9Новый Год Айрин
— Ничего у меня не получается, Таенн.
— Совсем?
— Ну ты же видишь, совсем. Ощущение, что я делаю нечто неправильное, — Айрин отвернулась, тяжело вздохнула. — Пару раз мне казалось, что я что-то чувствую, но… всё рассыпается. А еще я, кажется, устала. Глупо, да? Как можно устать на Берегу?
— Можно, — возразил Таенн. — Не устает только тот, кто ничем не занят. Ахельё, ты устаешь? — спросил он, чуть повысив голос.
— Я-то? О, еще как, — заверил Ахельё, высовываясь из-за стойки так, чтобы его было видно их столику. — Как домой приду, как цветы полью, так и падаю. И попугай падает. Прямо вот весь падает, и лапами кверху лежит. Получается такой Рах-бабах. А чего ему не устать, весь день орать, да колокольчик дергать?
Айрин усмехнулась, но невесело.
— По моему календарю, я уже два месяца мучаюсь, — сообщила она Таенну. — Я же отмечаю дни. И листы, дни на которых кончились, складываю в стол. Два листа, Таенн. Два месяца. Шестьдесят дней. И ничего.
— Тебе нужно как-то отвлечься, — Таенн нахмурился. — Может, снова в гости?
— Ой, нет, — покачала головой Айрин. — Нет, в гости с радостью, но… потом. Там слишком много народу. И народ этот, хоть и веселится, по большей части все-таки грустный. А я не хочу грустить. Мне надо…
— Что тебе надо?
— Как-то встряхнуться или разозлиться, — подумав, сообщила Айрин. Таенн присвистнул.
— Ну, про злость ничего не могу сказать, а вот про встряхнуться… хм… Кстати, а ты в курсе, что ты уже год здесь?
Айрин, слегка опешив, посмотрела на него.
Год?
Год?!
Целый год?..
— Да ты что… — прошептала она. — Быть того не может.
— Еще как может, — заверил Таенн. — Думаешь, ты одна считаешь? Ничего подобного. Много кто этим увлекается. Только среди моих знакомых — Вера считает, Орес считает, Эдика считает, ты считаешь…
— А ты? — с подозрением спросила Айрин.
— Ну, если я знаю про год, видимо, и я, — ухмыльнулся Таенн. — А как ты хотела? Думаешь, тебе одной интересно? Ничего подобного.
— Ахельё, а ты считаешь, сколько ты тут пробыл? — спросила Айрин.
Повар тотчас высунулся из-за стойки снова.
— Конечно, считаю, — невозмутимо сообщил он. — Как не считать? Правда, начал не сразу, молод был поначалу, не сообразил сперва, а потом начал. Вот Венера не считает. Венера наоборот…
— Слушай, сделай нам по кусочку мяса, что ли, — попросил Таенн. — И вина… Айрин, тебе какое?
— Можно розовое, — пожала плечами девушка. — И Шилду тоже мяса, пожалуй. Ахельё, а для чего ты считаешь?
— Да просто так, — пожал тот плечами. — Пять минут, сейчас мясо сделаю.
— Считают, девочка, не «для чего», а «почему», — объяснил Таенн, когда Ахельё скрылся в недрах кухни. — Это своя воля. Свои мысли. Своё время. Точнее, это возможность сохранить хотя бы часть себя — независимым. Ты на Берегу заперт, как заключенный в камере, но ведь даже заключенный может делать на стене засечки, верно? Это то же самое. Сколько у тебя листов в ящике?
— Девять. Первые три месяца я не считала, — Айрин нахмурилась. — Знаешь, странное ощущение от времени. Если бы не мой календарь, и не твои слова, я бы, наверное, не сообразила про год. А сейчас чувствую, что ты прав. И еще… я кое-что вспомнила.
Таенн подался вперед.
— И что же? — с интересом спросил он.
— Когда я… когда я умерла… — Айрин запнулась. — Скоро должен был быть Новый год, праздник. И я помню свою мысль. Жалко, что не удалось дожить до Нового года. А ведь хотелось. Не помню, к чему относилась эта мысль, в какой обстановке она ко мне пришла, но саму мысль помню. Такое… сожаление и разочарование. Понимаешь?
Таенн кивнул.
— Понимаю, — проговорил он. — Это было зимой?
— Ну да, — подтвердила Айрин. — У нас его точно празднуют зимой. Украшают… да всё подряд украшают, кажется, но я помню гирлянду на окне, и лампочки… в них словно бы цвета перетекали из одного в другой. Красный, синий, зеленый, белый… Подарки дарят друг другу. Это я тоже помню хорошо. Подарки, и… и какое-то такое ощущение у всех… словно должно случиться чудо.
— И оно случается?
Айрин задумалась. Шилд подошел к ней, поставил лапки ей на колено — девушка машинально погладила кота по голове, а он ткнулся лбом ей в ладонь.
— Не знаю. Может, и случается. Я не помню. Помню только ощущение само, и ничего больше. Огоньки помню, снег, запахи какие-то.
— Какие?
— Вкусные, — Айрин усмехнулась. — Еще помню, как приходишь домой с холода, а в доме тепло, и огоньки, и запахи. Мне обидно было умирать. Потому что смерть отняла у меня это чудо.
Таенн молча смотрел на Айрин, словно что-то про себя прикидывая. Из кухни вышел Ахельё, поставил перед ними длинные глиняные тарелочки с мясом, а перед Шилдом — белое блюдце, на котором тоже было мясо, но сырое, и нарезанное мелкими кусочками.
