Я ждала, что он продолжит спорить со мной, но он не стал.
– Хорошо, – уступил он.
– Так поможешь мне? – спросила я.
Он неохотно кивнул, не глядя мне в глаза.
– Я пойду с тобой завтра вечером, и мы посмотрим, есть ли выход. – Уходить из канализации – это шло вразрез со всем, чего Сол хотел и во что верил, но он был готов найти для меня выход. – Но только, чтобы проверить, на случай, если придется экстренно выйти. А так мы никуда не уходим, – твердо сказал он.
Следующей ночью он встретил меня у туннеля.
– А как насчет решетки над пристройкой, где мы читаем? – спросила я.
Он замотал головой:
– Она наглухо заварена.
– Ты пытался ее открыть? – удивилась я.
Он улыбнулся.
– Я многим могу тебя удивить, Сэди Голт. – Потом на его лице снова появилось серьезное выражение. – Но я заметил еще один туннель, когда отошел чуть дальше от пристройки. – Он двинулся в том направлении, а я последовала за ним, и когда мы шли по узкому туннелю бок о бок, наши руки время от времени случайно соприкасались. – По-моему, здесь может быть тропинка. – Он повел меня по трубе, но впереди был загороженный тупик.
– Надо ориентироваться по воде, – решила я.
Мы прошли в другой туннель, но он был кольцевой и привел нас обратно к комнате. Снова неудача. Наконец мы пошли по туннелю туда, где он расширялся, а вода неслась яростнее. Впервые с того момента, как мы здесь оказались, я снова увидела деревянные доски, с которых папа упал и утонул. Слезы застилали глаза, и я остановилась.
Сол подошел ко мне и положил руку на плечо, словно ощущая мою боль.
– Твой отец, он бы очень гордился тобой, – произнес он. – Как ты справлялась в канализации, как заботилась о матери. – Я не ответила. Какое-то время мы стояли в тишине и молчали. – Пойдем, – наконец сказал он. – Думаю, река в той стороне. – На мгновение я решила, что он подразумевает канализационную реку и говорит полную чепуху – ведь мы уже стояли на ее берегах. Но когда он повел меня в другом направлении, где потоки воды только усиливались, я поняла, что он говорил о Висле и выходе наружу.
Чем дальше мы шли, тем более знакомой становилась тропинка. Мы возвращались тем же путем, что и в ту ночь, когда Павел привел нас сюда, только в обратном направлении. Я увидела низкую, закрытую трубу, по которой нам пришлось пробираться, и понадеялась, что нам не придется снова лезть в нее.
К счастью, Сол увел меня подальше от узкой трубы.
– Смотри, здесь есть другой путь. – Он указал на тропинку, слишком узкую, чтобы в нее влезть, больше походившую на трещину в стене, чем на настоящий туннель. Нам пришлось идти поодиночке, друг за другом, и я пошла первой, втискиваясь в узкое пространство. Тропинка шла под уклоном вверх, будто вела на улицу. Наконец мы увидели широкое отверстие, где канализационная труба впадала в ответвление реки, а за ним – бескрайнее небо. Вид такого большого открытого пространства, самого большого с тех пор, как мы оказались под землей, невероятно соблазнял. Я шагнула вперед, желая увидеть звезды, усеявшие теперь ясное небо. Мы можем идти, поняла я. Я и Сол, мы могли бы просто выйти на свободу.
Внезапно впереди раздался громкий топот. Сол схватил меня за руку и оттащил от выхода. На берегу реки мы услышали лай немецких овчарок и строго отдающие команды «искать» голоса. Я замерла. Неужели немцы нас заметили? Сол затащил меня в расщелину в стене туннеля и прижал так крепко, что сквозь одежду я почувствовала биение его сердца. Мы не двигались и едва дышали. Через несколько минут лай стих. Но Сол все еще прижимал меня к себе. Волна теплоты прошла сквозь тело. Он мне нравится, я в полной мере поняла это как никогда раньше. На мгновение я ощутила, как его сердце бьется рядом с моим, и задумалась, чувствует ли он то же самое. Подумав об этом, я сильнее, чем раньше поверила в невозможность этого. Его никак не могло тянуть ко мне вот так, среди всей грязи, нечистот и страха. Однако я не могла не чувствовать, что после наводнения между нами что-то изменилось и мы еще больше сблизились. Он отпустил меня, и мы молча направились обратно в комнату.
– Ну вот, видишь, – сказал он, когда мы были далеко. – Нет другого выхода, кроме реки, и мы не можем…
Я жестом попросила его помолчать. Впереди я услышала эхо, исходившее из небольшого туннеля справа, которого я раньше не замечала.
– Сюда. – Я жестом велела ему следовать за мной. Туннель вел в небольшое пространство, походившее на бетонный бассейн двухметровой глубины. Сейчас бассейн был пуст, но учитывая влажность, я поняла, что это резервуар, который заполняется, когда трубы переполняются водой. На дальней стене зияло высокое отверстие, ведущее к другой трубе. – Идем, – сказала я, спускаясь в бассейн.
– Сэди, подожди. Что ты делаешь? Так ты никогда не заберешься.
Но я не слушала его и продолжала идти через бассейн.
– Я должна попробовать.
– Конечно, – проговорил он с нежностью в голосе и последовал за мной.
