольцо ее мамы, попросить кольцо у Рут, как будто оно и так не принадлежало Мег, как будто его ей одолжили, как будто Рут имела на него какие-то права, как будто она не была проклятой воровкой, и я думал о Мег, обо всем, что ей довелось испытать еще до того, как мы познакомились, довелось потерять любимых людей, всех, кроме Сьюзан, – и получить взамен этот суррогат человека. Эту пародию на мать. Эту издевательскую насмешку, которая отняла не только кольцо, которая отняла все, ее жизнь, ее будущее, ее тело – и все «во имя воспитания», но чудовище ее не воспитывало, а толкало вниз, все глубже и глубже, наслаждаясь этим, ликуя, погружаясь в оргазм, да, в оргазм! – и вниз, до самого дна, до самой могилы, куда ей теперь предстояло лечь, без шанса подняться, но стать стертой из жизни и исчезнувшей без следа.
Но кольцо оставалось. И в приступе внезапной ярости я понял, что могу толкнуть в пропасть и само чудовище.
Я остановился, развернулся и поднес ладонь с растопыренными пальцами к лицу Рут и смотрел в ее потемневшие глаза, удивленные и напуганные, пока моя ладонь не накрыла их.
Я видел, что она поняла.
И что она хочет жить.
Я видел, как ее рука пыталась нащупать перила.
Как ее рот широко раскрылся.
На мгновение я ощутил холодную плоть ее лица под моими пальцами.