— Сейчас вино подам, — пообещал он. — Совсем замучили Полосатого, говорит, продыху нет с вашими заказами.
— Мы не торопимся, — успокоил Таенн. — До вечера еще далеко.
До вечера и впрямь было далеко. Солнце стояло в зените, на пляже гуляло много народу, тут и там сновали чьи-то гуарды и фамильяры, да и в самом кафе посетителей уже стало прибавляться — наступало обеденное время.
— А ты любишь снег? — негромко спросил Таенн.
— Не знаю, — пожала плечами Айрин. — В Новый год я его точно любила. Потому что одно неотделимо от другого. А так… я не очень люблю холод, — призналась она. — У меня от него болели руки. И губы трескались. И глаза слезились. Но это, наверное, не от холода, а от старости, — предположила она. — Может это всё быть от старости?
— Запросто, — кивнул Таенн. — Нет, положительно, когда готовит Ахельё, еда получается особенная. У Полосатого тоже вкусно, но не так. Даже близко не так.
— Согласна, — Айрин подцепила вилкой кусок мяса, и отправила в рот. — Мямса пуосто воусхитителое…
— Не говори с набитым ртом, — посоветовал Таенн.
Айрин замерла с вилкой в руке. Проглотила кусок.
— Что ты сказал? — спросила она.
— Не говори с набитым ртом, — повторил Таенн. — Это неудобно тебе и непонятно окружающим.
— Эту фразу они говорили друг другу, — прошептала Айрин.
— Твои спящие?
— Ну да! Точно помню. Таенн, знаешь, я, по-моему, с каждым днем помню всё больше, — призналась она. — Вот такие предложения, свои ощущения, даже праздник. К чему бы это?
— Давай надеяться, что к возвращению, — предложил Таенн. — А на счет Нового года… хм… я подумаю.
— О чем? Посмотри вокруг! — Айрин рассмеялась. — Тут везде сплошное лето!..
— Да? — Таенн прищурился. — Ну, ладно. Ловлю на слове. Спорим, что не везде?
— На что? — с интересом спросила Айрин.
— Ишь ты какая, «на что». Ну… — Таенн призадумался. — Давай на щелбаны.
— Это не интересно. Давай лучше на то, что если выиграю я, ты покажешь мне свой календарь, — предложила Айрин.
— А что будет, если выиграю я? — поинтересовался Таенн.
— Предложи сам.
— Тогда ты подаришь мне подарок. Любую книгу на твой выбор, из твоей библиотеки, — предложил Таенн. — Раз уж щелбаны тебя не устраивают…
— По рукам, — согласилась Айрин. — Ладно, давай доедать, и пошли купаться. А то ведь мне еще с чертежами весь вечер сидеть.
На несколько дней Таенн куда-то подевался, но Айрин, надо признать, не особенно о нем горевала. Она даже из дома почти не выходила в эти дни — снова села за чертежи и формулы, пытаясь сообразить, что же всё-таки нужно сделать, чтобы схема заработала, чтобы получился мост. Цифры неважны, важно ощущение — вспоминала она. Нематериальное материально, времени не существует, мост уже здесь.
Условности.
Весь мир, и она сама, Айрин, и ее черный кот — это тоже условности, хотя бы потому, что на физическом плане ни её самой, ни кота, ни даже Берега не существовало. Из разговоров с Контролирующими она этот факт уяснила себе четко. Как сказала Эдика? «Вода, свет, Берег, и ты сама». Гар говорил что-то про волны и частицы, и это отлично связывалось со светом и водой. Но вот дальше…
«Какая же я глупая, — думала Айрин. — Почему у меня не получается? Столько слов, вроде бы правильных, формула, даже чертеж — всё у меня есть, а я до сих пор так и не поняла, как же мне действовать. Ручка, кувшин… спящие… как связать это всё воедино? Что должно произойти, что я еще должна понять, чтобы у меня в голове появилась хотя бы одна новая мысль, которая меня направит?»
К спящим она теперь заходила ненадолго — поняла, что от этих походов больше расстраивается, нежели чем радуется. Эти заходы превратились в подобие ритуала: зайти, укрыть, поговорить, и выйти. Нечестно, думала Айрин. Это нечестно, и это подло, слышишь, Берег? То же самое, что поставить перед голодным человеком стеклянную коробку, наглухо закрытую, с самой замечательной едой. Коробка прозрачная, еду видно — но голодный никогда до этой еды не доберется, он рискует умереть рядом с этой проклятой коробкой. Не заходить она не могла — все-таки ее успокаивало их присутствие, ей требовалось подтверждение того, что они живы, что они есть. Но и долго задерживаться больше не хотелось. Потому что обидно.
Утро, завтрак, душ (на море она теперь стала выбираться реже), а дальше — формула, чертежи, книги, и бесконечные раздумья. Чего-то не хватает. Это Айрин теперь осознавала со стопроцентной уверенностью. У нее есть все элементы, но нет главного. Того, с помощью которого можно привести всю систему в действие.
В этот день она все-таки отправилась на море, по обыкновению захватив с собой книгу и блокнот. Шилд походу явно обрадовался — последние дни кот откровенно скучал, во время занятий Айрин он чаще всего либо спал, либо бродил по участку, но то, что коту скучно, понял бы кто угодно. Поэтому сейчас, по дороге вниз, Шилд весело бежал по дорожке впереди хозяйки, задрав хвост трубой, и всем видом демонстрировал готовность к длительному, на весь день, походу.