— Могу. Вот и попрошу сам, — насупился мальчик. — Я хочу красного. Вдруг он синего словит? Зачем мне синий? Они кусючие…
— Тебе ведь лёд нужен, правда?
— Правда. А как ты угадал?
— Чего тут угадывать… всем нужен лёд. Нужен всем, а отколотить не все могут, — Лёша ловко перепрыгивал с камня на камень. — Я не могу.
— Почему? — удивилась Айрин.
— Старики говорят, что нельзя, — с сожалением ответил мальчик. — Им тоже нельзя. И девчонками нельзя.
— А мне?
— Не знаю. Может, и можно, раз ты сюда долезла. Я только недолго с тобой тут, хорошо? — попросил Лёша. — Дорогу покажу, и вниз побегу.
— Думаешь, Маршал сегодня прилетит? — догадалась Айрин.
— Не думаю, а знаю, — усмехнулся мальчик. — Сегодня драконья регата как раз, а они с Тоцем судьи. А еще Гласси лабиринт вечером откроет, надо будет бумажки пораскидывать.
— Сколько же у тебя дел, — похвалила Айрин.
— Приходится, — вздохнул мальчик. — Мы ж такие… если мы без дела будем сидеть — фьють! И поминай, как звали. Разловопло… фу ты, слово забыл, как правильно говорится.
— Развоплотитесь? — подсказала Айрин.
— Ага, точно! А я не хочу. Я вырасти хочу. Очень-очень хочу. И чтобы у меня была собака. Или кот. И на рыбах летать, и чтобы родители приехали… ну или пришли по дороге, неважно. Или я чтобы к ним.
— Лёша, сколько же лет назад ты попал в этот ящик? — спросила Айрин.
— Ну… — мальчик остановился. Задумался, что-то прикидывая. — Лет триста, что ли. Может, больше. Это Гласси говорит, что триста. Я не умеют много считать. Я до тридцати умею.
— Малыш, так родители, наверное, давно уже… — Айрин нахмурилась. — Их, наверное, там больше нет. Ну, там, где ты жил с ними. Я не хочу тебя расстраивать, но, понимаешь ли… триста лет, это же много.
— Не знаю, — Лёша поскучнел. — Может, и нету. Но я-то есть. Они хорошие были. Может, и не забыли меня. Как думаешь?
Айрин почувствовала, что сейчас расплачется. Она подошла к мальчику, села на корточки, и обняла его — и он тут же обнял её в ответ.
— Они тебя не забыли, клянусь, чем хочешь, — пообещала она. — Потому что ты очень славный. Правда! Как тебя такого можно забыть? Они тебя не забыли и любят, я точно знаю. Просто они, наверное, потерялись. И сейчас тебя ищут.
— И найдут? — с надеждой спросил мальчик.
— Мне кажется, да, — Айрин погладила его по спинке. — Давай будем в это верить.
— Давай, — мальчик тут же повеселел. — Побежали к лесу, скорее! Да не бойся, тут ноги не переломаешь уже. Здесь ям и дырок почти нет, видишь, как кот несется?
У леса они расстались — мальчик боялся опоздать на регату и упустить Маршала, поэтому к самому леднику с Айрин не пошел. Тут через лес, по тропе, объяснил он, идти не очень долго. Сначала лес, потом каменное поле, а потом ледник. Не перепутаешь, не бойся. Тропа прямая. Только не свались в пропасть, она слева, ее за деревьями не видно. Тропа к ней близко подходит. Поэтому лучше иди потихоньку.
Айрин пообещала. И идти потихоньку, и не свалиться, и быть осторожной. Лёша еще раз обнял ее, и вприпрыжку понесся вниз, к краю плато — бежал он и в самом деле много быстрее, чем могла бы бежать Айрин. Проводив мальчика взглядом, она поправила рюкзак, и пошла следом за Шилдом под сень деревьев и оплетающего их дикого винограда.
Наверное, они правда его очень любили.
Наверное, когда они узнали о том, что он смертельно болен, они решили сохранить его, во что бы то ни стало, чтобы потом…
Вот только «потом» не было. И нет. И самих их уже нет, а есть неизвестно где, в неизвестно каком мире, какой-то загадочный ящик, в котором лежит тело маленького мальчика, как памятник этой чудовищной, извращенной любви, не позволившей им — любящим — отпустить его — любимого — на свободу. Что с ними сталось? Неизвестно. Скорее всего, думала Айрин, шагая по ровной каменной тропе вслед за Шилдом, они ушли в зарпедел, куда-то дальше.
А он — здесь.
Не сказать, что ему тут плохо, его никто не обижает, но… она вспомнила детскую спинку под своей ладонью, и горько вздохнула.
Он никогда не вырастет. Пока он здесь, он никогда не вырастет, и ему очень-очень нужна мама. И папа. И собака или кот, а лучше вместе — и собака, и кот, и морской дракончик, непременно красный, потому что синие — кусючие.
Какая же она горькая порой, эта мнимая свобода бесконечного Берега, думала девушка. Горькая и жестокая. И как же хочется тут всё сломать и исправить, ведь неправильно это, в корне неправильно — дети в ящиках или в музеях, потерянные взрослые, наказанные сами собою, и еще много, очень много всего.
Или ломать нужно не здесь?
Ведь Берег — следствие.
Причина — не он.
