– Нет. Абсолютно нет. Мы не можем укрывать здесь беглецов.
– Она не беглянка, просто девушка, которая старается выжить.
И все же Кара возражала.
– Если полиция начнет искать, нас закроют. – По ее голосу я поняла, что ее беспокоит не работа пивницы, а скорее использование ее в качестве прикрытия для деятельности Армии Крайовой.
– Прошу тебя. Ей больше некуда идти.
– Это не моя забота.
– Крыс тоже помогает ей, – добавила я. Это была не совсем ложь, он нашел еду для Сэди. – У нее есть тайник, где Армия Крайова может что-то спрятать. Но не в том случае, если ее поймают.
Лицо Кары подобрело.
– Дверь за углом дома ведет в подвал. Приведи ее, я тебя там встречу.
Я побежала обратно вверх по лестнице и наружу к арке, где пряталась Сэди.
– Пошли за мной. – Я повела ее за угол дома. У земли были широкие двойные металлические двери, которые обычно используют для разгрузки пива и других продуктов. Одна дверь открылась, и Сэди спустилась по лестнице в подвал. Я двинулась за ней, но Кара остановила меня.
– Тебе не стоит находиться здесь, – отрезала она. – Иди, занимайся своими делами. – Хоть она и согласилась помочь, я все равно ей не нравилась.
Сэди снова посмотрела на меня, встревоженная тем, что я не осталась с ней.
– Я вернусь за тобой, – пообещала я. – Тебе нужно спрятаться.
– Но мне нужно найти мать. – Несмотря на все, что я ей объяснила, она все еще хотела пойти.
– Я поищу ее, – добавила я, положив ей руку на плечо. – Я поеду в больницу и узнаю. Но только если ты пообещаешь остаться здесь. – Ее лицо по-прежнему выражало сомнение. – Ты веришь мне, не так ли?
– Да, хорошо, – ответила Сэди. – Но прошу тебя, будь осторожна. Помочь с едой – это одно, но идти в больницу и задавать вопросы гораздо опаснее. – Она нахмурила брови.
– Не волнуйся, – ответила я, тронутая ее заботой о моей безопасности. – Я быстро схожу и сразу вернусь, хорошо? – Видимо, удовлетворенная ответом, Сэди отвернулась.
– Стой, – опомнилась я. – Как зовут твою мать? – я только сейчас сообразила, что не знаю ее имени.
– Данута, – печально сказала она. – Данута Голт. – И она исчезла в подвале.
– Я вернусь за ней сразу, как смогу, – сказала я Каре. – Ей не помешало бы что-нибудь поесть, если ты можешь это устроить.
– Я могу. Но ей нужно уйти до темноты.
– Обещаю, она уйдет. И спасибо тебе. – Не проронив больше ни слова, Кара закрыла дверь подвала, оставив меня на улице в одиночестве.
Я поспешила из Дебников к мосту, соединяющему южный берег с центром города. По дороге я обдумывала все, что сообщила мне Сэди. Я мало что знала о появлении детей и не представляла, через что прошла мать Сэди, рожая в канализации. И вынуждена оставить свою вторую дочь – этого я совершенно не могла вообразить. Сэди была полна надежды, что с ее матерью и сестрой все будет в порядке. В глубине души я не хотела знать, что случилось с ними, не хотела говорить ей ужасную правду. Но я дала Сэди обещание – и должна была попытаться.
Я перешла по мосту и вскоре добралась до больницы ордена бонифратров, огромного здания на окраине Казимежа. Судя по всему, когда-то за ним хорошо ухаживали, но теперь его фасад из красного кирпича был испещрен пятнами сажи, тротуары потрескались, неухоженные кусты засохли и побурели. Входная дверь в больницу, расположенная в арке, была заперта, поэтому я позвонила в звонок рядом с ней. Через минуту появилась монахиня. Я вспомнила, что больница принадлежала монашескому ордену, а костел и дом священника находились прямо за углом.
– Извините, мы закрыты для посетителей, – сказала она, глядя на меня сверху вниз сквозь изогнутые очки.
– Я ищу женщину по имени Данута Голт.
Лицо монахини приняло настороженное выражение.
– Я не знаю такую женщину.
Я смутилась. Сэди так уверенно заявляла, что ее мать находится здесь. Ошибалась ли она или что-то случилось, отчего планы ее матери изменились, как только она оказалась наверху?
– Вы точно не знаете? – не сдавалась я. – Она – миниатюрная женщина, довольно красивая, с очень светлыми волосами, – сказала я, вспомнив, как Сэди однажды описала свою мать.
Женщина уверенно помотала головой.
– Здесь нет такого человека. – Я почувствовала укол разочарования. Матери Сэди здесь не было. Мне больше негде было ее искать. Мне предстояло вернуться в пивницу и сообщить Сэди, что ничего не вышло.
– Она пришла с новорожденным ребенком, – снова попыталась я. В спешке я забыла сказать очевидное. – Она пыталась найти безопасное место для ребенка.
Что-то во взгляде монахини изменилось, и я точно поняла, что мать Сэди была здесь.
– Я не могу вам помочь. – Хотя выражение ее лица было прежним, теперь в ее голосе слышался страх.
