Это было бессмысленно – Сэди и так побледнела от ужаса.
– Ты сказала, что дома никого нет, что она не придет ночевать.
– Я так и думала. Ты должна спрятаться.
– Но где?
Я приоткрыла дверь в свою комнату и прислушалась. Услышав голос полковника Мауста и Анны-Люсии, я поспешно закрыла дверь.
– Надо вести себя тихо. Моя мачеха не одна.
Утаить правду было невозможно.
– Элла, гость твоей мачехи – немец? – тихо спросила Сэди.
Я хотела соврать, но произношение полковника Мауста выдавало его.
– Да. – Мое сердце замерло. – Пойми, я совсем не такая. Мне противно, что она общается с немцами, не говоря уже о том, что приводит их в дом моего отца. Я совсем не ожидала, что сегодня вечером они придут сюда. И мне больше негде было спрятать тебя.
Но мое объяснение не помогло.
– Лучше бы ты не приводила меня сюда, – проговорила Сэди с ноткой обвинения в голосе.
– Прости. Это было глупо. Я пыталась тебе помочь. Я не хотела подвергать тебя опасности. – Я отчаянно искала место, чтобы спрятать ее. – Сюда, – указала я на шкаф. Она застыла как вкопанная. – Это единственный вариант. Побудешь там, пока они не заснут. Тогда я смогу выпустить тебя из дома. – Сэди залезла в шкаф, и я накрыла ее одеждой.
Как раз в этот момент раздался стук в дверь.
– Элла, ты там? – позвал меня невнятный голос в коридоре. Мне стало страшно. Анна-Люсия никогда не поднималась на четвертый этаж.
– Да, Анна-Люсия, – ответила я, стараясь говорить обычным голосом.
– Мне показалось, я слышала голоса.
– Я просто включила граммофон. Сейчас выключу.
Не пожелав спокойной ночи, Анна-Люсия повернулась и, спотыкаясь, один раз даже чуть не упав, спустилась вниз на два лестничных пролета. Я услышала, как захлопнулась дверь в ее спальню. И все же я не решалась открыть дверцу шкафа. По трубам доносились ужасные стоны Анны-Люсии и полковника. Сгорая от стыда, я молилась, чтобы Сэди не услышала этих звуков через закрытый шкаф.
Наконец внизу, в спальне, воцарилась тишина. Я выждала и, убедившись, что они спят, открыла дверцу шкафа и помогла Сэди выйти. Она выглядела сердитой и испуганной. Открыв рот, она, собиралась что-то сказать, но я зажала его рукой, чтобы она не разбудила мачеху или ее проклятого спутника.
– Ш-ш-ш, – прошипела я. – Не сейчас. – Я стремительно вывела ее из своей комнаты, и мы спустились по задней лестнице. Ступени предательски поскрипывали, угрожая выдать нас при каждом шаге.
Наконец мы добрались до первого этажа.
– Не пора ли возвращаться? – спросила Сэди, когда мы вынырнули из переулка за моим домом на улицу Канонича.
Я покачала головой.
– У нас в запасе еще два часа. – Стояла глухая ночь, и я не знала где еще мы могли бы переждать или спрятаться.
– Может быть, еще чуток прогуляемся? – спросила она. – Я бы хотела еще раз увидеть город.
Я приготовилась отказать ей. Нам следует отправиться прямо к реке и найти место недалеко от решетки канализации, где можно укрыться. Гулять по улицам было опасно: мы нарушили комендантский час, и если нас поймают, то арестуют. Но она и так об этом знала.
– Пожалуйста, Элла. Пока я еще на свободе. Кто знает, когда снова выпадет такой случай?
Тогда я посмотрела на ситуацию с ее точки зрения. Для нее это были заветные мгновения свободы, и возможно, даже последние. Я направилась к темным улицам за Рынком, рассчитывая, что она хочет увидеть Старый город, думая повести ее по тем местам, где гуляла я. Но Сэди, перехватив инициативу, взяла меня за руку и потянула в другом направлении, уводя на юг, к Казимежу, району, бывшему когда-то Еврейским кварталом – и ее домом.
Хотя я несколько раз миновала окраины Казимежа по пути на мост, я не была в этом районе с начала войны. Казимеж – скопление узких улочек, где теснились больше дюжины синагог. Когда-то здесь было полно еврейских магазинов и торговцев, на улицах больше говорили на идише, чем на польском. Теперь здесь нет евреев, здания сожжены, окна разбиты. Но по-прежнему находились редкие артефакты: надпись на иврите, выгравированная на осколке разбитого стакана, слабые очертания мезузы на месте, где она когда-то висела на двери.
Мы шли по пустынным улицам и молчали, тишину нарушали только осколки стекла, хрустевшие у нас под ногами. Краем глаза я наблюдала за Сэди. Выражение ее лица становилось все мрачнее с каждым кварталом. Наверное, она впервые увидела, во что превратился ее район, и я решила, что она жалеет о том, что привела меня сюда.
– Мы можем повернуть назад, – предложила я. – Пойти другим путем. – Вид того, чего уже больше нет, определенно сильно ранил ее. Но, угрюмая и решительная, она продолжала путь.
Сэди свернула на улицу поуже и остановилась перед рядом городских домов. Казалось, они не так сильно пострадали, как те, которые мы миновали. Они выглядели пригодными для жилья. Сэди молча глядела на здание, погруженная в воспоминания.
– Твой? – спросила я.
