Я посмотрела вниз, но ничего не увидела, кроме темноты. Я неуверенно ждала, надеясь, что девушка скоро появится. Несколько прихожан, заметив меня, с любопытством заглянули в переулок. Я стала нервничать. Я не осмеливалась слишком долго стоять перед решеткой, кто-то мог обратить внимание на мое странное поведение и подойти с вопросами или сообщить полицейским, которые, казалось, стояли на каждом углу.
Прошло несколько минут, зазвонили церковные колокола, возвещая о начале воскресной мессы. Под решеткой все еще было пусто. Расстроенная, я собиралась уходить. Но спустя мгновение в темноте решетки появился яркий круг. Девушка пришла. Я воодушевилась. Образ, который рисовало сознание со вчерашнего дня, внезапно воплотился в реальность.
Девушка несколько секунд смотрела на меня, две темных глаза моргали, как у испуганного животного, попавшего в ловушку света. Теперь я могла разглядеть ее поближе. Маленькие веснушки на носу, передний зуб немного сколот. Кожа была настолько бледной, почти прозрачной, что проглядывали вены, формируя под кожей причудливую карту. Она походила на фарфоровую куклу, готовую разбиться в любое мгновение.
– Что ты там делаешь внизу? – спросила я. Девушка открыла рот, будто для ответа. Затем, передумав, отвернулась. Я попыталась еще раз. – Тебе нужна помощь?
Я не знала, что еще сказать. Казалось, она не хотела говорить, но стояла там и глядела на меня. Оставь ей хлеб и уходи, подумала я. Я сунула руку в карман и вытащила хлеб, затем опустилась на колени рядом с решеткой. Я засомневалась. Всплыло воспоминание, как несколько лет тому назад я подобрала на улице бездомную собаку. Я с гордостью принесла ее домой, но Анна-Люсия нахмурилась. Моя мачеха ненавидела животных и беспорядок, и я была уверена, что она заставит вернуть животное на улицу. К моему удивлению, она этого не сделала. Ты взяла его себе, и тебе же придется заботиться о нем. Какой бы ужасной ни была моя мачеха, она обладала чувством долга и заставляла меня кормить и выгуливать его, пока спустя несколько месяцев он не умер.
Хуже всего было сравнивать эту бедную девушку из канализации с животным. Но я понимала, что если помогу ей сейчас, то возьму ответственность за нее, а это меня пугало.
И все же я просунула хлеб через решетку.
– Вот! – Девушка была ниже меня ростом, и хлеб проскользнул слишком далеко, левее от нее, так что я испугалась, что она его не поймает. Но она подскочила с удивительной скоростью и схватила. Когда она увидела, что это еда, ее глаза округлились от восторга.
– Дженькуе бардзо. Спасибо большое. – Она широко улыбнулась, и та радость, которую подарил ей крошечный кусок хлеба, разбила мне сердце.
Я ожидала, что она сразу проглотит его, но она так не поступила.
– Я должна поделиться им, – объяснила она, кладя его в карман.
Раньше мне не приходило в голову, что вместе с ней под землей могут быть и другие.
– Сколько вас здесь?
Она замялась, не зная, стоит ли отвечать.
– Пять. Моя мать, я, и еще одна семья.
На ее рукаве я заметила линию, равномерно проходящую по окружности с выдернутыми стежками ниток. У меня перехватило дыхание. Сэди носила повязку с голубой звездой, как и моя одноклассница Мириам.
– Вы евреи? – Она опустила голову в знак подтверждения. Конечно, где-то в душе я уже догадывалась об этом. Иначе зачем кому-то прятаться в канализации?
– Ты из гетто? – спросила я.
– Нет! – огрызнулась она, обидевшись. – В гетто мы провели несколько ужасных месяцев, но это был не наш дом. Я из Кракова, как и ты. До войны мы жили в квартире на улице Мейзельса.
– Да-да, – проговорила я, пристыженная. – Я имела в виду, были ли в гетто перед тем, как оказались здесь?
– Да, – тихо произнесла она. Мой взгляд заскользил над переулками на востоке. Несколько лет назад немцы построили гетто с высокими стенами в Подгуже, в районе вдоль берега реки, всего в нескольких километрах восточнее, и вынудили всех евреев из Кракова и окрестных деревень переехать туда. Затем, так же невероятно, они разгромили гетто и вывезли всех евреев.
– Когда немцы ликвидировали гетто, мы смогли сбежать в канализацию.
– Но с тех пор прошло больше месяца. – Я вспомнила, как услышала новость, что немцы забрали последних евреев из гетто в Подгуже. Я не знала, куда их отправили. Но теперь поняла, что именно по этой причине девушка скрывалась в канализации. – И с тех пор ты была здесь? – Девушка кивнула. По спине побежали мурашки. Жить в канализации, должно быть, ужасно. Но там, куда увезли евреев, наверняка еще хуже. Безусловно, уход в подполье избавил их от этой участи.
– Как долго вы там пробудете? – спросила я.
– Пока война не закончится.
– Но это могут быть годы! – выпалила я.
– Нам правда некуда идти. – Она говорила спокойно, словно смирившись со своим положением. Я восхищалась ее храбростью, окажись я на ее месте, я бы не смогла продержаться дольше часа в канализации. Меня охватила жалость. Я хотела помочь как-то еще, но не знала, как именно. Я вытащила монетку из кармана и просунула ее через решетку. Она со звоном упала на землю, и она бросилась поднимать ее из грязи.