– Она – моя мать, – солгала я, надеясь, что в случае, если я разыскиваю ближайшего родственника, она поможет мне. – Я должна найти ее. Боюсь, с ней могло что-то случиться, – сказала я, проживая страх и печаль Сэди. – Прошу вас. Она – единственная, кто у меня остался. Может, впустите меня? Всего-то на одну минутку.
Монахиня поколебалась, затем еще немного приоткрыла дверь.
– Заходите, только быстро. – Она впустила меня в больницу. Я прошла за ней по длинному коридору, по обеим сторонам которого было не меньше дюжины комнат. Из одной комнаты донесся писк машины, из другой – низкий стон. Запах металла ударил мне в нос. Мои мысли вернули меня в детство, когда я малюткой пришла в больницу к маме. Отец поднял меня, чтобы я поцеловала ее в тонкую, почти бумажную щеку – она настолько ослабела, что уже не могла держать меня сама. И это был последний раз, когда я ее видела.
Отбросив воспоминания в сторону, я сосредоточилась на монахине, которая быстро шла впереди и провела меня в небольшой кабинет. Я посмотрела на картину за ее столом, картину маслом в рамке, изображающую Иисуса на распятии. Хотя я часто носила на шее маленький крестик, который Тата подарил мне, из сентиментальных соображений, наша семья не была верующей, и я не ходила на мессу с тех пор, как умерла мать. Монахиня убрала со стула какие-то бумаги и жестом пригласила меня сесть.
– Только на одну минуту. Правительство запретило нам впускать посетителей. У меня будут серьезные неприятности, если кто-то узнает, что я вас привела.
– Я быстро уйду, – пообещала я. – Но сначала, прошу вас, скажите, видели ли женщину, о которой я спрашиваю?
– Она ведь не ваша мать, не так ли? – строго спросила монахиня.
Я опустила голову.
– К сожалению, нет. Она мать моей подруги. – Я солгала монахине. Мне казалось, что сейчас меня разразит гром. Я думала, рассердится ли она, будет ли требовать, чтобы я ушла, и поможет ли мне.
– Женщина, о которой вы спрашиваете, приходила сюда. Один из наших священников нашел ее на улице и привел. Она была очень слаба. У нее была лихорадка, инфекция после родов. Она потеряла много крови.
– Я изумилась – Сэди не упоминала, что ее мать была настолько больна. Возможно, она не знала. – Мы предложили ей пожить здесь. Сначала она отказывалась. Говорила, что ей нужно вернуться, но куда и к кому, она молчала. Выбора у нее не было – она просто была слишком слаба, чтобы вернуться. Поэтому мы ухаживали за ней, давали еду и лекарства – то немногое, что у нас было.
Мое сердце бешено колотилось от волнения. Я нашла мать Сэди.
– Где она сейчас? – спросила я. Я могла бы помочь им воссоединиться или хотя бы сказать Сэди, что ее мать в безопасности.
Ее лицо помрачнело.
– Пришли немцы. Обычно они избегают лечебниц, не желая сами заразиться. Но на это раз они вошли и допросили персонал. Им донесли о странно одетой женщине, которая чуть не упала в обморок на улице. – Слова монахини глубоко задели меня за живое. Кто-то видел маму Сэди и доложил о ней. – Мы не могли противостоять немцам и рисковать другими нашими пациентами и работой. – Что-то в ее голосе подсказало мне, что их миссия выходит за рамки медицинской помощи, и я задалась вопросом, какую роль играла больница в борьбе с немцами. – Но мы не собирались отдавать ее им. Они наверняка убили бы ее, как умертвили пациентов еврейской больницы. – Она взяла паузу. – Поэтому мы сами проявили милосердие, сделали обычный укол. Она не страдала и боли не почувствовала.
Милосердие. Это слово отозвалось в моем сознании. Мать Сэди мертва. Мое сердце взвыло от горя за подругу, которая уже столько всего потеряла.
Я проглотила свою печаль и посмотрела на монахиню.
– Когда это случилось?
– Несколько дней назад.
Я вздрогнула. Я опоздала. Если бы я только знала, я пришла бы раньше. Но даже когда я думала об этом, я понимала, что не смогла бы ее спасти.
– А ребенок, что стало с ним?
Монахиня растерялась.
– Извините, я не понимаю.
– У матери моей подруги был новорожденный ребенок.
Она помотала головой.
– Она была без него. Она прибыла сюда одна.
– Но вы сказали, что у нее был ребенок.
– Нет, я сказала, что она родила. Мы видели это по ее состоянию. И она продолжала говорить о ребенке. Такие вещи не редкость у женщин, которые потеряли малыша или каким-то образом отказались от него. Но здесь с ней не было никакого ребенка. – Она встала. – Простите, но я рассказала все, что знаю. А теперь ради безопасности наших пациентов я должна попросить вас уйти. – Она проводила меня из своего кабинета и выпустила через черную дверь больницы.
Я поплелась обратно, ошеломленная, голова шла кругом от всего рассказанного. Остановившись у забора за больницей, я облокотилась на перила, чтобы не упасть. Мать Сэди умерла, а ее младшую сестру нигде не найти. Боль от потери собственной матери много лет назад стала ощущаться так остро и реально, будто все случилось только вчера. Но когда моя мать умерла, у меня все еще были Тата и мои братья и сестры, чтобы поддержать меня. У Сэди больше не осталось семьи. Как мне вообще хватит смелости сказать ей?
Добравшись до кафе, я обошла его сзади и постучала в дверь подвала. Кар