Через несколько минут мы свернули на улицу Канонича.
– Ты здесь живешь? – недоверчиво спросила Сэди, когда я повела ее в дом.
– Да. – Я взглянула на дом глазами Сэди, осознавая, как величественно, должно быть, он выглядел после тех ужасных мест, где она жила. На мгновение мне показалось, что эта несправедливость могла ее обидеть. Но времени переживать не было. Я приложила палец к губам, предупреждая, что нужно вести себя тихо, чтобы соседи нас не услышали. Я открыла дверь ключом в задней части дома и впустила ее внутрь.
Я начала подниматься по лестнице для прислуги, но Сэди остановилась позади меня.
– Элла, мне небезопасно находиться здесь, – прошептала она.
– Моя мачеха не дома, она в ресторане, – успокоила я ее и убедила преодолеть один лестничный пролет и потом еще два, чтобы подняться на чердак.
– Присаживайся, – сказала я Сэди. Она медлила и колебалась, неловко оглядывая мою комнату, и я поняла, что она не хотела ничего испачкать своей грязной одеждой. Я положила одеяло на мягкое кресло, где любила рисовать и читать. – Сюда. – И тогда я заметила, какой бледной и усталой она была. – Когда ты в последний раз ела? – Она не ответила, и я гадала – она на самом деле не помнит или не хочет говорить. – Я сейчас вернусь. – Я сбежала вниз по лестнице на кухню и, вытащив тарелку с мясом и сыром из холодильника, заторопилась обратно наверх, не заботясь о том, заметит ли Ханна ее отсутствие.
Сэди придвинула стул поближе к окну и снова уставилась в небо.
– У тебя прекрасная комната, – отметила она. – Больше всего мне нравится вид. Ты рисуешь? – спросила она, заметив мои принадлежности для рисования в углу. У стены стоял холст с изображением городского пейзажа, который я так и не закончила.
Я пожала плечами.
– Немного. – Смутившись, я попыталась закрыть холст, но она придвинулась ближе, чтобы рассмотреть его. – Это превосходно, Элла. У тебя настоящий талант.
– Сейчас, когда идет война, так трудно думать об искусстве. И я пока бросила.
– О, нет, не надо! Наоборот, ты должна рисовать сейчас больше прежнего. Ты не должна позволить войне украсть твои мечты. – И ее лицо вновь стало печальным. – Хотя кто я такая, чтобы так говорить?
– Кем ты хочешь стать?
– Врачом.
– Разве не астрономом? – поддразнила я, вспомнив, как она была очарована звездами.
– Я действительно люблю астрономию и все науки, – серьезно ответила она. – Но больше всего мне хочется лечить людей, поэтому я собиралась стать врачом. И до сих пор собираюсь. – Она не мигая посмотрела на меня. – Если после войны я отыщу учебное заведение. – Меня поразил масштаб ее мечтаний, все произошедшее с ней не сузило его.
– Ты отыщешь, – поддержала я ее амбиции так же, как она мои. Я поставила тарелку с сырами на низкий столик рядом со стулом. – Это тебе.
Она не взяла ни кусочка, а уставилась на тарелку.
– Какой красивый фарфор.
Я впервые рассмотрела блюда с цветочным узором по кромке. Это была одна из наших повседневных тарелок, и я никогда о ней не задумывалась. Взглянув сейчас на нее глазами Сэди, я вспомнила, что тарелка была из набора, который моя мать получила в качестве свадебного подарка от своих родителей, – и ощутила связь с утраченным миром.
– Тебе нужно поесть, – сказала я.
И все же Сэди этого не сделала.
– А остальные… Я должна отнести это в канализацию и поделиться с ними, – виновато проговорила она.
– Для них мы найдем больше. Тебе понадобятся силы, чтобы отнести еду обратно. Ешь, – настаивала я.
Она неохотно взяла кусочек сыра и положила в рот.
– Спасибо, – поблагодарила она, когда я протянула ей еще еды. Она повернулась к портрету на моем столе: я с моими родителями, братьями и сестрами на берегу моря. – Твоя семья?
Я кивнула и указала на ребенка на руках моей матери.
– Это я. А это, – добавила я, указывая на Мачея, – мой брат, он сейчас живет в Париже. Я надеюсь переехать к нему.
– Ты уезжаешь? – удивленно, с оттенком грусти спросила она.
– Не сейчас, – выпалила я. – Может быть, после войны.
Сэди протянула руку и вытащила еще одну фотографию, стоявшую позади семейного портрета:
– Это Крыс, да? – Я кивнула. Я собиралась убрать его фотографию в армейской форме, сделанную как раз перед его отъездом на войну.
– До войны мы были почти помолвлены. Он ушел на фронт, а когда вернулся, оказалось, что я ему больше не нужна. – Хотя Крыс рассказал мне истинную причину, почему избегал меня, его отказ ранил до сих пор.
– Сожалею, – сказала Сэди, положив руку на мою ладонь. Я чувствовала себя глупой, жалкой, когда она, сама страдая, утешала меня. Но я впервые смогла по-настоящему доверить кому-то свои чувства с тех пор, как все случилось. – Я уверена, что это не так, – добавила она.
– Он говорит, что не бросал меня, – фыркнула я, успокоившись. – Сказал, что сражается с немцами и что должен держаться на расстоянии, потому что это опасно.
