Из самой дальней комнаты общежития — все двери выходили на веранду, — послышалась музыка: кто-то включил транзистор.
Басанти, прислушиваясь, замерла на миг.
— А эту песню я тоже знаю! — радостно воскликнула она. — Не раз слышала, когда смотрела телевизор у тети Шьямы.
И, отбивая ладонями такт, она негромко запела:
Полюбила я того,
Кто встревожил мое сердце
И не дал мне ничего!
Басанти чувствовала себя как вольная птица. Она танцевала, раскинув руки и покачивая головой.
Дину был встревожен не на шутку: а вдруг услышат?
— Хватит, Басанти! Замолчи! — прикрикнул он.
Басанти умолкла и, закрыв лицо руками, глухо проговорила:
— Хорошо, я не произнесу больше ни слова. Даже когда в следующий раз ты вернешься домой, я первым делом закрою лицо накидкой… Но что же мне прикажешь делать, если ты все время где-то пропадаешь. Я же целыми днями сижу одна.
Дину и сам знал, как бывала она рада его появлению и, когда он входил в комнатку, ей хотелось выговориться за все часы вынужденного молчания.
— Когда-нибудь меня выследят, схватят и отведут к отцу, — вдруг печально произнесла Басанти, стоя посреди комнаты, но тут же рассмеялась, кокетливо взглянув на Дину. — Что тогда будешь делать?
— Что я буду делать?.. Да управляющий к тому времени меня тоже, наверно, прогонит с работы.
Басанти шагнула к нему и твердым голосом проговорила:
— Давай уйдем отсюда, снимем комнату где-нибудь в другом месте и будем жить. Здесь я все время одна да одна. Не нравится мне такое житье… Все украдкой, все тайком. Ну почему мы должны таиться?
— Да потому что ты тайком сбежала из дому. И если отец твой узнает, где ты находишься, он схватит тебя за косу и вернет домой.
— А ты будешь стоять и любоваться? — спросила Басанти и рассмеялась. — Никто меня не схватит. — И, садясь на кровать рядом с Дину, снова сказала: — Давай снимем комнату где-нибудь в другом месте. И никто нас там не отыщет.
— А эту комнату бросить, что ли?
— У тебя есть велосипед. Ты будешь приезжать сюда.
— Нет, так не годится.
— Да ты не упрямься, не упрямься, мой любимый Динурам, — ласково гладя его по голове, ворковала Басанти, — не упрямься. — И, одним движением руки взъерошив его прилизанные волосы, звонко расхохоталась: — Ты взгляни только на себя — ну прямо обезьяна.
Дину привлек ее к себе и обнял.
— Ты сначала поговори со мной, — пытаясь вырваться, тараторила Басанти. — Я же целыми днями молчу и молчу. Даже словечком перекинуться не с кем.
Но руки Дину все настойчивее притягивали ее.
— Хватит, хватит, ты сперва поговори со мной. А то ты только одно и знаешь. Как заявишься, так и начинаешь мять, точно тесто в квашне! — И она опять задорно рассмеялась.
— Тише ты. Услышат, — все больше распаляясь, шептал ей в ухо Дину.
А когда Басанти и на этот раз стала вырываться, Дину со злостью выпалил:
— А ты думаешь, зачем я привез тебя сюда?!
Он повторял это всякий раз, когда Басанти пыталась вырваться из его рук. Ей уже не нравилось в этой душной комнатенке, где пахло плесенью и грязным бельем. Как только Дину переступал порог, он тотчас же набрасывался на нее, не обращая внимания, какое время сейчас — день или ночь. А чуть не подчинилась — у него уже готов вопрос: «А зачем я привез тебя сюда?»
С того вечера, как Басанти поселилась здесь, она всего несколько раз выходила за дверь, да и то в самую глухую предутреннюю пору. Выскочив на задворки, она торопливо справляла нужду и, подбежав к колонке, брызгала на лицо ледяной водой. Ух, как здорово это было! Закончив утренний туалет, Басанти вприпрыжку возвращалась в убогую комнатенку. Как только рассветало, дверь для нее была наглухо закрыта, она не смела даже выглядывать в окошко, не то чтобы ступить за порог убежища, а просыпалась Басанти затемно. Дину, намаявшись, спал как убитый и поднимался, когда солнце было уже высоко. За все это время она так ни разу и не стирала свою одежду. Но у Дину и в мыслях не было взять да и выстирать ей белье.
Басанти сидела рядом с Дину на постели, держа его руки в своих.
— Нынче мне почему-то Бхоли вспомнилась, — тихо проговорила она. — Ты ее не знаешь. Бхоли была моя подружка. Ее выдали замуж незадолго до того, как начали сносить поселок… А ведь меня тоже чуть было не выдали замуж в тот самый день, как стали ломать наши мазанки… Из-за этого все и расстроилось.
— Знаю, знаю, ты уж не раз рассказывала.
— А Бхоли-то муженек смертным боем бил. Явится пьяный и начинает колошматить. Мужчины в нашем поселке все пьющие, а пьют они самогонку. Сами пьют и его заставляют: «Ты, говорят, тоже с нами пей». Трезвый он говорил, что терпеть самогонку не может. Терпеть не может, а пьет. Никто же не заставляет. А напьется до чертиков — и начинает жену колошматить…
Басанти гордилась тем, что не в пример другим, муж у нее непьющий.
