— И растирала бы ноги старику портному, — в тон ей подхватила Басанти, — либо в деревне траву серпом резала.
— Ну а сейчас что ты имеешь? Ни кола, ни двора.
— Что значит дом, тетя? Где живешь, там тебе и дом, — возразила Басанти. И, помолчав, взволнованно сказала: — Так вы, тетя, говорите, нет у меня ни кола, ни двора? Есть у меня и угол, и муж есть, а скоро и ребенок появится. Вернется Дину, и я снова буду жить в своем доме.
Это было уж слишком, и Шьяма не выдержала.
— О каком еще доме ты твердишь, если твой Дину давным-давно женат?
Смутившись, Басанти растерянно взглянула на Шьяму, но тут же упрямо тряхнула головой.
— Вы правы, тетя, но Дину все равно вернется.
— Ну зачем ему возвращаться? Разве сможет он прокормить двух жен?
— По законам его касты, тетя, он может иметь двух жен.
— Кто же это в наше время сможет содержать двух жен?
— Он сможет, тетя. В их касте мужчина может иметь не только двух, даже трех жен сразу.
— Кто тебе сказал это?
— Дину.
— И ты поверила?
Увидев в глазах Басанти непоколебимую надежду и веру, Шьяма только скорбно покачала головой.
— А я ему говорю: «Вези свою жену сюда», — продолжала Басанти. — Жена-то у него из деревни, тетя, совсем темная. Нигде не была, ничего не знает. В доме я сама хозяйничать стану.
— Тебя обманули, а ты так ничего и не поняла, — поджав губы, проговорила Шьяма. — Ой, Басанти, сколько тебе в жизни еще хлебнуть придется.
— А что это такое, жизнь, тетя? — спросила Басанти и рассмеялась, и смех ее звучал задорно, как прежде. — Нет, тетя, — переходя на шепот, проговорила она, — он вернется, обязательно вернется. Детей-то у них нету. А родится ребенок, своей женой он признает только меня.
— Пустое говоришь, Басанти, пустое. У вас даже свадьбы не было. Поэтому в любой день он может выгнать тебя из дому. Сейчас-то ведь бросил… Или, может, нет?
Перед мысленным взором Басанти снова одна за другой промелькнули картины ее свадьбы… Веранда, залитая лунным светом, стройная фигура Дину, розы в его черных волосах. Все было так торжественно, что вмиг развеялись последние ее сомнения, по телу прокатилась горячая, хмельная волна, наполнив ее трепетным ожиданием чуда. Не в силах сдержать охватившего ее волнения, Басанти протягивает руку и, взъерошив волосы Дину, пускается в пляс, напевая что-то из старого фильма… Очнувшись, она вскакивает.
— Ну, тетечка, сейчас я займусь уборкой, — весело, как прежде, затараторила она.
— Сиди, сиди.
— Нет уж, тетя, сейчас я буду заниматься уборкой.
— О какой уборке ты говоришь? Ведь ты же беременна.
— Вот мать моя до самых родов работала, и хоть бы что. А я чем хуже? — Схватив веник, Басанти пронеслась через веранду в задние комнаты.
Немного погодя оттуда уже слышался ее голос:
Ты приходи, когда наступит вечер,
Ты приходи, когда зажгут огни…
Неожиданно песня оборвалась, и в дверном проеме показалась Басанти. Она стояла, устало прислонившись плечом к косяку.
— А если он не вернется, тетя, я возьму ребенка и уеду куда-нибудь.
На глаза у нее навернулись слезы, и она выскочила на веранду.
— Не приедет — и не надо! — выкрикнула она. Вытерев глаза концом сари, она постояла немного на веранде, потом тихо проговорила: — Но он вернется, тетя, он обязательно вернется.
Басанти прошла в комнату и принялась подметать пол, негромко напевая. Шьяма смотрела на ее согнутую спину и думала о своем. Пока она говорила с девчонкой о том о сем, не сболтнула ли чего лишнего? Ведь теперь это не прежняя Басанти, теперь она многое повидала. Схватила веник, пошла в задние комнаты, а там все раскидано, разбросано, исчезнет вещь — и не заметишь. Сейчас-то ее, видно, нужда привела, а впрочем, как знать, с чем она пожаловала? Столько дней не было — и вдруг является. Среди бела дня пожаловала. Может, уже в компании какой орудует? Наговорила-то много, пойди разберись, где правда, а где ложь. И перепуганная Шьяма позвала девушку:
— Нынче не стоит подметать. Лучше иди посиди со мной.
— Ну давайте я вам прическу сделаю, тетечка, — входя в комнату, сказала Басанти. — Точь-в-точь будете как Хема Малини.
— Нет, прическу тоже не надо. Ты лучше присядь, отдохни.
Басанти уселась напротив. С хозяйкой она говорила, ничего не тая, и рассказала ей все, что пережила за последние месяцы. Она полагала, что в их отношениях ничего не изменилось и все будет так же, как в прежние дни.
Сейчас они сидели друг против друга. Однако хозяйка почему-то то и дело отводила глаза в сторону. В ее взгляде появилась странная отчужденность, хотя Басанти, как и прежде, смотрела на нее влюбленными глазами, убежденная, что тетя Шьяма — единственный человек, который поинтересовался ее делами и к которому она может прийти в любое время суток: в глухую полночь или на рассвете. А Шьяма уже смотрела на нее с подозрением: теперь это была не прежняя наивная девчонка, и доверять ей нельзя. Из дому сбежала; где жила, чем занималась — ничего не известно.
— Где ночевать-то собираешься? — неожиданно спросила Шьяма.
