– Да, Полли, просто чудо, что твоя подопечная продержалась эти две недели, – сказал доктор, заглянувший нынче вечером в маленький красный дом на берегу Темзы. – Ну а раз так, то молись, и всё получится! Только события не торопи.
Врач попрощался и ушёл, оставив хозяйку дома наедине с больной. Торговка апельсинами тяжело вздохнула. Если девочка пролежит без памяти ещё пару дней, то Полли сама ляжет рядом с ней на старенький топчан и уснёт навсегда.
Сразу после операции девушка лежала как мёртвая, с ледяными руками и ногами, и лишь чуть слышное дыхание говорило чуткому уху, что бедняжка жива. Но на следующий день всё изменилось: тело больной запылало в жару, в груди её заклокотало, а потом начался бред. Несчастная то лежала тихо, то бормотала бессвязные фразы. Понять хоть что-нибудь Полли не могла, зато запомнила имя, которое незнакомка повторяла беспрестанно – Кассандра.
«Понятно теперь, как её зовут. Красивое имя», – оценила Полли.
Жар не спадал, и пришлось вновь бежать за доктором. Тот пришёл, осмотрел больную и сообщил, что бедняжку треплет лихорадка. Врач предположил, что девушка простудилась на мёрзлой земле у Ковент-Гарден, и посоветовал Полли обтирать больную, снимая жар, а потом класть на её лоб холодные компрессы.
– Можно, конечно, дать ей настойку опия, но смысла нет, – рассуждал врач, – бедняжка сейчас боли не чувствует. Так что всё в руках Божьих.
С тех пор доктор заходил ещё не раз и не два, осматривал рану, сообщал, что признаков нагноения нет, и уходил, посоветовав за больную молиться, а Полли привычно садилась на стул с высокой спинкой и клала на колени вязание. Её шарф стал уже очень длинным, а печальное дежурство всё не кончалось.
Вот и сейчас, сложив своё вязание, женщина привычно глянула в лицо больной и, не заметив на нём признаков улучшения, горько вздохнула и пошла к камину. Огонь в очаге уже догорал, Полли нагнулась к ящику с углём и, стараясь быть экономной, принялась распределять чёрные куски под решеткой для чайника. Шум за спиной испугал её. Полли обернулась и увидела, как её девочка пытается встать с постели, но тут же валится обратно.
– Слава Богу! – воскликнула Полли.
Она обняла худенькие плечи и бережно уложила больную на постель.
– Тебе нельзя так резко подниматься, у тебя голова разбита. Доктор сделал операцию, но мы так и не знали, успешно или нет. Ведь ты уже две недели как лежишь.
Больная глядела на Полли с таким ужасом, что женщина растерялась. Истолковать этот взгляд как-нибудь по-другому она не могла. Лицо незнакомки, и прежде бледное, сделалось бескровным, даже серым. Девушка открыла рот, пытаясь что-то сказать, но из её горла вырвался слабый хрип.
– Ничего, милая, это от жара, который тебя измучил. Сейчас я дам тебе водички, и горло смягчится, – ласково заворковала Полли, поднося к губам больной кружку с водой.
Девушка жадно глотнула, закашлялась, а потом стала потихоньку пить. Так она и выпила всё на радость своей сиделке. Торговка апельсинами, как и все обитатели лондонских трущоб, считала, что, если больной пьет, значит, он выживет.
– Ну, вот и славно, теперь ты обязательно пойдёшь на поправку, – радостно объявила Полли.
– Спасибо, – тихо, почти беззвучно, произнесла девушка, потом собралась с силами и внятно спросила: – А кто вы?
– Я Полли Дженкинс. Ты лежишь в моём доме. Я подобрала тебя у Ковент-Гарден, – объяснила торговка и спросила: – А тебя как зовут?
Девушка помолчала, потом подняла на Полли золотисто-карие глаза и растерянно сказала:
– Я не знаю.
Глава четырнадцатая. Новые путешествия – новые заботы
Полли сразу поняла, что больная сказала правду. Эти глаза не могли лгать. Значит, болезнь отняла у её девочки память. И хотя женщина понимала, что бедняжке нужно помочь всё вспомнить, сама в глубине души обрадовалась. Сейчас, без имени и без семьи, её девочка была одна в целом мире, и кроме Полли, у неё никого не было. Стараясь скрыть свой восторг, Полли успокоила больную:
– Ничего, милая, память к тебе вернётся! Главное, что ты пришла в себя и говоришь со мной. Не всё сразу! – женщина взяла обе руки больной и прижала их к губам. – Слава богу, ты жива.
Незнакомка вздрогнула, но затихла и рук не отняла, а потом слабо улыбнулась Полли и сказала:
– Вы меня не знаете, но жалеете и страстно желаете мне выздоровления. И ещё вы называете меня Кассандрой. Почему?
Оторопевшая Полли так и осталась сидеть с приоткрытым от изумления ртом. Больная вздохнула и объяснила:
– Я не знаю, как это получилось, но мне передались ваши чувства и мысли. Вот сейчас вы думаете, что у меня с головой не всё в порядке. Может, вы и правы. Я не знаю, кто я, откуда и чем раньше занималась. Но и вы не знаете, хотя думаете, что я – девушка Кассандра из богатой семьи. Почему?
– Ты в бреду часто повторяла это имя, – выдавила Полли, – и когда я тебя нашла, ты была дорого одета.
Торговка вскочила и бросилась к шкафу, куда повесила одежду подопечной.
