И, коротенько клюнув его стыдливым поцелуйчиком в щеку, махнула рукой и пошла к автобусу.
Между ней и автобусом на дороге степенно возлежала большая лужа, Дашка присмотрелась и осторожненько, по краю, обошла ее и деловито застучала каблучками по асфальту дальше.
Но по мере приближения к открытой автобусной двери ее шаг замедлялся, останавливаемый мыслью: «Я что, совсем уже? Что за стыдливость фальшивой монашки? И поцеловать на прощание нельзя и ай-ай увидят?»
Она почувствовала, что ей до непереносимости хочется это сделать!
И, уже взявшись за дверцу автобуса, еще уговаривая себя не сходить с ума, и подозревая, что с разума-то она уже соскочила в этом Кукуево определенно! И весьма благополучно. И, отпустив в один момент все ограничения внутренние, развернулась и помчалась назад!
На всех парах! К Власову! По луже! Подняв кучу брызг, замочивших даже подол ее платья!
И, подхваченная им с разбегу, обожгла сумасшедшим, страстным поцелуем!
– Я еще ничего не решила! – сообщила она, оторвавшись от его губ, сверкая голубыми озерами глаз, в которых прыгали чертики.
Стремительно выбралась из его объятий и торопливо пошла назад, снова тщательно обойдя лужу по краю.
– Гол-ли-вуд! – уважительно и громко дала оценку Элла, когда Дашка зашла в автобус.
– Отдыхает! – добавил Сашка в восторге от поступка начальницы. – Помнится, в одном их старом фильме была такая сцена!
– Это было круто! – пищала, хлопая в ладоши, Ира.
– Ну, Дарь Васильна, ты дала! – присоединился к высказываниям Олег.
– Все! – остановила восторженные стенания Дарья. – Поразвлеклись, и хватит! Где Гришка?
– У него роман с Верой, воспитательницей младшей группы, – доложила Оленька. – Наверное, тоже пламенно прощаются!
Черт! – расстроилась Дашка. Вот по всем правилам того самого Голливуда после таких скаканий козой взбаламученной по лужам требуется уезжать немедленно, а так финал неправильно растянут.
Она набрала Гришкин номер.
– Уже бегу! Пять сек!
Он заскочил в автобус, запыхавшись, минут через семь.
– Поехали, Михалыч, цирк окончен, – распорядилась Дарья.
«Нет», – подумал Игорь, осознав, что автобус не успеет проскочить перекресток.
– Не-е-ет!!! – заорал он, видя, как «КамАЗ» врезается в Дашкин автобус.
И сел в постели. Сильно тряхнул головой, сообразив сразу, что ему приснился кошмарный сон.
Власов спустился в кухню, не включая света, достал из холодильника графин с холодной водой, пил мелкими глотками и думал, что только теперь по-настоящему понял, какой ужас испытывала Дашка, боясь заснуть и снова увидеть повторяющуюся и повторяющуюся раз за разом аварию.
«Ничего, ничего, – успокаивал он себя. – Теперь все будет хорошо. Завтра ее выписывают».
Катя вернулась и последнюю неделю была с Дарьей рядом, активно обсуждая ее возвращение домой, в котором принимала участие вся семья, названивая Дашке и врачам по сто раз на дню. Дашка жаловалась Власову по телефону, что они достали ее ужасно своей опекой, и, вздыхая, спрашивала:
– Нешто отравиться?
– Терпи, Дашка, – посмеивался он. – Дай людям оторваться заботой.
Забота заботой, но родственники собирались забрать Дарью в Москву, а оттуда в Италию и уже приступили к кампании по обрабатыванию врачей двух стран на предмет разрешения вылета больной за границу родины.
Ну, это шиш вам крученый, никуда Игорь ее не отпустит, но предстояла баталия, это Власов понимал, и в первую очередь с самой Дашкой. До сих пор на все его намеки и прямые заявления, что он увезет ее к себе, она отделывалась упорным молчанием.
Ну, посмотрим!
А Дашка уже была близка к тихому помешательству. Катька развила активную деятельность по подготовке транспортировки сестры в дом родной с последующим вывозом в Италию. Слава богу, она отправила бабулек к маме, а то бы и те подключились. Марио со своей итальянской стороны развил не менее бурную деятельность, Дашке еле удалось уговорить его и маму не приезжать, а то они собирались и даже билеты на самолет взяли.
Отговорила. Убедила, что ей от этого только хуже станет – начнет переживать, волноваться.
– Мам, если вы все дружно приметесь меня тут облизывать до состояния глазури, я с ума сойду! Мне и Катьки более чем достаточно!
Но забота родственников крепчала, превращаясь постепенно в бедлам. Они звонили врачам и московским, и итальянским, и Антону Ивановичу, он влетал в палату, протягивая Дашке свой сотовый телефон, по которому ему звонил Марио.
– Никаких перелетов, Дарья! – гремел Антон Иванович. – И даже не вздумай мне переводить все, что он там натрещал!
Катька почему-то стала разговаривать с Дашкой как с ребенком или душевнобольной: у-сю-сю, мы в Москву сейчас поедем, а там за нами самолетик пришлют…
Однажды санитарка, другая, не трепливая, убирала палату, когда Даша разговаривала с мамой по телефону, а Катька по своему с Марио, уразумев, о чем тут у девок идет речь, посочувствовала Дашке:
– Если за тобой, милая, такой уход будет, то ты с ума соскочишь! Вот точно!