— Да сегодня я уж у вас заночую, тетечка. Я и кровать свою принесла. Там, на заднем дворе, поставила.
— Ты с ума сошла, Басанти? — забеспокоилась Шьяма. — Ведь на перекрестке через два дома от меня отец твой сидит. Неужели, думаешь, он не дознается? Он и раньше-то думал, что это я тебя спрятала.
— Да ни о чем он не узнает, тетечка.
— Как же не узнает, когда по всему кварталу тебя ищейки вынюхивают? Неужели ты думаешь, что Барду оставит тебя в покое? А если вдруг он сюда заявится? А если отец твой опять пожалует?
— Ни одна живая душа ни о чем не узнает, тетя, — уверенно произнесла Басанти. И, подумав, тихо добавила: — Ну хорошо, я буду спать на крыше. Уж там-то меня никто не увидит.
— А где нам спать прикажешь? Да и утром, когда будешь подниматься, думаешь, тебя не заметят? Как ты это себе представляешь?
— Куда же мне идти тогда? — упавшим голосом спросила Басанти.
Шьяма заволновалась. Оставить девушку у себя — значит, ежеминутно подвергаться опасности. Ведь Басанти скрывается — от отца, от Барду. А что за человек этот Барду? Уж наверно, какой-нибудь негодяй! Да тут такое начнется!
— Нет, дорогая, ночевать у меня ты не будешь.
— Да мне бы каких-то два-три дня, тетечка… А потом я работу подыщу.
Но Шьяма уже так запугала себя, что для нее не имело значения ни то, что Басанти беременна, ни то, что она измотана бесконечными скитаниями, ни то, что идти ей сейчас некуда.
— Послушай, Басанти, что я тебе скажу: отправляйся-ка ты к своему отцу. Там твой дом. Хороший ли, плохой, а твой дом!
— О тетя, что вы говорите!
— И лучше вернуться туда, чем вот так скитаться. Дальше видно будет, а несколько дней ты сможешь отдохнуть спокойно.
Басанти кольнула неприятная догадка, и несколько минут она молча смотрела на Шьяму.
— Ну что ж, тетечка, — прежним беззаботным тоном произнесла Басанти, — пойду куда-нибудь еще.
Шьяма внимательно взглянула на девушку. С души у нее будто камень свалился, однако она заметила, что Басанти обиделась.
— Куда же ты пойдешь? — наигранно озабоченным тоном произнесла Шьяма. — Я знаю, ты умница.
— Где-нибудь и для меня место найдется, — сказала Басанти и встала.
— Да смотри глупостей не натвори, — назидательно проговорила Шьяма.
Басанти была уже у лестницы, когда Шьяма, отыскав кошелек и на ходу открывая его, заспешила следом:
— Да погоди ты, погоди… Вот тут немного денег. Возьми. — И протянула Басанти бумажку в пять рупий.
— Оставьте, тетя, себя я еще прокормить сумею.
Басанти стала быстро спускаться по ступенькам, а Шьяма почти бегом пронеслась через комнаты и выскочила на балкон: ей не терпелось узнать, куда же пойдет Басанти и что намерена делать.
На город давно опустился вечер. Улица погрузилась в зыбкий серый полумрак. Басанти вышла во двор и сразу же направилась к прислоненной к стене кровати. И тут Шьяма впервые почувствовала смятение в душе. Ей тотчас же вспомнился святой старец и данный им наказ. Она вдруг с ужасом подумала, что, если Басанти унесет свою кровать, обет, который она дала старцу, будет нарушен, и всевышний покарает ее.
— Кровать-то пусть остается, — подала голос Шьяма.
— А зачем, тетя? — задрав голову, спросила Басанти.
— Пусть стоит.
— Зачем? А вдруг утащат?
— Никто не утащит. Пусть стоит.
Басанти на миг заколебалась, потом решительно направилась к воротам.
— Эй, Басанти! — донесся с балкона громкий шепот Шьямы.
— Что, тетя?
— Стой! Погоди! Подойди к лестнице!
Басанти вернулась. Шьяма прошла через комнаты и остановилась на верхней ступеньке.
— Не боишься идти? А вдруг схватят?
Опершись о стену, Басанти глядела на темную фигуру наверху и улыбалась.
— Ну и что, тетя?
Что же делать? Шьяма была в затруднении. Конечно, оставить Басанти в своем доме она не могла — это было слишком опасно. А если обиженная Басанти все-таки уйдет, со Шьямой непременно что-нибудь случится! Как же поступить, чтобы отвести гнев всевышнего?
— Ты погоди, я устрою тебя… Уж там-то тебя никто не найдет. Иди сюда. Я тебя в таком месте спрячу…
— Где, тетя?
— В доме семнадцать живет моя подруга. У нее ты и переночуешь. Пойдем.
— Ничего со мною не случится, тетя, ничего.
— Остановись ты, прошу тебя. Вернись.
Устало улыбаясь, Басанти неподвижно стояла у лестницы не в силах двинуться с места.
Глава 8
Однако на третий день Басанти все-таки изловили. И выследил ее не Барду, не хромой Булаки, а собственный отец, который, прихватив с собою старшего зятя, задолго до рассвета кружил вокруг особняка, где жила подруга Шьямы.
Когда хозяин особняка, господин Сури, вышел на утреннюю прогулку, у самых ворот он столкнулся с каким-то долговязым человеком в грязной рубахе. Поначалу господин Сури принял было его за бродягу, которых немало слоняется по улицам и переулкам новых кварталов, однако, всмотревшись внимательнее, он обнаружил, что этого немолодого человека он видел где-то раньше: уж очень знакомым он показался.