— Таенн, я хотела спросить… — Айрин замялась. — Ты несколько раз повторял «с человеком», «человек». Но, прости, я знаю, что существуют не только люди. Ведь я права? Есть еще и другие.
— Полно, — согласился Таенн. — Ты права, рас существует великое множество. Но, помнишь, я говорил про милосердие? В мире Берега ты будешь видеть всех такими, какими привыкло видеть окружающих именно твоё сознание. Например, вчерашняя женщина с кошкой. Станет ли тебе лучше от того, что она принадлежит к расе рауф, и что ее животное не кошка вовсе, а маленький шестиногий нелет, тоже, кстати, самка, тоже полосатая, но не кошка, а сипура? Тебе проще воспринимать ее женщиной, а гуарда кошкой. Она тебя тоже видит иначе — для нее ты рауф, а рядом с тобой здоровенный черный сип. Понимаешь?
Айрин кивнула. Тоже отпила вина, и тоже поморщилась — сегодня вино почему-то вовсе не показалось ей вкусным. Вроде бы и запах приятный, и цвет красивый, но… что-то не то.
Сегодня вообще всё было каким-то не таким. Вроде бы и погода хорошая, и небо ясное, и солнышко светит, а в душе вместо вчерашнего мира и гармонии царил сумбур, и — какой-то отголосок страха. Да, именно страха, поняла Айрин. Даже на море идти не хочется.
— Не бойся, — попросил Таенн. — Поверь, тебе они сейчас не опасны. По крайней мере, пока — точно не опасны.
— Снова «поверь», — с горечью ответила Айрин. — Не знаю, сколько я еще смогу верить без доказательств.
— Тогда не верь, — легко согласился Таенн. — Кстати, а что делал Шилд, когда там кричали?
— Кажется, он пытался меня успокоить, — Айрин нахмурилась, вспоминая. — Да, точно. Сначала он долго лежал на подоконнике, потом перелег к двери в комнату, а потом…
А потом Шилд забрался к ней на кровать, растянулся, и стал бодать головой ее руку — погладь, мол. И она принялась гладить эту мягкую шерстку, эту усатую мордочку, и кот начал блаженно урчать от удовольствия, и… и потом она заснула. Как-то легко и быстро. Даже слишком легко и быстро.
— Всё правильно, — резюмировал Таенн, поднимаясь с лавки. — Он поступил именно так, как и должен был поступить.
— Он сможет защитить меня от этих Черных? — с тревогой спросила Айрин.
— Какое-то время, думаю, сможет, — Таенн улыбнулся. — Но сейчас тебе нужна не защита, а уверенность.
— Слушай, — Айрин прищурилась. — А ты сам? Ведь у тебя нет животного! Как же ты тогда видишь и меня, и других? Ты говорил, что без животного на Берегу невозможно никого увидеть!
— Я так же говорил, что я не человек, — напомнил Таенн. — Ты забыла?
— Не человек? А кто тогда?
— Я расскажу тебе об этом позже, — пообещал Таенн. — Айрин, пойдем, пройдемся.
— Я не хочу, — она передернула плечами. — Можно сегодня остаться дома?
— Не хочешь, потому что страшно? — уточнил Таенн.
— Нет. Просто дома спокойнее.
— Не «спокойнее», — поправил Таенн. Голос его вдруг утратил мягкость, стал жестким, сухим. — Не «спокойнее», девочка, а проще. Тебе тут, на территории твоего дома, проще. Знаешь, почему? Потому что не надо думать, действовать, решать. Искать ответы на вопросы. Потому что можно просто сидеть в саду, и ничего не делать. Заборчик, травка, облачка. Отрешенность. Вот именно поэтому ты сейчас переоденешься, и мы с тобой прогуляемся.
Айрин обреченно вздохнула.
— Обязательно? — спросила она недовольно.
— Да, обязательно, — отрезал Таенн.
Этот дом с дороги разглядеть было невозможно, потому что и его, и забор, и калитку, наглухо заплели бесчисленные плети вьюнка, который цвел крохотными белыми цветами. Таенн, чертыхаясь, кое-как ободрал вьюнки, и распахнул калитку, на которой, к большому удивлению Айрин, не оказалось ни одного замка или засова. Калитка открылась неохотно, ржаво и протяжно скрипнули петли, и калитка натужно повернулась.
— Тут что, никто не живет? — удивленно спросила девушка, ступая вслед за Таенном на плитняковую дорожку, засыпанную палой листвой.
— Почему ты так решила? — не оборачиваясь, спросил он в ответ.
— Такое запустение…
— Это не показатель. Идем. Нам сюда, — Таенн свернул с дорожки налево, и побрел через высокую траву к небольшой лужайке. — Смотри под ноги.
Вскоре трава расступилась, и Айрин поняла, что они действительно стоят посредине лужайки за домом, очень похожей на ее собственную.
— Это что такое? — растерянно спросила Айрин, делая шаг вперед.
Посреди лужайки возвышались два холмика, один повыше, другой пониже. Два симпатичных зеленых холмика, поросших то ли мхом, то ли ярко-зеленой низкой травой. Нет, пожалуй, всё-таки мхом. В их очертаниях Айрин вдруг угадала два силуэта — один оказался похож на женщину, полулежащую в скрытом травой садовом кресле, а другой — был похож на большую собаку, прилегшую рядом, у ног хозяйки.