Она кивнула:
– Наша квартира была на третьем этаже. – Я поняла, что они жили, занимая только один этаж, а не целый дом, как мы.
Дом Сэди выглядел очень скромно, но по тому, как в ее глазах заплясали воспоминания, я предположила, что жизнь в нем была наполнена теплом и любовью.
– Однажды ты вернешься сюда, – сказала я. Я вложила свою руку в ее, и мы переплели пальцы. – После войны. – И хотя я сказала из добрых побуждений, мы обе понимали, что это неправда. Война разбила ее жизнь на слишком большое множество осколков, чтобы их можно было заново собрать в единое целое. Что бы ни уготовила ей жизнь после войны, сюда она не вернется.
Сэди так долго стояла неподвижно, что я испугалась, что она вообще не уйдет отсюда. Я только собралась уговорить ее пойти дальше, но она бросила последний взгляд на дом и повернулась ко мне.
– Я готова, – сказала она наконец. Вместе мы медленно пошли обратно к реке, в Подгуже.
Когда мы подошли к мосту, я оглядела дальний берег в поисках Крыса. Конечно же, я его там не нашла. Было еще слишком рано, до нашей предполагаемой встречи оставалось больше часа. Тем не менее я тревожилась обо всем плохом, что могло произойти – он не смог достать еду или его арестовали.
– Крыс еще не пришел, – произнесла я.
– Он тебе все еще нравится, – заключила Сэди. – Я слышу, как ты по-особенному произносишь его имя.
Я пожала плечами.
– Может быть. Но мы никогда не сможем быть вместе, так какая разница?
– Никогда не говори никогда, – бросила она мне мои же собственные слова. Мы рассмеялись, и наши голоса унес ветер. – Любовь всегда имеет значение, – добавила она серьезным голосом.
Мы обогнули угол здания возле моста. И в этот момент впереди послышался звук автомобильного двигателя. Это была полицейская машина, похожая на ту, что мы видели раньше, патрулирующая берег реки. Мы отпрыгнули за угол, прижимаясь к одному из домов, чтобы нас не заметили. Сэди дрожала рядом со мной. Я мысленно приготовилась, что нас обнаружат и попыталась придумать объяснение, что мы делаем на улице в столь поздний час. Полицейская машина медленно проехала по дороге вдоль реки.
– Мы не можем здесь ждать, – сказала я, когда она уехала.
– Что же нам делать? – спросила Сэди. Ее всю трясло от страха. Я ломала голову. Мы не могли вернуться ко мне домой, но и оставаться на улице было небезопасно. – Нам нужно найти какое-нибудь укромное место.
– Где? – спросила она.
Я не ответила, но разглядывала ряд домов, тянувшихся вдоль реки, в поисках хоть малейшего укрытия. Мой взгляд остановился на заброшенном доме с лестницей, ведущей к входной двери.
– Туда, – велела я, указывая на пространство под лестницей. Если не считать нескольких ящиков, там было пусто.
Сэди поспешила за мной к дому с лестницей. Когда мы убрали ящики, оттуда повеяло затхлой вонью. Я задышала неглубоко, силясь не давиться, но Сэди без колебаний забралась в крошечное пространство, будто не замечая запаха. Я не знала, жили ли люди в соседних домах, заметят ли они нас под лестницей, станут ли возражать. Но это единственное подходящее место, и другого у нас не было.
Я аккуратно заползла внутрь, а Сэди заблокировала вход ящиками, хотя вряд ли такая баррикада кого-нибудь остановила бы. Мы молча прижались друг к другу.
– Сегодня у меня день рождения, – внезапно осознала я, произнеся это вслух. Из-за всего произошедшего все дни слились воедино, и я почти забыла.
Сэди выпрямилась.
– О, Элла, с днем рождения!
Трудно поверить, но я забыла о собственном дне рождения. Я была младшим ребенком в семье, и родители всегда бурно отмечали мой день рождения – застольем, подарками, воздушными шарами, а в ясную погоду – поездкой в зоопарк. Теперь никто и не вспомнит.
– Когда у тебя день рождения? – спросила я у Сэди.
– Восьмого сентября. Может быть, к тому времени все это закончится, и у нас получится отпраздновать вместе.
– Мы обязательно отметим, – пообещала я, желая уцепиться за невероятный образ будущего, который она предложила. Изможденная Сэди положила мне голову на плечо. Она начала дрожать, и я не знала, от холода ли, от страха или чего-то еще. Я придвинулась ближе, стараясь согреть ее, затем сняла с себя свитер и накинула на нее, притягивая ее ближе. Меня окутало теплом, и в этом самом невероятном из мест мы уснули.
Спустя какое-то время я проснулась. Сэди отвернулась от меня и свернулась в крошечный комочек.
– Сэди, проснись! – Я ругала себя за глупость, что позволила себе задремать. Вдалеке колокол пробил пять. – Мы опаздываем! Мы должны идти!
Мы поспешно выбрались из-под лестницы и помчались обратно к реке. Когда мы пересекали мост, на востоке небо уже начинало светать, тонкие лучики света раскалывали темные облака, разливались, просвечивая сквозь них. Я осмотрела дальний берег в поисках Крыса. Его не было. Я размышляла, не приходил ли он раньше, не упустили ли мы его. Скоро на берегу реки появятся рабочие, и шанс незаметно спустить Сэди под землю пропадет. Я собралась с духом, чтобы сказать, что ей придется вернуться без еды. Я могла бы принести еду позже, но это совсем не то. Еда нужна была сейчас.