– Подтолкни меня к трубе на противоположной стене, хочу понять, можно ли где-то спрятаться или сбежать. – Он посмотрел на меня как на безумную, и я решила, что он откажется, но он поплелся за мной через бассейн. – Помоги мне, – сказала я. – Но он колебался. Затем неохотно обхватил меня за талию, чтобы поднять к высокой трубе на стене. Он быстро отстранился, но тепло там, где смыкались его руки, задержалось.
Я заглянула в трубу. Узкое пространство и туннель, ведущий наверх. В конце я смогла разглядеть дневной свет. Я не могла различить ни зданий, ни людей, только открытое небо и немного замка, нависшего над рекой.
– Снаружи есть другой выход, – задыхаясь, проговорила я. – Подъем крутой, но, наверное, если придется, мы сможем его одолеть.
Хотя туннель казался опасным, было понятно, что он выходит не на оживленную улицу, как тот у рынка, где я встретила Эллу.
– Будем надеяться, что до этого не дойдет. – Сол упрямо цеплялся за мысль, что все будет хорошо, если мы просто останемся на месте. Но я видела это много раз – война забирала все знакомое, разрушала до основания почву под нашими ногами.
Сол помог спуститься с уступа, и мы на секунду остановились в бассейне, его руки задержались на моей талии. Затем он резко отстранился.
– Извини, – сказал он. – Прикасаясь вот так…
– Это запрещено. Я понимаю.
– Дело не только в этом. Понимаешь, Шифра…
– Конечно. – Я отогнала свою боль. Его сердце все еще было с невестой, умершей чуть больше месяца назад. Я не должна возражать. – Слишком рано.
– Нет, ты должна понять. Наши родители обручили нас с Шифрой по договоренности в самом раннем возрасте.
– А. – Я слышала о таких традициях, но не знала, что они на самом деле существуют.
– Так что на самом деле мы совсем не знали друг друга хорошо. Она была милой, и мы рассчитывали, что лучше узнаем друг друга, что с годами появится привязанность. Когда я уезжал, мы все еще оставались незнакомцами. А теперь, быть с тобой…Ты мне нравишься, Сэди, но я не должен. То, что я чувствую к тебе, насколько мы стали близки, это просто недопустимо, даже здесь. Он запнулся. – Шифра была моей невестой, она страдала и умерла. Я должен был остаться там, чтобы защитить ее, а не прятаться, как трус.
– Нет, ты ушел из деревни, чтобы защитить отца. Ты думал, что Шифра будет в безопасности. Никто не представлял, что такое случится с женщинами и детьми.
– Разве это важно? – Он упрямо покачал головой. – Нет, в итоге она погибла, а я здесь, с тобой. После всего, что случилось, я не заслуживаю счастья. Так ты понимаешь, почему мы не можем быть вместе?
Я кивнула, охваченная одновременно двумя чувствами: радостью от того, что Сол ощущал то же, что и я, и грустью, что дальше этого дело не пошло.
– Я понимаю, – сказал он наконец. Мы двинулись обратно.
Когда мы приблизились к комнате, я заметила:
– По крайней мере, теперь мы точно знаем, куда можно пойти, если придется.
– Надеюсь, до этого не дойдет. Обещай мне, Сэди, что ты не попытаешься убежать. – Он встревожился. – Вместе мы здесь в безопасности.
Канализация была его единственной надеждой.
– Пока в безопасности, – ответила я. В глубине души я понимала, что канализация не убережет нас навечно.
– Тогда пока пусть этого будет достаточно. – Несмотря на сказанные до этого слова, он взял меня за руку и переплел пальцы с моими. Мы молча вернулись в комнату, нашу тюрьму и наше спасение.
11
В конце июня, в воскресенье, я проснулась рано, желая навестить Сэди и убедиться, что с ней все хорошо. Я умылась, оделась и, спускаясь вниз, по тишине на втором этаже догадалась – Анна-Люсия не дома. Вчера вечером она с полковником Маустом отправилась на вечеринку, и я допустила, что она задержится у него, но не знала наверняка.
Я быстро поела, взяла свою корзинку и пошла на кухню искать съестное для Сэди. Таскать ей по кусочкам еду я считала недостаточным; мне хотелось сделать большее. Она нуждалась в еде, и радовалась ей. И это – единственное, что я могла сделать.
Я заглянула в холодильник. Там стояла тарелка с аккуратно разложенной салями и сыром. Забрать что-то незаметно было невозможно. На нижней полке со вчерашнего обеда мачехи лежали остатки французского пирога – киша, типичного для вычурной французской кухни, которую она любила. Я представила себе, как Сэди восторгается, получив особенное угощение. Возьму кусочек, решила я. Я протянула руку, развернула бумагу, и та предательски зашуршала. Я отрезала кусок киша, завернула в промасленную бумагу и положила в корзинку. Когда я ставила посуду с пирогом на место, услышала шаги за спиной. Закрыв холодильник, я обернулась. Передо мной стояла Ханна.
– Ханна, я не слышала тебя. Я просто… – Я запнулась, пытаясь придумать отговорку, но ничего в голову не приходило. – Мне захотелось еще поесть, – неуклюже завершила я фразу. Взгляд Ханны упал на корзинку, куда я положила пирог. Мое сердце заколотилось. Ханна работала на Анну-Люсию, и, несмотря на ужасный мачехин характер, та все-таки платила ей деньги. И разумеется, Ханна бы проговорилась.