– Зачем это все? – спросила через пару часов она.
– Я реконструирую твою жизнь за последние пять лет. В фактах.
– И что? Что-нибудь важное нашла? – заинтересовалась она.
– А как же! – удовлетворенно кивнула я. Маша оказалась девушкой педантичной и среди груды макулатуры я нашла все, что мне было надо. Прежде всего фотографии детей. За все эти годы только с Машей и ни разу с их генетическим отцом. Фотографий было много. Дети на празднике в детском саду. Дети на отдыхе. Дети дома. Дети в парке. С Машей, с Машей и еще с Родриго и с Машей.
– А это зачем? – спросила Мари, держа двумя пальцами старый бланк квитанции за садик.
– Квитанции нам пригодятся все. Из них документально следует, что после развода все расходы оплачивала ты.
– А, – протянула она, постояла пару минут, сосредоточенным взглядом обводя квартиру, потом направилась к антресолям и достала целый портфель с квитанциями.
– Вот это подарок. А это что? – я держала в руках письма.
– О, я думаю, это может быть полезно. Я писала ему, когда он жил у своей матери в Костроме, чтобы он забрал детей на лето. А он мне ответил.
– И что? – с интересом взяла старый конверт я. «Что за глупая идея посетила твою голову? Хочешь сбагрить детей на лето, чтобы самой пуститься гулять направо и налево? Причем тут я, и, тем более, моя мама? У моей мамы нет времени нянчиться с твоими отпрысками. И вообще, еще не известно, от меня ли они. И не пиши о таких глупостях больше. Ты для меня больше не существуешь», было выведено неровным почерком. – Это от мужа? Написано его рукой?
– Ага, – хитро улыбнулась она.
– Круто. Иск о препятствовании мы практически отбили, – довольно потерла руки я.
– О чем? – не поняла Маша.
– Да не важно. Ты расслабься. Давай дальше смотреть, – усадила я ее. Еще через несколько часов совместными усилиями мы нарыли счета из кружков и секций, куда ходили детки, оплату квартиры, старые выписки из домовой книги и еще кучу правильных фотографий. Я была довольна. Остальное я собиралась сделать самолично, для чего подробно выспросила Марию о ее друзьях, родственниках и знакомых. Заодно переписала фамилии воспитательниц и классных руководителей, участковых докторов и медсестер.
– Ах да. Сейчас Дашка только закончила курс укрепляющей терапии. За нее Родриго платил. Это может помочь?
– Конечно! – с удовольствием воскликнула я. – При определенном умении из любой ерунды можно состряпать юридическое доказательство.
На следующий день я чувствовала себя готовой для следующего раунда переговоров с Дементьевым. И смело набрала номер его конторы. Хотя, если честно, не очень смело. Я все-таки давно не практиковала. А вдруг этот благородный рысак имеет в рукавах такие козыри, о которых я даже не представляю. Или я дрожу и вовсе от чего-то другого?
– Дементьев слушает, – бархатно влился в мое ухо он.
– Лапина, – коротко бросила я, предоставив ему самому вспомнить, кто я и что.
– Добрый день. Вы, по-видимому, приняли решение. Готов выслушать, – с готовностью отреагировал он. Я так и видела, что он ждет от нас Оливейриных денег. Впрочем, и я бы ждала на его месте. Ведь его дело напрямую зависело от того, испугаемся мы или нет. Мне даже стало немного грустно. Вот сейчас придется открыться и сказать, что мы совершенно не испугались. Коллега расстроится.
– Можно сказать и так. Только по телефону я говорить не планировала. Вы сможете завтра в вечернее время подъехать с клиентом к Марии?
– А у вас время будет? – ехидно полюбопытствовал он.
– В каком смысле? – не поняла я.
– Ну. Вы же этим делом занимаетесь параллельно с основной работой, верно?
– Да, – ощетинилась я. Попытки сбить мой моральный дух были бы хороши, не будь я профессионалом. – Но к завтрашнему вечеру я уже закончу охранную деятельность и буду полностью ваша.
– Жду, – хмыкнул он. И прибавил, – с нетерпением.
– Прекрасно, – я бросила трубку. То, что мне только что намекнули, что я дилетант, косвенно все же меня задело. В самом деле, я ведь зачем-то охраняю посольство, а ведь могла бы работать в такой же понтовой конторе. И носить такие же отглаженные в американской химчистке костюмы из натурального сукна.
Следующим вечером мы с мадам Оливейра с нетерпением ожидали визита. И он не заставил себя ждать. В семь часов вечера в дом вошел Максим Дементьев, наполняя прихожую запахом дорогого одеколона. Он сбросил легкое пальто и встряхнулся, напомнив мне коня, вылезшего из реки и смахивающего с гривы шелковые речные капли.
– Почему вы один? – спросила я.
– Клиент сейчас подъедет. Он с работы. А пока ничто не мешает нам побеседовать на нейтральные темы, – он улыбнулся и я прибавила к его благородству, сдобренному цыганским взглядом, еще и обаяние. Его улыбка превращала красиво очерченное умное лицо в солнышко точно также, как и у моего сына. Я вздрогнула и испугалась.
– На какие же, – напустила я на себя строгости. – О моей работе мы уже побеседовали, о чем еще желаете?