– Вот видишь, эта ротонда стоит огромных денег, такие меха носят только аристократки или актрисы, правда, богатые куртизанки тоже любят соболя, – сбивчиво объясняла Полли, разворачивая блестящий мех, – и платье на тебе было бархатное, а ещё при тебе были драгоценности. Сейчас я покажу.
Полли разложила ротонду поверх одеяла и вернулась к шкафу. Она вытащила из-под стопки старенького, штопаного белья белый узелок и вернулась к постели.
– Вот, глянь: серьги и кольцо с аметистом, а ещё медальон. Он сам по себе дорогой – золота много, а в крышке такой огромный камень, я даже представить не могу, сколько он может стоить. – Полли разложила драгоценности на блестящем меху и с надеждой спросила: – Посмотри, может, они напомнят тебе что-нибудь?
Девушка взяла аметистовое кольцо и зажала его между ладоней. Она долго молчала, и скорбная складочка прорезала гладкий лоб, прежде чем больная заговорила вновь:
– Это кольцо называет имя Кассандры. Повторяет его раз за разом, но больше ничего. Может, медальон что-нибудь подскажет?
Она крепко сжала руки, будто старалась вытянуть из полированного золота своё прошлое, а потом повернула замочек и открыла крышку. Два прекрасных лица улыбнулись с портрета. Девушка провела пальцем по лицам на миниатюре и поднесла палец ко лбу.
– Франсиско и Джудитта, они любили друг друга и были счастливы, это – то, что я поняла, прикоснувшись к портрету. А сам медальон хранит права Кассандры. Я дала слово, что медальон будет при мне, и ещё я должна куда-то с ним поехать, но не знаю, куда.
– Права Кассандры? – переспросила Полли. – В медальоне? Значит, в нём должны быть бумаги. Давай, я посмотрю.
Она взяла украшение из рук больной и подошла к пылавшему камину. Женщина наклонилась поближе к огню, золото отразило языки пламени, и стала заметна тонкая щель между портретом и рамкой.
– Портрет снимается, – сообщила Полли и потянулась к ножу, лежащему на столе, – Ну что, попробуем открыть тайник?
– Давайте, – нерешительно кивнула больная, – правда, я немного боюсь.
Полли взяла нож и аккуратно просунула его кончик под рамку. Легкого усилия хватило, чтобы портрет отделился. Под ним в углублении крышки лежали плотно свернутые листы пожелтевшей бумаги. Полли вытряхнула их на стол и отнесла к постели.
– Смотри сама, ведь это твоё, – предложила она, бережно разворачивая слежавшиеся складки. Бумага, как видно, была чем-то пропитана, раз не ломалась. Развернув один листок, потом другой, Полли убедилась, что прочесть ничего не сможет.
– На каком же они языке? – удивилась она.
– Первый написан на испанском, а второй – на итальянском, – объяснила ей подопечная.
– Так ты что, знаешь и тот и другой? – растерялась женщина.
– Наверно, знаю, раз понимаю, что там написано, – подумав мгновение, ответила больная.
– И что же ты поняла? – нетерпеливо спросила Полли.
– Испанский документ – выписка из церковной книги о венчании герцога Молибра и графини де Мендоса, а итальянский – свидетельство о крещении Кассандры де Молибра, графини де Мендоса.
– Ну, вот всё и разъяснилось, – обрадовалась Полли, – ты – дочка герцога и графини. Я сразу это поняла. Только как же ты попала в Англию, и что с тобой здесь случилось? У тебя была пробита голова, да к тому же ты где-то сожгла волосы.
Больная провела кончиками пальцев по меху, и вдруг лицо её исказилось.
– Пожар, я чувствую, как пылает огонь! – воскликнула она. – И это не простое несчастье – в комнате двое убийц, они убили Джудитту и подожгли шторы… А потом они стреляли!
– Девочка моя, – испугалась Полли, – так ты чудом выжила! Они, верно, подумали, что ты мертва.
– Я не знаю, может, и так, – согласилась больная. – А нельзя ли узнать, был ли пожар рядом с тем местом, где вы меня нашли?
– Конечно, можно! Просто я уже две недели не выходила из дома, сидела с тобой, но теперь, когда ты пошла на поправку, я схожу на ту улицу и всё узнаю.
– Спасибо вам, – тихо ответила девушка, закрывая глаза.
– Спи, дорогая, тебе нужно больше отдыхать, а Полли для тебя в лепешку разобьётся.
– Я знаю, – не открывая глаз, прошептала больная и заснула.
– Вот и славно! Спи, моя Кассандра, – ласково сказала Полли, кладя руку на высокий белый лоб, впервые за много дней не пылавший жаром. – Поправляйся, а Полли перевернёт небо и землю и вернёт тебе то, что ты потеряла.
Товарки у Ковент-Гарден забросали Полли вопросами. Всем было любопытно, что же с ней случилось и почему она не работала. Сказавшись больной, торговка апельсинами пообещала в ближайшие дни, если здоровье позволит, вернуться к работе и, незаметно поменяв тему разговора, спросила у женщин, не было ли поблизости пожара?
Торговки расцвели от удовольствия. Ещё бы! Нашёлся ещё один благодарный слушатель, не знающий об ужасной беде, приключившейся в театре. Перебивая друг друга, женщины принялись взахлеб рассказывать подруге о пожаре в доме примадонны Молибрани. Дворецкий сеньоры сам приходил в театр на следующий же день после несчастья. Он-то и сообщил директору страшную новость. Директор поделился ею с труппой, а уж потом весь район вокруг Ковент-Гарден принялся обсуждать подробности случившегося.