– Я сама отнесу ее.
– Мама, ты не сможешь. Ты все еще слаба после родов. Дай хотя бы мне взять ее. Я была наверху. Я знаю дорогу.
Она замотала головой.
– Мне нужно отнести ее самой. Я должна увидеть своими глазами, что она в безопасности.
Мои мысли вернули меня на два дня назад, когда, проснувшись среди ночи, я увидела, как мама согнулась пополам над спящим ребенком, словно от боли. – Что случилось? – встревоженно спросила я. – Ты плохо себя чувствуешь? – Я подумала, не возникли ли у нее осложнения после родов и не следует ли мне разбудить Баббе, чтобы помочь матери. – Тебе нужно что-то съесть.
Ей требовалось больше еды, чем у нас было, чтобы поесть самой и накормить ребенка грудным молоком. Она покачала головой и отмахнулась от меня. А потом заплакала, всхлипывая в сгиб руки, чтобы не шуметь. Я никогда не видела, чтобы мама плакала, ни когда мы попали сюда, ни когда мы потеряли моего отца. Увидев ее в самом слабом состоянии, я как никогда испугалась.
Спустя минуту, ее рыдания стихли. Она смахнула слезы и заставила себя улыбнуться.
– На самом деле, ничего особенного. Я просто устала. Все разом навалилось на меня. И иногда после рождения ребенка женщины начинают плакать безо всякой причины. Все хорошо, правда. – Я очень сильно хотела бы ей поверить.
Прокручивая в голове этот эпизод, я поняла: мама знала, что это произойдет, что мы не сможем остаться все вместе, и знала до того, как Баббе потребовала унести ребенка из канализации. Она плакала от осознания, что ей неизбежно придется расстаться со своим ребенком.
Мама перекинула сумку через плечо и взяла малышку на руки, собираясь уходить. Неужели она действительно собиралась оставить меня и даже не попрощаться?
– Ты обещала никогда не бросать меня, – от отчаяния я напомнила ей ее слова ту в ночь, когда мы оказались в канализации и потеряли папу.
– И я не брошу, – ответила она, и ее слова прозвучали так уверенно, что я даже почти ей поверила. – Мне просто нужно пристроить твою сестру в больницу, а потом я сразу вернусь, – ее слова утешали слабо. Мама не бросила бы меня навсегда, я должна была в это верить. Она вернется сразу, как сможет. Но что, если она не справится?
– Ты не можешь уйти. – Выход из канализации означал верную смерть. – Если ты выйдешь, тебя убьют.
Однако маме ничего не оставалось – ее дети не в безопасности. Она поцеловала меня в лоб, и по силе прикосновения ее губ мне казалось, она сейчас же вернется. Но когда я посмотрела ей в глаза, они были пустыми и темными, как у незнакомки.
– Пожалуйста, не надо. – Я залилась слезами.
Сол поднялся с места, где сидел в кругу семьи, и подошел ко мне. Он попытался меня обнять, но я его оттолкнула.
– Пожалуйста, скажи ей, чтобы она не уходила! – настоятельно просила я. Я ждала, что кто-нибудь, может быть, пан Розенберг или его мать, объяснит моей матери нелепость ее замысла и помешает уйти. Если бы здесь был мой отец, он бы остановил ее. Я повернулась к Солу: – Как ты можешь позволить ей уйти? Она там не выживет. Там нет безопасного места для нее.
– Потому что это правильно, – тихо ответил Сол. Я остолбенела. – Моя бабушка права: если ребенок останется здесь, мы все умрем. И я не собираюсь тебя терять, Сэди, если есть возможность тебя спасти. – Я понимала, что он думал о Шифре, о том, как не спас ее. – Ты не сможешь остановить ее, – шепнул он, кивая в сторону моей матери. – Она решительно настроена уйти. Единственное, что ты можешь сейчас – помочь ей благополучно выйти из канализации.
Я воспринимала его слова, онемев, не в силах поверить ушам. Он был прав. Никто из нас не может помешать ей уйти. Но я не могла оставаться здесь без нее.
– Возьми меня с собой, – умоляла я. – Я пойду с тобой, – убеждала я. – Я знаю выход. Я помогу нести ребенка.
Но мама помотала головой:
– Нет, ты останешься здесь. Вдвоем нас будет легче заметить. В одиночку я доберусь быстрее. Я вернусь через несколько часов, самое большее через день. – Она добавила уверенности своему голосу.
– Если ты подождешь, пока придет моя подруга Элла, я могу попросить ее о помощи. – Я не знала, как Элла могла помочь спрятать ребенка, но я как угодно тянула время, лишь бы мама не ушла.
– Я не могу ждать. Каждый раз плач ребенка подвергает нас опасности. Сейчас мы не можем ни на кого рассчитывать. Просто позволь мне отнести ее в безопасное место, и я вернусь к тебе, клянусь.
Все было решено. Моя сестра уходит. Мама ее забирает. А я остаюсь одна.
Мама поставила сумку и передала мне ребенка, а сама потянулась за своим пальто. И остановилась, озадаченная. На рукаве пальто все еще оставалась белая повязка с голубой звездой, которую нам было велено носить.
– Вот, возьми это, – сказала Баббе Розенберг, шагая к нам со своей темной накидкой.
– Спасибо. – Мама взяла накидку и завернулась в нее. Тогда я увидела, как мамины светлые волосы начали седеть, а ее некогда розовая кожа потускнела и сморщилась, как папиросная бумага. Канализация будто состарила ее за ночь. Мама забрала у меня малышку.
