– И как тебе нравится? – спросил я. – Там, у Чандлеров?
Она пожала плечами:
– Нормально. Но не как дома. Не так, как раньше было. Рут иногда… немного странная. Но вроде хорошая. – Она умолкла и добавила: – А Вуфер слегка чокнутый.
– Это еще мягко сказано.
Мы рассмеялись. Хотя слова Мег насчет Рут меня озадачили. Я припомнил сдержанность и некоторый холодок в ее голосе в тот первый день у речки.
– Посмотрим, – сказал она. – Наверное, нужно время, чтобы привыкнуть, вот и все.
Мы доехали до самого низа, до посадочной платформы. Один из «карни» поднял перекладину и придержал кабинку ногой. Я едва его заметил. Мы вышли.
– Я скажу тебе о том, что мне не нравится, – сказала она.
Мег произнесла это почти шепотом, словно боялась, что кто-то ее услышит и передаст кому-то другому, – а мы с ней как будто были союзниками, ровней или заговорщиками.
Мне это страшно понравилось. Я придвинулся ближе к ней.
– Что? – спросил я.
– Подвал, – сказала она. – Убежище это. Оно мне очень не нравится.
Глава шестая
Я знал, о чем она говорила.
Вилли Чандлер-старший, пока жил здесь, был мастером на все руки.
Умельцем – и чуток параноиком.
И, как я думаю, когда Хрущев заявил Штатам в ООН: «Мы вас похороним!», Вилли-старший буркнул что-то типа «хрен похоронишь» и устроил в своем подвале бомбоубежище.
Это была комната внутри комнаты, восемь на десять футов и шесть в высоту, обустроенная строго по правительственному техническому регламенту. Спускаешься по ступенькам из кухни, проходишь мимо банок с краской, стоящих под лестницей, проходишь сток, потом стиральную машину с сушилкой, сворачиваешь за угол, затем через тяжеленную металлическую дверь с засовами – в своей прежней жизни это была дверь промышленного холодильника для хранения мяса – и оказываешься в бетонной камере, темной и затхлой, где всегда градусов на десять холоднее, чем снаружи.
Не было там ни электрических розеток, ни патронов для лампочек.
Вилли приколотил перекладины к кухонному полу и укрепил их толстенными деревянными балками. Единственное окно, выходившее наружу, он заложил мешками с песком и закрепил изнутри полудюймовой металлической решеткой. Он притащил в убежище все необходимое: огнетушитель, радиоприемник на батарейках, топор, ломик, переносную лампу, аптечку первой помощи и бутыли с водой. Ящики с консервами были составлены рядом с печкой, работавшей на консервированном топливе «Стерно». Стояли они на прочном самодельном столе из крепкого дерева. Здесь были и будильник, и насос для накачивания матрасов, свернутых в углу.
Все это он купил и построил на зарплату молочника.
Наличествовали даже кайло и лопата – чтобы можно было откопаться после взрыва.
Единственное, что Билли не установил из списка правительственных рекомендаций, так это биотуалет.
Они ведь стоили чертовски дорого. И он свалил раньше, чем у него дошли до этого руки.
Мы играли там иногда, но все же не часто.
Это место пугало нас.
Казалось, что он выстроил здесь камеру – не убежище, чтобы не впустить кого-то снаружи, но темную яму, чтобы держать кого-то внутри.
Располагаясь посередине, убежище каким-то образом накладывало отпечаток на весь подвал. Бывало, сидишь в подвале, потягивая колу и болтая с Рут, пока она стирала белье, – и видишь этот зловещий бункер, его просевшие стены, вечно влажные, в потеках и трещинах. Словно сама стена старела и умирала.
Но иногда мы бегали туда, чтобы попугать друг друга.
Для этого он годился. Пугать друг друга. Для этого, и ни для чего больше.
И мы бегали туда совсем не часто.
Глава седьмая
– Я скажу вам, чего не хватает этому чертову карнавалу. Доброго старого хучи-ку!
Был вечер вторника, второй вечер карнавала, и Рут смотрела телевизор, наблюдая, как шайенна[7] Боди сотый раз назначают помощником шерифа и как дешевый и трусливый мэр городка цепляет значок помощника к кожаной рубашке индейца. Шайен выглядел гордым и решительным.
Рут – с пивом в одной руке и сигаретой в другой – с усталым видом сидела в большом кресле у камина, вытянув длинные ноги. Она была босой.
Вуфер, сидя на полу, посмотрел на нее:
– А что такое хучи-ку?
– Хучи-ку. Хучи-кучи[8]. Танцующие девочки. Этого не хватает, и еще цирка уродов. Когда я была маленькой, как ты, было и то и другое. А один раз я видела человека с тремя руками.
Вилли-младший посмотрел на нее:
– Не может быть.
Но было видно, что он просто-таки лопается от любопытства.
– Не спорь с матерью. Видела. Я видела человека с тремя руками. Одна была просто маленькой сосиской и росла вот отсюда.
Она подняла руку и ткнула пальцем в гладко выбритую подмышку.
– Две другие – обычные. Как у вас всех. А еще там была двухголовая корова. Ясное дело, дохлая.
Мы кружком сидели у телевизора: Вуфер на ковре возле Рут, я, Вилли и Донни на диване, а Эдди присел на корточки у самого телевизора, так что Вуферу приходилось изворачиваться, чтобы увидеть хоть что-нибудь из-за его спины.