– Видишь? Он просто пытается тебя защитить. Я слышала его на улице в тот день, и он казался таким обеспокоенным. Когда война закончится и будет не так опасно, он вернется к тебе, и вы снова будете вместе. – Мы обе понимали, что обещания послевоенной жизни были слишком туманными, чтобы сбыться, но она пыталась хоть как-то утешить меня.
– У меня никогда не было жениха, – призналась Сэди.
– Не было?
Она замотала головой:
– Признаться, я всегда была неуклюжей и охотнее находилась в компании книг, чем мальчиков.
– Наверняка есть кто-то…
– Вовсе нет! – запротестовала она, но по ее интонации, я догадалась, что все наоборот.
– Сол? – не унималась я, вспоминая имя, которое она упомянула.
– Да, – призналась он. – Но все не так.
– Все именно так. Я вижу по твоему лицу, – поддразнила я, и мы обе рассмеялись.
– В самом деле, нет. – Ее щеки залились румянцем. – Его семья религиозная, и он на несколько лет старше и не думает обо мне. Это просто влюбленность с моей стороны. До войны он был помолвлен, его невеста погибла, и он держит траур. Я для него не более, чем друг. Так что нам не быть вместе.
– Никогда не говори никогда.
– Думаю, он не воспринимает меня как девушку.
– Ты должна воспринимать себя так, как хочешь, чтобы тебя воспринимали другие, – вспомнила я слова Анны-Люсии, адресованные мне, когда я была младше. Одна из немногих полезных вещей, которые она когда-нибудь мне говорила. Я подошла к комоду и вытащила свежевыглаженное платье. – Вот, примерь это.
– Сейчас? О, Элла, я просто не могу. Я не хочу его испачкать.
– Тогда надо помыться. – Ее удивило мое предложение. – Почему бы и нет? У нас есть время. Давай, освежись. – Я повела ее вниз в ванную на третьем этаже. – Ты можешь помыться там. – Сэди жадно оглядела ванну на когтистых лапах. – Давай. Я подожду за дверью. Если не будешь медлить, то успеешь помыться. – Я закрыла дверь, чтобы дать ей возможность побыть одной. Секунду спустя я услышала, как из крана потекла вода.
Когда я стояла под дверью, мои мысли вернулись к Крысу. Я размышляла, сможет ли он раздобыть еду, молилась, чтобы у него получилось. Мне было любопытно, почему он так много времени проводил в кафе. Было ли это связано с работой или просто потому, что снимал комнату наверху? Или он так часто бывал там из-за женщины с темными кудрями?
Через несколько минут Сэди вышла из ванной, вымытая и переодетая в подаренное платье. Оно было ей слишком велико, и она выглядела немного неловко, словно одетая в какой-то костюм.
– Ты выглядишь восхитительно, – сказала я. И это было правдой. Без грязи ее бледная кожа светилась. А карие глаза сияли от счастья.
Она улыбнулась, руками разглаживая ткань.
– Я чувствую себя чудесно. Спасибо тебе.
Я повела ее обратно в свою комнату.
– Давай я расчешу твои волосы, – предложила я, и она охотно села на стул. Она сидела совершенно неподвижно, пока я укладывала ее темные волосы в высокий пучок и припудривала нос. – Вот, ты готова к вечеру в опере. – Мы обе захихикали. – Ты выглядишь совершенно по-другому. – Слова прозвучали совсем не так, как я хотела. – Я не это имела в виду.
Она лучезарно улыбнулась:
– Я поняла. Просто так приятно быть чистой. Конечно, это долго не продержится, я снова вернусь в канализацию.
– Не беспокойся о том, что испачкаешь платье, – сказала я. – Оставь его себе. Оно твое.
– Я благодарю тебя не только за платье. Все этой ночью похоже на сон. Сон, который подходит к концу. – Ее пребывание здесь было лишь кратковременной передышкой от печали и страданий. Она потянулась к моей руке и сжала ее.
– Мне приятно проявить заботу. И я счастлива, что ты здесь. – Это была правда, даже если через короткое время она уйдет. – Еще тебе нужна обувь. – От постоянной сырости ботинки на ней разлохматились.
– Я ношу их с тех пор, как мы убежали из гетто. Они жмут, – призналась она. – Но я привыкла.
Я снова полезла в шкаф, внезапно вспомнив о десятках туфель, которые годами не задумываясь отправляла в шкаф. Я вытащила пару черных лакированных туфель.
– Они могут оказаться велики, – забеспокоилась я.
– В самый раз – воскликнула Сэди, обувшись. Было ли так на самом деле или она сказала только из вежливости, мне оставалось только догадываться. Однако они были теплыми и сухими, и Сэди смотрела на них, словно никогда не носила ничего прекраснее. – Спасибо, – снова произнесла она.
Как раз в этот момент снизу донесся шорох и скрип открывающейся двери. Мое сердце замерло.
– В чем дело? – спросила Сэди, заметив мое выражение лица.
Я замотала головой. Из-за комка в горле я едва шевелила языком.
– Вернулась Анна-Люсия.
14
– Моя мачеха, – быстро перешла я на шепот. – Она вернулась. Должно быть, ее планы изменились.
И она была не одна, догадалась я, услышав тяжелые шаги ее спутника, поднимающегося по лестнице. О нем я решила умолчать, не желая пугать Сэди.