«Какое-то у меня получается жестокое милосердие, — думала Айрин. — Наверное, в реальном мире я, со своими мыслями, выглядела бы ужасно. Допустим, стоит ящик, да? В нем мальчик. И кто-то думает, что его можно оживить, а я знаю, что нельзя. И я подхожу и ломаю ящик. И все думают, что я — последняя гадина, которая убила мальчика, которого еще можно было спасти. Ужас какой. Или девочки. Которые, по словам Лёши, мумии в музее. Что такое музей — я отлично помню. Потому что я бывала в музеях. И как бы это выглядело? Там ведь обычно тихо, спокойно, экспонаты в витринках. И тут я… с топором… да, Айрин, что-то тебя заносит. Значит, там, в реальном мире, нужно действовать иначе. Доказывать, показывать, рассказывать. Но кто мне поверит?»
Воспоминание было смутным и нечетким — но Айрин вспомнила вдруг бессилие и отчаяние. Ведь это уже было. Ей уже — не верили. Было что-то очень, очень важное, что надо было донести до людей, но ей в результате не поверил вообще никто. Кажется, никто. Что было важным? Этого в памяти не оказалось. Что-то. Что-то было важным, и никто не поверил.
— Мурря! — Шилд вдруг остановился посреди тропы. — Мурряу! Муррмуряу! Мууррра?
— Ты чего? — удивилась Айрин.
— Мрррффф! — Шилд смотрел влево, нервно дергая хвостом.
Айрин подошла, раздвинула ветви — и тут же отпрянула. Перед ней была пропасть. Огромная пропасть, девушка даже не ожидала, что она окажется столь глубокой. Отвесная каменная стена, и на дне… там деревья? Да, точно. Деревья. И между ними что-то, кажется, шевелится…
— Мффффр! — выругался Шилд. — Мууар!
— Пойдем отсюда, — попросила Айрин. — Чего-то мне не по себе.
Кот не заставил себя упрашивать, и они спешно двинулись по тропе дальше, уходя всё выше и выше.
Вскоре лес кончился, неожиданно, сразу, как отрезанный ножом. Тропа теперь шла через каменное поле, между огромных округлых валунов самых причудливых форм. Айрин то и дело замедляла шаг — настолько интересно выглядели эти камни. Каждый был похож на какую-то фигуру. Девушке вскоре стало казаться, что она попала в огромную игру «Угадай». Этот камень похож на коня, этот — на сказочного дракона, вон тот — напоминает дельфина, а вон те два — вылитые крабы, только огромные. Длинный лежащий камень — крокодил, а сразу за крокодилом стоит камень-пес, за ним камень-олень, а дальше камень-куст, под которым сидит камень-человек…
— Ой, — сказала вдруг Айрин. — Простите, мне показалось, что вы тоже из камня.
— Я заблудился, — беззвучно произнесла серая фигура, поворачиваясь к ней и вставая на ноги. — Я не знаю, как попал сюда, и заблудился здесь. Подскажите, как мне выйти?
Айрин с огромным удивлением смотрела на говорящего. Никогда до этого она не видела на Берегу никого, кто хоть сколько-то был бы на него похож.
Больше всего он напоминал хрупкого, тонкого юношу, ростом немногим выше самой Айрин. Одежда — какие-то невнятные лохмотья, пальто, из-под которого выглядывает прорванный свитер, и вытертые до дыр брюки, обувь — рваные низкие сапоги. Руки грязные, с обломанными ногтями; в прорехе одежды, когда он поднял руку, чтобы поправить свитер, мелькнуло что-то, напоминающее цепочку.[12]
Агрессивным новый знакомец не выглядел. И то дело. И опасным вроде бы не выглядел тоже. Айрин смотрела на него с большим интересом, и не просто так.
Лицо…
Лицо его оказалось человеческим и нечеловеческим одновременно. Узкое, тонкое; глаза большие, странной формы, подбородок острый, рот небольшой, нос тоже — аккуратный, маленький. Вроде бы всё, как положено, однако пропорции этого лица человеческими не были. То есть были, но как-то… не совсем. И волосы тоже выглядели не совсем так, как они выглядят у людей — больше всего эти волосы напоминали… да, пожалуй, пегую кошачью шерсть. Только у кошек она, кажется, помягче, и растет как-то иначе.
— Вы не знаете, где выход? — растерянным голосом повторил он.
— Выход — куда? — опешила Айрин.
— Ну… отсюда, — он заозирался.
— Можно пройти по тропе, и спуститься вниз, — предположила Айрин. — Там лес, а дальше будет край плато. Куда вы хотите попасть?
— Домой, — он виновато посмотрел на Айрин. — У меня там… комната была… как я очутился здесь? Не помню…
Действительно, как? осенило Айрин. Если этот странный… ну, пусть будет парень, наверное… если он оказался в таком же положении, что и всё остальное население Берега, он должен был появиться на дороге! Вовсе не в горах! Он должен был выйти на пустую дорогу, найти тропу, ведущую вниз, или сам, или с чьей-то помощью, дойти до города, выбрать жилище… он не может помнить ни про какую комнату, и ни про какой дом, который был у него раньше. Никто этого не помнит! А он помнит. Кроме того, у него нет животного, и он просто не может видеть её, Айрин. Но видит. Мало того, он удивлен и напуган, он не понимает, что с ним произошло, и ему никто ничего не объяснил.
— Видимо, с вами случилась неприятность, вот вы и попали сюда, — осторожно начала Айрин.
— Это когда Генка ударил меня по голове? — озадаченно спросил парень. Ощупал свой затылок. — Помню, что вроде я дошел до комнаты. Было больно, я лег и заснул. А проснулся тут. Ой, простите, я непочтительно говорю, да?