В такие моменты можно было не опасаться Эдди. У них дома телевизора не было, и здесь он просто прилипал к экрану. А если кто и мог с ним управиться, так это Рут.
– А еще? – спросил Вилли-младший. – Что еще ты видела?
Он провел ладонью по своей белобрысой коротко подстриженной голове. Он всегда так делал. Может, это ему нравилось, но я не мог понять, что за удовольствие поглаживать набриолиненный грязный чубчик.
– В основном всякие уродцы в бутылках. Мертворожденные младенцы. Вы же знаете, что это такое? В формальдегиде. Маленькие сморщенные твари – козлята, кошки. Всякое разное. Это было очень давно. Я всего и не помню. Но был там мужчина весом пять, а то и шесть сотен фунтов. Потребовались бы усилия трех человек, чтобы его на ноги поставить. Жирнее твари я в жизни не видела и видеть не хочу.
Мы засмеялись, представив, как трое мужчин пытаются его приподнять.
Мы все знали, что Рут следит за своим весом.
– Да, скажу я вам, в мое время карнавалы были что надо!
Она вздохнула.
Выражение ее лица делалось спокойным и мечтательным, когда она вспоминала прошлое. Давно ушедшее прошлое. Нет, не до времен Вилли, а до самого ее детства. В такие вот мгновения мне нравилось смотреть на нее. Думаю, всем нам нравилось. Все морщины словно смягчались, и она становилась почти прекрасной.
– Ну что, готовы? – спросил Вуфер. Сегодняшний вечер был для него событием. Еще бы, пойти на карнавал в такой поздний час.
– Еще нет. Допивайте колу и дайте мне прикончить мое пиво.
Она сделала глубокую затяжку, задержала дым в легких и потом резко его выдохнула.
Единственным человеком, который курил так же жадно, как Рут, был отец Эдди. Она наклонила баночку с пивом и отхлебнула из нее.
– Расскажи еще про хучи-ку, – сказал Вилли. Сидя рядом со мной, он наклонился вперед и сидел сгорбившись.
По мере того как Вилли взрослел, его сутулость становилась все более заметной. Рут говорила, что если он продолжит расти и сутулиться в том же темпе, то станет горбуном. Ростом в шесть футов.
– Да, – сказал Вуфер. – На что оно было похоже? Я так и не понял.
Рут рассмеялась.
– Танцующие девушки, я же тебе сказала. Вы что, вообще ничего не знаете? Ну полуголыми танцевали. Некоторые из них.
Она подтянула выцветшее платье до середины бедер, подержала мгновение, потрясла им в нашу сторону и снова опустила.
– Юбки вот до сих пор, – сказала она. – Махонькие лифчики. И всё. Ну иногда рубин в пупке или еще что-то. И небольшие темно-красные круги, нарисованные здесь и здесь.
Она указала на соски и медленно обвела их пальцем. И посмотрела на нас:
– Ну и что вы скажете об этом?
Я почувствовал, что краснею.
Вуфер захохотал.
Вилли и Донни пристально смотрели на нее.
Эдди же не отрывался от телевизора.
Рут рассмеялась:
– Думаю, старые добрые «Киванис» не станут спонсировать такое, а? О нет, только не эти святоши. О черт, а ведь они бы хотели! Они бы еще как хотели! Но у них у всех жены. Проклятые лицемеры.
Она всегда гневно распространялась о «Киванис», или «Ротари»[9], или о чем угодно в том же роде.
Любые активисты для нее были что ком поперек горла.
Мы к этому уже привыкли.
Она допила пиво и погасила сигарету.
И встала с кресла.
– Допивайте, мальчики, – сказала она. – Пошли. Выметаемся отсюда. Мег? Мег Лафлин!
Рут прошла на кухню и выбросила пустую банку в мусорное ведро.
Внизу в холле открылась дверь, и вышла Мег, сначала как-то опасливо – и я решил, что из-за крика Рут. Потом ее взгляд остановился на мне, и она улыбнулась.
Так вот как они расселились. Мег и Сьюзан в бывшей комнате Рут. Логично, она была меньшей из двух. Но это значило, что сама Рут спит либо на раскладном диване, либо с Донни, Вуфером и Вилли-младшим. Да, интересно, что бы мои родители сказали на этот счет.
– Я иду с мальчиками за мороженым в «Мистере Софти» на ярмарке, Мегги. А ты позаботься о сестре и держись подальше от холодильника. Не хочу, чтобы ты у нас растолстела.
– Да, мэм.
Рут повернулась ко мне:
– Дэвид, – сказала она, – а знаешь, что тебе следует сделать? Пойди-ка поздоровайся с Сьюзан. Ты с ней так и не познакомился. Это некрасиво.
– Конечно.
Мег пошла через холл, я за ней следом.
Их дверь располагалась почти напротив ванной, слева, а комната мальчиков – прямо. Из-за двери слышалась негромкая музыка. Томми Эдвардс пел по радио It’s All In the Game. Мег открыла дверь, и мы вошли в комнату.
Когда тебе двенадцать, малышня – это малышня, и ничего больше. Ее просто не замечаешь, вот так-то. Они как жуки, или птички, или белки, или чья-то кошка, вышедшая прогуляться, – в общем, часть пейзажа. Если, конечно, это не кто-то типа Вуфера – его