Баббе положила руку маме на плечо, а затем коснулась головы ребенка. Мне захотелось ударить ее по руке. Как она смеет притворяться доброй после всего, что сделала?
– Мы будем заботиться о ней до твоего возвращения, – сказала она, кивая в мою сторону. Я растерялась. Мама обещала, что ее не будет дольше дня, но, по словам Баббе, будто намного дольше. Все внутри неприятно сжалось в комок.
Мама снова взяла сумку и вместе с ребенком направилась к выходу из комнаты.
– Пойдем, – позвала она меня. – Мне нужно, чтобы ты показала дорогу.
У меня похолодело в животе. Она действительно просила меня помочь ей уйти?
– Отведи ее к решетке, – прошептал Сол. – А то она заблудится.
Он был прав – без моей помощи мама не выберется.
– Но как я могу помочь собственной матери уйти? – возмутилась я.
– Если хочешь, я могу ее проводить, – предложил Сол.
Я помотала головой.
– Я должна это сделать сама.
Он положил руку мне на плечо.
– Сэди, я сожалею. Даже не представляю, как тебе тяжело. Я подожду тебя тут, когда ты вернешься, – его слова меня почти не утешили.
Я нехотя последовала за матерью в туннель. Она направилась к решетке, где я впервые увидела Эллу. Я схватила ее за руку, останавливая.
– Туда, – сказала я, показывая в противоположном направлении. Решетка у реки, откуда я вышла за едой, казалась мне более безопасным вариантом.
Когда мы стали спускаться по туннелю, меня охватили сомнения. В этой затее все выглядело бессмысленными и неправильным. Должен быть… другой способ. Я хотела еще раз возразить. Но теперь мамины шаги звучали настойчивей, а челюсти сжимались с мрачной решимостью. Ее было не переубедить. У меня нет выбора. Я должна безопасно вывести их на улицу, иначе она попытается найти собственный путь – а в одиночку она бы не справилась.
Через несколько минут мы добрались до бассейна.
– Выход находится на той дальней стене, – объяснила я. В ее глазах читалось сомнение, она переживала не только о том, как сможет взобраться, но и как в целом спасти жизнь сестры. Я пошла первой, затем помогла ей спуститься в глубокий бассейн. Мы перешли на другую сторону. Там она передала мне ребенка и безуспешно попыталась взобраться по стене на выступ. Я пыталась ей помочь, держа сестру на руках, но не могла сделать это одной рукой. Я огляделась, нашла сухое место на земле и осторожно положила ребенка. Потом обхватила маму за талию. Я подняла ее, легкую, как перышко, и помогла подняться на выступ.
Затем снова взяла ребенка на руки. Я наклонилась поцеловать сестру на прощание, одинокая слеза упала на мягкую теплую кожу ее лба.
– Мне очень жаль, – проговорила я. Будь я сильнее, я бы предотвратила нашу разлуку.
– Быстрее, – велела мама. Я вручила ей сестру, выпустив ее из рук, почувствовала, как исчезает тепло. Я взобралась на стену бассейна, чтобы присоединиться к ним, и мы в тишине проползли по последнему участку трубы.
Когда мы добрались до решетки, наверху никого не было.
– Из решетки ты выйдешь на берег реки, а затем пройдешь по мосту. – Я запнулась, осознавая, что наше совместное время подходит к концу. – Держись поближе к зданиям, ходи переулками и закоулками. – Я думала о расстоянии и поджидающих ее опасностях. Даже в обычных обстоятельствах это казалось почти невозможным. Как она одолеет этот путь в своем ослабленном состоянии, да еще и с младенцем?
Я обняла маму, как в детстве, и уткнулась головой ей в подбородок. Я вцепилась в ее талию, не желая отпускать из рук. Она крепко держала меня несколько секунд, покачиваясь, как раньше, когда хотела успокоить меня, мурлыча знакомую колыбельную себе под нос. Я хотела остаться в этом мгновении навечно. Мое детство, все наши общие воспоминания прошли между нами, схлынувшей волной просочилась сквозь пальцы. Между нами заворковала моя сестра.
Я взглянула на малышку, погладила ее по макушке, ставшей такой родной за такое короткое время. Я только что ее обрела ее и полюбила, а теперь мне придется ее потерять, может быть, навсегда. Мы втроем – вот и вся наша семья.
– Она пробудет там максимум несколько месяцев, – сказала мама. – Когда война закончится, мы ее сразу заберем. – Мне хотелось верить, что все будет так просто. Но я слишком много всего повидала на войне.
– Мама, ей нужно дать имя, – попросила я.
– Бог даст ей имя, – сказала она, и в тот момент я поняла, что в душе она не верила, что мы вернем сестру.
Затем мама высвободилась из моих объятий и повернулась лицом к решетке. Я открыла ее, и она вылезла с сестрой на руках.
И все же я не могла отпустить ее одну.
– Подожди, я пойду с тобой, – сказала я, так сильно схватив ее за лодыжку, что она едва не споткнулась. Я начала карабкаться вслед за ней.
– Нет! – резко ответила она, стряхивая меня. Я понимала, ее не переубедить. – Ты должна остаться здесь. Обещаю, я вернусь к тебе. – Мамин голос звучал уверенно и сильно. – Я люблю тебя,