– По-моему, я уже! – жаловалась Дашка.
Власов никак не мог к ней вырваться навестить. После недельной июньской жары зарядили дожди, похолодало, но в конце месяца снова установилась жара, постепенно набирая обороты градусов, обещавших превратиться в африканскую засуху, которую Федотыч предсказал: «Сухостой полной жопой! Погорить все к такой-то матери!»
Власов предпринимал героические усилия по спасению урожая, сутками не спал и разговаривал с Дашей по телефону беспредельно усталым, сухим, как земля, голосом:
– Я только теперь понял всю правдивость совковой фразы: «Битва за урожай!»
И Дашка мучилась невозможностью ничем помочь, а слова в такой ситуации были лишними и ненужными.
За десять дней до выписки с Дашки сняли плечевой гипс.
– А с ноги снимем перед выпиской, – пообещал Антон Иванович. – Это мой тебе подарок, зажило нормально, ортопед покажет упражнения и как правильно ходить, разрабатывать ногу, но денька на три из-за этого придется задержаться у нас.
Дарья пролежала в больнице месяц и двадцать дней. Конечно, она рвалась как можно скорее свалить из скорбного заведения, но при мысли, что придется сиднем сидеть в Москве, ей становилось совсем уж тоскливо.
В день выписки Катька помогла ей помыться, собраться, одеться, даже какой-то причесон наворочала на голове. Дарья, уже одетая и готовая к отъезду, лежала поверх покрывала на кровати, сестра без остановки что-то говорила возбужденным, бодрым голосом. Ждали выписку, направления и назначения, которые заполнял Антон Иванович, и в дорогу!
В палату вошел Власов с громадным букетом красоты необыкновенной.
– Всем привет! – жизнерадостно поздоровался он, подошел к койке, наклонился, коротко поцеловал Дашку в губы и протянул букет. – С выпиской! – И спросил, заглянув ей в глаза: – Ну что, поехали домой?
– Ты поедешь с нами в Москву? – не поняла Дарья.
– Нет, мы поедем ко мне.
– Игорь, – встряла Катька, – но это невозможно! Даше нужен медицинский уход, вы же понимаете!
– Катюш, – спокойно, даже весело поинтересовался Власов, – ты же на машине?
– Да.
– Вот и хорошо, поедешь с нами. У нас там такая красота, тебе понравится, и больница, и поликлиника есть, и хорошие врачи. Не переживай. И ухаживать за ней есть кому, мои женщины деревенские как узнали, что она приедет, так в очередь выстроились, график составили, будут по две каждый день приходить, заботиться.
И снова посмотрел на Дашку:
– Готова?
– Ты опять властвуешь, – усмехнулась Дашка.
– И правильно, – кивнул он, – а то бы уже в Москву пилили! Все, поехали, девчонки, Кукуево ждет!
И, не дав им опомниться, Власов уже все решил, обо всем распорядился и с Антоном Ивановичем договорился, что тот будет присылать к нему ортопеда, следить, как продвигается Дашкино восстановление.
И привет, «Хозяйство Власова»!
Дарью поселили на первом этаже в большой уютной гостевой спальне, чтобы не пришлось ходить по лестницам; она предоставила Катьке и самому Власову объясняться с мамой и Марио по телефону и проспала почти весь первый день.
На этом ее благостное водворение во власовских хоромах закончилось!
На следующее утро пришедшие на «свое дежурство» две деревенские женщины устроили аттракцион ухаживания за болящей. Они постоянно ее куда-то тащили: то «покушать, а то, гляди, вы совсем худенькая!», то ванну с какими-то лечебными травами принимать, то снова покушать, то массаж ноги до болевых Дашкиных слез. На минуточку, натренированными руками доярок!
Каждые полчаса они что-то совали ей поесть, выпить настой травяной, куда-то таскали: прогуляться, на верандочке посидеть, в соснах возле дома.
Катька, предательница, принимала в этих занятиях активное участие, с большим энтузиазмом мгновенно найдя с женщинами общий язык, как с родными, и отвергая любое Дашкино сопротивление, как физическое, так и вербальное.
К вечеру Дашка поняла, что с ума она уже соскочила, вот факт! И Кукуево полностью соответствует смыслу своего названия. Зато спала как убитая.
На следующий день повторилось то же самое, только с двумя другими женщинами.
Бедлам крепчал, одним словом!
И так повторялось каждый день! Хорошо, хоть она Катьку уговорила съездить в Москву, привезти вещи и, главное, оборудование, материалы и инструменты для работы над книжкой. И на том великое вам мерси пациента!
Катька укатила на три дня, но вздохнуть ей заботливые бабоньки спокойно не давали. И ладно бы, даже можно посмеяться и надеяться на ускоренное восстановление! Но!
Власова она не видела со дня своего приезда. Сведения о том, что был, приезжал домой ночевать, спал часа три, и о его нелегкой «битве за урожай» она регулярно, подробнейшим образом получала от тех же женщин.
И Дашка поддалась предательски нехорошим мыслям! Ох, нехорошим!
Ей хотелось, чтобы он хоть полежал с ней рядом, пообнимался, как тогда в больнице, когда прогнал ее кошмары, да и вообще как-то проявился! О здоровье, что ли, спросил! Раньше они хотя бы по телефону каждый день разговаривали, а тут неделя прошла, а она его не слышит, не видит, только сведения со стороны получает!