— Да, — признала очевидное Айрин. — Да, именно так.
— Закономерно, — покивал Феликс. — Я тебя очень, очень хорошо понимаю. И хочу кое-что тебе объяснить.
Знаешь, ведь очень мало людей выходят, например, из глубокой и длительной комы. Очень мало людей, будучи много лет безумными, возвращаются в разум. Даже после клинической смерти выживает ничтожно малый процент — у врачей есть такое понятие, как возврат. Допустим, у человека встало сердце, его запустили, оно вроде бы пошло, но — оно будет вставать снова и снова. До результата.
— До смерти? — спросила девушка.
Феликс покивал.
— Да. Да, именно до смерти.
— Но почему? — Айрин уже догадалась об ответе.
— Вот именно поэтому. Потому что относительно того мира — Берег всё-таки милосерден. Даже к таким, как наш монах. Потому что к нему была милосердна ты, а теперь будет милосердна та женщина, которую я недавно встретил.
— Почему ты свел меня с ним?
— Ну, должен же кто-то подкармливать беднягу пирожками, — усмехнулся Феликс.
— Только поэтому? — Айрин прищурилась.
— Нет, не только. Благодаря ему ты не забыла, что реальный мир может быть неимоверно жесток. Глуп и жесток. И любое знание, даже хорошее, может обернуть во зло. Общение с ним нужно было тебе еще и как контраст — благодаря ему ты столь остро чувствовала то, о чем говорила сейчас, и не попыталась вернуться до срока. А вернуться тебе необходимо… Айрин.
— Я не хочу, — повторила девушка с отчаянием. — Не хочу, пойми! Я готова куда угодно, хоть с Черными в запредел, но только не обратно!!!
— А с чего ты взяла, что ты попадешь в то обратно, которое почти не помнишь? — ехидно спросил Феликс. — И с чего ты взяла, что обратно вернешься именно ты, а не та новая личность, которая сейчас сформировалась тут, на Берегу? Кто ты вообще такая, чтобы судить о подобных вещах?
— Я?.. — девушка растерялась. — Я Айрин, я живу на Берегу, в доме, и у меня есть кот, которого зовут Шилд.
— Это не характеристика тебя самой, — поддел ее Феликс. — Это идентификация и окружение. Кстати… окружение уже истончается — для тебя.
— Что? — Айрин нахмурилась. — Что ты имеешь в виду?
— Попробуй поднять книгу, — посоветовал Феликс. — Ну или хотя бы перелистни пару страниц. А ну-ка?
Айрин дотронулась до страницы — и та вдруг стала рассыпать в прах под ее пальцами. Через полминуты на месте книги лежала горстка серой трухи.
— Что это? — потрясенно спросила Айрин. — Как это?..
— Это значит, что ты возвращаешься, — пояснил Феликс.
— Но дом… — Айрин вскочила, кинулась к двери. Дернула за ручку — и осталась стоять с ручкой в руках. Отшвырнув ручку, которая, вместо того, чтобы покатиться, тоже рассыпалась в труху, Айрин ударила руками по дверному полотну, и бегом кинулась наверх — пол скрипел под ее ногами, ступеньки лестницы стали словно бы рыхлыми, не деревянными, а будто из спрессованной пыли.
Спящие! пронеслось в голове у Айрин. Нужно срочно проверить спящих, что с ними?!
Она бросилась в коридор — и замерла.
Все три двери были распахнуты настежь.
И за каждой Айрин видела сейчас одну и ту же картину.
— Черт, они опять в гибере, — пробормотала девушка, глядя на полупрозрачные тела. — Причем все четверо.
— Нет, это не они в гибере, — пояснил Феликс из-за ее спины.
— А кто?
— Ты.
— Пойдем, я провожу тебя, — предложил Феликс.
— Куда? — безучастно спросила Айрин.
Ее дом сейчас уже перестал быть домом — на его месте лежала теперь куча серой пыли, которую разносил ветер. Еще несколько часов, и участок станет совсем пустым — так вот как исчезают дома, понимала теперь девушка, вот что происходит с ними…
— К морю, конечно, — пояснил Феликс. — Заодно и поболтаем. На дорожку. Напоследок.
— А Таенн? Ко мне должен был придти Таенн, и я…
— Он придет, — пообещал Феликс. — Туда и придет. Увидишь.
— Феликс, кто ты такой? — спросила Айрин, останавливаясь. — Откуда ты всё знаешь?
— Я… ну, пусть для тебя я буду греван, — пожал плечами Феликс. — Тебе правильно объяснили. А кто я на самом деле… сложно сказать. Всю жизнь я пытался делать только одно. И немножко в этом преуспел.
— И что ты пытался делать?
— Не делать зла, — пожал плечами Феликс. — Это, знаешь ли, гораздо сложнее, чем делать добро. Добро вообще не делают на самом деле. Его причиняют. Часто против воли.
— Ты ошибаешься, — возразила Айрин. — Это зло причиняют.