Таенн поднял руку, и провел над лицом женщины — мох вдруг разомкнулся, и Айрин испуганно вскрикнула, потому что сейчас куда-то в небо, мимо Таенна, мимо Айрин, смотрели серые глаза. Женщина под мхом была жива, но, казалось, она вовсе не замечала их двоих, словно их не существовало вовсе. Глаза медленно закрылись, мох сомкнулся.
— Здравствуй, Янина, — прошептал Таенн. — Здравствуй, пока ты еще здесь.
— Таенн, кто это? — испуганно прошептала Айрин. — Почему она лежит так? И собака…
— Пойдем, — приказал Таенн. — Увидела ты уже достаточно. Теперь пришла пора услышать.
— Янина, девочка, один из самый противоречивых людей, встреченных мною на Берегу, — рассказывал Таенн. — Янина совершила нечто такое, что в один прекрасный день успокоилась… вот так. Понимаешь ли, я привел тебя сюда из-за того, что ты, как мне показалось, попробовала пойти по ее пути, точнее, поймала ощущение начала ее пути. И я решил показать тебе ее сразу, не ждать, чтобы ты не повторила ее ошибки.
— А что эта Янина сделала? — с интересом спросила Айрин.
Сейчас она и Таенн сидели в небольшом кафе на берегу и обедали — на столе стояла супница с холодным гаспачо, рядом с ней — большая миска салата, а на жаровне неподалеку доходил на огне шашлык, который заказал Таенн. Жарил мясо улыбчивый темнокожий человек, на плече которого сидел серый попугай. Оказалось, что фамильярами бывают и птицы тоже, это удивило Айрин. Она тихонько спросила, что это за человек. Таенн охотно ответил, что это один из помощников трансфигураторов, что его зовут Ахельё, и что готовка обеда для желающих — это у него такое развлечение. Просто человек, который любит готовить, и с удовольствием этим занимается.
— Так что она сделала? — переспросила Айрин.
— Она убийца, — объяснил Таенн. — Действительно, редкий случай. Она помнила про себя почти всё, и охотно говорила об этом, пока еще была способна говорить.
— И кого она убила?
— Двоих девочек-подростков, — Таенн зачерпнул салата большой деревянной вилкой, и переложил на свою тарелку. — Начиналась вся история довольно тривиально. Янина, будучи молодой, влюбилась в какого-то человека, но он предпочел ей другую женщину. Моложе, красивее, плодовитее. Обычное дело, согласись. Та женщина родила этому мужчине двоих детей, девочек, а Янина… ждала. Знаешь, люди иногда перегорают, как лампочки, и любовь Янины перегорела, осталась только лишь одна ненависть.
— К тому мужчине?
— Само собой. А так же к тем, кого она сочла, и совершенно справедливо, губителями ее счастья. А именно — к жене и дочерям объекта ее сначала страсти, а потом ненависти, — Таенн захрустел салатом. — Ммм, божественно! Еще бы лимончика… Ахельё, кинь лимона половинку! Благодарю!.. Так вот, Янина придумала отличный, по ее мнению, план мести: решила уничтожить обеих девочек. Тринадцати и пятнадцати лет. Поймала их, обколола чем-то, вывезла за город на своей машине, и там убила сначала младшую на глазах у старшей, а затем и старшую. И вернулась в город. И в тот же вечер ее разбил инсульт. Так что местью она насладиться толком не успела, ведь ее коварный план подразумевал наблюдение за мечущейся в панике семьей, слезами матери, и горем отца. Но у проведения своеобразное чувство юмора, как ты уже догадалась, и Янина оказалась тут, на Берегу. Подозреваю, что тело ее лежит в каком-нибудь приюте, и лежать будет еще довольно долго. Ведь на момент преступления ей было совсем немного за сорок. Забавно, правда?
— Не вижу ничего забавного, — покачала головой Айрин. — Наоборот, очень грустная история.
— Нет, история забавная, — возразил Таенн. — Потому что, уже очутившись тут, Янина начала узнавать правду.
— От кого? И какую?
— Тут много от кого можно узнать правду, — туманно ответил Таенн. — Особенно если эту правду ищешь.
— Она искала?
— О, да. Все-таки ее поступок слишком сильно сказался на ней. У нее была совесть, но пожар в душе был сильнее этой совести. Думаешь, она не понимала, что поступила плохо? Еще как понимала. Янина… в каком-то смысле она искала наказания для себя за содеянное, но нашла нечто совсем иное. Так вот. Первой правдой было то, что ее поступок — убийство девочек — оказался не злом, а добром. Этим убийством она спасла чуть ли не десяток тысяч жизней: одна из девиц, по проверенным данным, была садисткой, которая сначала глумилась над животным, и уже примерялась к людям, а вторая… в том мире, откуда они все были родом, начиналась долгая война, и вторая девица стала бы одной из руководительниц лагеря для пленных — там ей было бы, где развернуться, с ее-то склонностями. В общем, глупая Янина сыграла мирозданию на руку, но — что-то в ней в результате надломилось. Потому что никогда не стоит подобным образом играть с мирозданием. Это слишком дорого обходится тому, кто играет.
— И что же? — спросила Айрин. Она уже про всё забыла, и про суп, и про салат.
— Второй правдой для Янины стало то, что она перестала различать добро и зло. Ей бы следовало принять собственный поступок, и принять правильно, достойно, как должное. С раскаянием, но и с пониманием, что иногда мы — орудия высшей справедливости, а вовсе не хозяева положения. Но вместо этого она рас