– Это очень любезно, но я не могу никак ее потратить внизу, – ответила она.
– Ну да, точно, – сказала я, чувствуя себя глупо. – Прости, у меня больше нет еды.
– Из твоего окна видно небо? – резко сменила она тему разговора.
– Да, конечно. – Ее вопрос показался мне странным.
– И все звезды? – Я кивнула. – Как мне их не хватает! Отсюда я вижу только крошечный кусочек неба.
– И что? – Я не хотела показаться невежливой, но, учитывая ее положение, это не то, о чем следовало бы беспокоиться. – Разве они не одинаковые?
– Вовсе нет! У каждой из них свой рисунок. Есть Кассиопея и Большая Медведица…
Она была умной и в чем-то напоминала мне мою подругу Мириам.
– Откуда ты столько знаешь о звездах?
– Я люблю все науки, а особенно – астрономию. Мы с отцом часто поднимались на крышу нашего многоквартирного дома, чтобы понаблюдать за ними. – Ее глаза наполнились печалью. Она жила полной жизнью, а теперь она закончилась.
– Твой отец, он разве не с тобой?
Она помотала головой:
– Он погиб сразу после того, как мы сбежали из гетто. Утонул в канализационных водах.
– Ох! – Я не могла вообразить под землей воду, достаточно широкую и глубокую, чтобы утонуть в ней. – Как ужасно. Мой отец тоже погиб, на фронте. Сожалею о твоей утрате.
– Спасибо тебе. А я сожалею о твоей.
– Элла! – раздался позади меня голос.
Я обернулась, пытаясь быстро вскочить на ноги, споткнулась. Я никак не ожидала услышать собственное имя в этой отдаленной части города. Я застыла, молясь, чтобы девушка скрылась из виду.
Затем я повернулась и увидела Крыса.
– Крыс. – Неожиданная встреча застала меня врасплох, и на меня обрушилась волна смешанных эмоций. Теплота и счастье, которые я обычно ощущала при виде его. Печаль и злость, когда вспомнила, как он расстался со мной и что нас уже ничего не связывает. И удивление: как он меня отыскал здесь?
Крыс помог мне подняться на ноги. Он был красив, как никогда, небольшая щетина покрывала его массивную челюсть, голубые глаза поблескивали под низко надвинутой кепкой. Его рука неловко задержалась в моей, послав мне электрический импульс. Вот только мы уже больше не те, вспомнила я. Горечь от расставания снова захлестнула меня. Я отступила назад. Из дома я ушла в спешке. Волосы лежали не так, как должны, платье испачкалось на подоле, там, где я стояла на коленях. Я отвернулась, стараясь не встречаться с ним взглядом.
– Неподходящая часть города для тебя, – заметил он. – Что, черт возьми, ты здесь делаешь?
– Могу задать тебе тот же вопрос, – ответила я, стараясь оттянуть время. Затем я вспомнила о вчерашнем поручении. – Мачехе нужны вишни, она послала меня за ними. – Отговорка прозвучала неправдоподобно, поскольку сегодня воскресенье, но лучшего ответа я не придумала.
– Выполняешь поручения Анны-Люсии? – улыбнулся он. – Странно. – Мы не раз шутили по поводу моей неприязни к мачехе. Теперь это казалось слишком личным, не его делом.
– Я просто хотела помочь, – холодно отрезала я, не желая больше смеяться с ним.
– Давай помогу тебе, – предложил он.
– В этом нет необходимости. Я справлюсь, – сдерживая свою гордость, проговорила я. – Спасибо. – Когда-то я принимала его помощь, но теперь словно настала другая жизнь.
Он опустил взгляд, переступил с ноги на ногу.
– Элла, насчет вчерашнего… Позволь мне все объяснить.
– Все в порядке, – ответила я, обрывая его. – Лучше не надо. – Последнее, чего мне хотелось – это длинных оправданий, почему в его новой жизни больше нет места для меня. Крыс не передумал. Скорее, он просто пытался оправдать свое решение порвать со мной. Дальнейшее обсуждение только усиливало ненужную боль, а она мне сейчас нужна меньше всего.
Несколько секунд мы стояли, глядя друг на друга, не произнося ни слова. Его взгляд скользил поверх моего плеча. Проследив за его взглядом, я увидела, что на углу стоит польский полицейский и наблюдает за нами.
– Элла, будь осторожна, – сказал Крыс. – На улицах неспокойно и становится опаснее. – Он все еще заботился обо мне, это было понятно. Но недостаточно, чтобы снова быть вместе.
– Пора, – сказала я.
– Элла… – начал он. Но что еще можно было сказать?
– Прощай, Крыс. – Я повернулась, не желая смотреть, как он снова оставит меня.
8
Когда над решеткой появился мужчина и заговорил с девушкой на улице, я нырнула в тень. Элла, так он ее окликнул. Ее имя слетело с моего языка как музыка. Я не могла слышать их разговор, но по выражению ее лица и по тому, как близко они стояли друг к другу, я заключила, что она хорошо знала и любила его – или, по крайней мере, когда-то любила.
Пока я наблюдала за ними, мои глаза заметили крестик на ее шее, он выдавал в ней католичку и увеличивал разрыв между нами. Тогда я вспомнила эпизод из детства, когда поняла, что мы не такие, как все. Мне было пять лет, и мы с мамой ходили на Плац Нови, уличный рынок, куда за покупками являлось все еврейское и нееврейское население Казимежа. Был конец апреля, третий день Песаха. Мы убрали