— Нет, — покачал головой Феликс. — Добро. Именно что добро. Вот, например, представь себе, что есть страна. В ней есть дети. У детей есть родители. Детям делают болючие прививки, от которых дети плачут. Ну больно же, вот и плачут. Зато в стране нет эпидемий. А потом приходит некто… неважно даже кто, и причиняет добро — запрещает болючие прививки, и детям больше не надо плакать. Страна ликует, родители рады, дети довольны. Это некто причинил всем просто массу добра… вот только через двадцать лет в стране вспыхивает эпидемия, которая уносит жизни миллионов. Или другой пример — наш монах. Он очень любил причинять добро: свое достояние и богатство он заполучил из-за того, что добро впихивал в мозги тем, кто в этом абсолютно не нуждался. И что в итоге? Его паства в результате несчастна и обманута, потому что он им врал — и знал, что врёт — сам он снедаем волком чуть ли не каждый день… понимаешь? А политики, которых ты видела в степи?
— Я не видела. Я только змей видела, — уточнила Айрин.
— И очень хорошо, что не видела, — припечатал Феликс. — Такая гадость! Так вот. Эти вообще считали, что причинять добро другим — их святая обязанность, причем в первую очередь они причиняли добро себе, и лишь потом раздавали жалкие крохи добра остальным… вот только это было не добро вовсе, а нечто совсем иное. И что же? Вот то-то же. А еще ты говорила про войну…
— Феликс, я этого тебе не говорила, — заметила Айрин.
— Значит, это Гар говорил. О том, что вы не смогли дойти до моста. Точно, он и был. Атомная, или какая-то там еще война — это хорошо?
— Плохо, конечно! — изумленно ответила Айрин.
— А тот, кто ее учинил, считает, что сделал много-много добра. Например, что очистил территорию от злых иноземцев или инакомыслящих — второе встречается много чаще, чем первое, поверь мне. Может быть, он раскается для приличия о том, что сбросил эти бомбы… но, скорее всего, большее раскаяние будет ощущать пилот или техник, нажавший на кнопку, а отнюдь не тот, кто отдавал приказы. Или даже не техник, а техники. Для этой задачи надо не так уж и мало народу. Причем войны эти частенько замешаны на религии.
— Какой религии? — безнадежно спросила Айрин.
— Да любой. Например, той, которую исповедует наш монах. Это вообще не имеет никакого значения, поверь мне.
— Но ведь ты сам… — Айрин запнулась. — Если я правильно поняла Таенна, то ты тоже… имеешь отношение к религии.
— Не совсем, — покачал головой Феликс. — К религии в том виде, в котором ее помнишь ты, имеют отношение только самые младшие. Когда такие, как я, становится старше, это проходит. Ты, кстати, подошла очень близко к пониманию того, что есть что на самом деле. Это хорошо. У многих на это уходят годы.
— Я не так молода, как может показаться, — прошептала Айрин.
— Знаю, — пожал плечами Феликс. — Но и это не имеет значения. Можно до старости остаться большим и глупым ребенком. Некоторым это отлично удается. В плохом смысле этого слова, конечно. Быть до старости ребенком в хорошем смысле — это прекрасно. Впрочем, тут дело не в твоем возрасте. Ведь я намного младше тебя, и…
— Ты младше меня? — Айрин удивилась. — И на сколько же?
— Примерно на шестьдесят миллиардов лет, но это не имеет никакого значения, — заулыбался Феликс. — Так вот, религия…
— Подожди, — попросила Айрин. — Ты сказала — шестьдесят миллиардов лет? Как это?
— А важно ли, как именно? Прошу тебя только об одном — браслет, который у тебя на руке. Не забывай про него, — попросил Феликс. — И вот еще. Возьми. Это твое, а это тебе просто пригодится.
На его ладони лежал кристалл синего льда, второй из тех, что сумела добыть Айрин, и чистый лист белой бумаги.
— Лёд твой, я его прихватил в доме, когда мы уходили, — пояснил Феликс. — А бумага… это бумага — оттуда. Тебе не очень повезло в степи, поэтому лист… ну, пусть будет маленький подарок. А то у тебя кот ходил туда сто раз, и каждый раз впустую. Ну, может, приносил что…
— Как — кот ходил туда? — удивилась Айрин. Удивилась, и тут же поняла, что Феликс прав. Тот же ремешок с узорами — получается, что он оттуда? И кот там был?
— Конечно, ходил. Ты ведь посылала, — пожал плечами Феликс. — Когда ты думала о них, находясь у камней, ты посылала его — и он шел. А сейчас сможешь послать не просто так, а с запиской. И там ее смогут прочесть.
— Спасибо, — Айрин попыталась улыбнуться. — Я даже не знаю, как мне тебя благодарить…
— Ты уже отблагодарила. Такой был прекрасный новогодний праздник…
За разговором они дошли до лестницы, ведущей к набережной. Айрин остановилась, и посмотрела на горы, виднеющиеся над верхушками деревьев. Неужели она видит их в последний раз?
— Не огорчайся, — посоветовал Феликс. — В реальной жизни горы встречаются и получше. Правда, вот увидишь. И потом, кто бы говорил о последнем разе. Не ты, Айрин. Только не ты.
Таенн встретил их в кафе, он сидел за столиком у стойки, и о чем-то вполголоса разговаривал с Ахельё. На столике перед ним стоял простой глиняный стакан, в котором было вино — Айрин знала эти стаканы, и знала, какое вино Ахельё в них наливает. «Вино для особых случаев», вот как оно называлось. Крепкое, сладкое, с острым запахом солнца и диких трав. Никаких цветочных ноток, никакой утонченности.
— Налей и мне, Ахельё, — попросила Айрин, подходя к стойке. Шилд привычно махнул хвостом, и прилег под высокой табуреткой — там было его любимое место. — На дорожку.