– О вашей работе? – непонимающе уставился он. Потом до него дошло и он немного покраснел. Совсем чуть-чуть. Даже и не покраснел, а просто на его щеках появился румянец, как с легкого мороза.
– О моей основной работе, – уточнила я. Я не собиралась облегчать ему выход из его же собственной нетактичности.
– Ах, это. Удивительно, когда в одной женщине содержится сразу столько талантов, – снова взял себя в руки он. На его лицо упала и прилипла маска вежливого отстранения. Я прикинула, и нацепила такую же. Пришел муж. Он кашлял, выдыхая остатки дыма. Видимо, затушил бычок сигареты прямо на пороге.
– Итак? – спросил он.
– Мы не готовы продолжать с вами переговоры без свидетелей, – сказала я, набирая номер на сотовом. Через минуту от соседей пришли Дашка Зайницкая и Женька с моей работы.
– Это, я так понимаю, свидетели, – помрачнел Дементьев. Видимо, понял, что легко не будет.
– Так точно, – отрапортовала я, словно бы передо мной сидел Шаров. Хотя это был явно не Шаров.
– Прекрасно. И какие будут предложения?
– Мы обдумали вашу позицию и готовы ее разделить, – заявила я, не обращая внимания на протестующие взгляды Маши Оливейра.
– В каком контексте? – уточнил адвокат. Муж принялся нервно обкусывать ногти.
– Мы понимаем и приветствуем желание отца воспитывать детей. И готовы предоставить ему такое право, если он докажет, что у него есть условия и средства для обеспечения соответствующего уровня жизни.
– Как вы его планируете определять? – упавшим голосом спросил Максим Эдуадрович.
– А это будем не мы определять, а органы опеки. И еще, естественно, если органы опеки сочтут возможным оставить детей без попечения матери, – закончила и принялась тянуть паузу я.
– То есть что? Ты их мне, что ли, скинешь, а сама в Испанию отвалишь? – подал голос муж.
– Что значит, скинешь? – полюбопытствовала я, глядя в глаза мужу. – Разве вы не об этом просите?
– Да нет конечно?
– Тогда о чем? – спросила я, замирая от предвкушения. Если он сейчас при свидетелях начнет требовать денег, то я завтра же урежу процедуру и понесусь в суд на крыльях любви к идиотам.
– Переговоры веду только я, – прикрикнул на него Дементьев и муж, к моему огорчению, заткнулся. – Мы требуем только участия в воспитании, а не преимущественного права.
– Но вас этого права никто не лишит и после отъезда в Испанию, – сказала я.
– Мы просто не согласны с этим. Именно так и выражено наше участие в воспитании. Мы считаем, что детям лучше остаться на Родине.
– Но клиентку мою вы не можете принудить остаться в России! – воскликнула я.
– Совершенно верно, – хищно заулыбался он. – А она готова оставить детей и уехать, бросив их на произвол судьбы. Я все верно понял?
– Нет, – замотала головой я.
– Но вы именно это сказали, – прицепился он, поскольку ему удалось перехватить инициативу.
– Не это. Семья имеет право на самоопределение. Вы этого права семью Оливейра лишаете.
– Ну и что? – с вызовом и презрением в голосе влез муж. – Подумаешь, Оливейра.
– При этом все пять лет вы никак не участвовали в воспитании.
– Я уже говорил, что это только потому, что вы препятствовали.
– Докажите.
– Докажу. И докажу, что дети имеют недопустимое воспитание. Что мать ими не занимается. И вредит их развитию и духовному формированию, – с максимальной степенью убедительности воскликнул Максим. Я хлопнула в ладоши. Все замолчали.
– В таком случае предлагаю этап переговоров считать оконченным и перейти к выяснению позиции органов опеки, – подвела я итог.
– Кто первый? – любезно поинтересовался он.
– Кто успеет, – обнадежила его я.
– А что у вас есть? – как-то по-детски непосредственно спросил он.
– А у вас? – отразила его вопрос я. Мы замолчали, отдышавшись.
– Вы точно не предпочтете мировую?
– А вы точно готовы забрать на воспитание детей, которые на самом деле вам не нужны? – спросила я.
– Вы на это пойдете?
– Мы уезжаем. И вы к этому не имеете никакого отношения. Так или иначе. И зачем вы устраиваете эти пытки? Вам известно, что дальше в дело вмешают детей? – я повернулась к мужу. Тот побледнел и посмотрел на адвоката.
– Все вопросы к нему, – я перевела взгляд на Дементьева. Он пожал плечами, словно бы говоря наш общий девиз. «Ничего личного. Только бизнес». Я кивнула.
– До встречи на разборках. – И они ушли. Я обернулась и увидела, что Машу трясет как в ознобе. Дашка наливала ей чай, а Женька растирала плечи.
– Все уже позади, все кончилось. Они ушли.
– Что кончилось? – с испугом спросила она меня. – Они что, вправду могут отобрать у меня детей?
– Ну что ты, – успокоила я ее.
– Тогда зачем весь этот цирк?
– Я просто показала, что максимальным результатом их телодвижений станут не тридцать штук, а двое плачущих детей, страдающих по маме.
– И голодных, – прибавила Зайницкая, проникшаяся ситуацией.