Дину молча стал освобождать свои запястья от ее пальцев.
— Один раз притащил он откуда-то жестяную банку из-под консервов, и в банке — чуть не литр самогонки, — продолжала Басанти. — А явился-то не один, дружка прихватил. Вдвоем они эту банку быстренько высосали. Потом затеяли драку. У нас ведь, когда выпьют, начинают ссориться, задираться… Бедняжка Бхоли кинулась их разнимать. Так знаешь, что муженек-то ее устроил? Взял да и выгнал из дому. А за что, спрашивается? В чем она провинилась? Она ведь хотела разнять их… Наутро встал он — голова трещит, под глазом фонарь, скула распухла, а вдобавок Бхоли дома нету: сбежала куда-то. И хорошо сделала, что сбежала, и никто не знает куда!
За окном сгущались сумерки, девушка продолжала неторопливо рассказывать.
Сильным рывком Дину освободил наконец руки и обнял Басанти. Она попыталась высвободиться.
— Да что это ты? Утро ли, вечер — как только пришел, первым делом играться, — рассмеявшись, сказала Басанти. — Мне совсем не нравится возиться в такой грязи. Да и сама я давно уж не мылась, и белье на мне нестираное. — И, словно продолжая прерванный разговор, тихо проговорила: — Отец у меня такой же. Поэтому мать по ночам его и отчитывала. И детей родила точно щенков. Фи, какая гадость!
Но когда Дину сделал еще одну попытку обнять ее, а Басанти оттолкнула его, он рассвирепел:
— Ты смотри, а то мигом по морде схлопочешь!.. Я зачем привез тебя сюда?
Басанти на миг замерла.
— Неужели только для этого?
— А ты что думала?
От изумления глаза у Басанти округлились. Отправляясь сюда, она думала совсем не о том, о чем Дину. Басанти ехала сюда как невеста, которой настала пора переезжать в дом мужа. И она считала, что поселилась наконец под одной крышей со своим супругом. Но слова Дину прозвучали грубо и резко.
— Разве так говорят с той, кого выбрал в жены?
— Кто это тебя выбрал в жены?
— Ты — кто ж еще? Может, ты и клятву не давал перед ликом всевышнего? Может, и пробор мой не красил? Может, и прическу мне розами не украшал? А что же это тогда, если не свадьба?
— Ты сама увязалась за мной, а что мне оставалось делать? Да таких, как ты, тут полным-полно.
Его слова оглушили ее словно удар обухом. Она отпустила его руки и только молча смотрела на него.
Голос Дину стал мягче:
— Ты считаешь себя моей женой, ну и считай себе на здоровье, а я тут при чем?
— А разве ты не считаешь себя моим мужем?
Дину промолчал. В сгустившихся сумерках она совсем рядом видела его большие темные глаза и впервые за все время их знакомства не могла понять, что на душе у этого человека.
— Скажи, о чем ты думаешь. Одно только слово — и я сегодня же уйду отсюда.
С первого дня их совместной жизни, с той самой минуты, когда она перешагнула порог этой комнаты, Басанти вела себя так, как, по ее понятиям, должна вести себя жена. Она ежедневно подметала пол, следила за тем, чтоб одежда Дину была всегда выглажена. В первый же день она натянула провисшую сетку кровати. И, возвратившись к вечеру в свою берлогу, Дину не без удивления отметил, как преобразилась его комната. Старательно уложив на затылке тугой узел волос, Басанти, негромко напевая, поджидала его. Все его имущество она разложила по полкам, вымела разбросанные на полу окурки, и комната вдруг сразу приняла жилой вид.
Когда Дину, протянув руку, осторожно коснулся ее плеча, она ничего не сказала, а продолжала сидеть неподвижно, словно мысли ее были далеко-далеко. Глаза у Дину всегда были какие-то скользкие, и по их выражению никак нельзя было определить, говорит он правду или лжет. Первым побуждением девушки было оттолкнуть его — да так, чтобы на ногах не устоял, однако ей тут же стало жалко Дину. Все-таки он ее муж, она сама его выбрала и даже сбежала с ним. Если он не считает ее своей женой, это его дело. Для нее он — законный муж. И, растроганная этими мыслями, Басанти стала гладить его по голове. Он сделал доброе дело — увез ее с собой. Если б не Дину, отец позвал бы пандита, и хромуша портной привел бы к их мазанке свадебный поезд. И в сердце девушки с новой силой вспыхнула любовь к Дину: иссякший, казалось, родник опять напоил их сердца живительной влагой.
Немного позже Басанти лежала на земляном полу и молча смотрела в темный потолок. Рядом, повернувшись к ней спиной, сонно сопел Дину. Басанти нежно гладила его по спине.
— Значит, ты не считаешь себя моим мужем? — ласково спросила она.
Не поворачиваясь, Дину ответил:
— Какой еще муж? Я уже давным-давно женат.
От неожиданности она вздрогнула и в следующее же мгновение поднялась.
— Что ты сказал?
— Я сказал, что я уже давным-давно женат.
— А почему же ты ничего мне не говорил об этом раньше? — резко спросила Басанти.
— А зачем бы я стал говорить? Ты не спрашивала — я не говорил.
— Где твоя жена сейчас?
— В деревне.
— А деревня далеко?
— В горах. Через Патханкот[20] надо ехать.