Я подобрал несколько кусков дерева и бесцельно швырял их в реку. Лениво текущая вода расходилась от них кругами и выплескивалась через загородку плотины. Мои мысли все время крутились, как эти куски дерева, и никак не могли перейти в другое русло. Они все время возвращались к склоненной белокурой головке и голосу, безнадежно повторявшему: «Ладно, ладно».
К склоненной белокурой головке! И почему ты не ударил ее топором? Самое подходящее оружие. Я слышал и другой голос: «Боже, как ей это нравится! Она может затрахать до смерти в машине!» И снова голос, произносящий с горечью: «Ладно, ладно».
Братья Крейн – действительно уверенные в себе ребята и очень способные. Вдвоем они вполне могут справиться с восемнадцатилетней девушкой. Совершенно без труда, так же легко, как, играючи, поднять стофунтовую гирю! Вы сотворили хорошее дело! Вы все уладили. Теперь вам не о чем беспокоиться. Впредь тебе не должно причинять боль то, что говорил о ней Ли. Конечно нет. И ее это тоже не будет тревожить, верно? Возможно, ее вообще никогда ничто не будет тревожить. Ты влюбил ее в себя, заставил выбраться из-под защитной скорлупы и поверить тебе, а затем ударил наотмашь всем этим. Ее теперь уже ничто не взволнует. Нет, теперь все здорово и тебе не надо вспоминать, какая она хорошая. Ты не влюбишься в нее. И больше не будешь испытывать этого разъедающего чувства ревности к Ли. К черту!
Я сел в «бьюик» и тронулся в путь. Стоило вернуться в Шриверпорт, вот только зачем? Машина ехала в другом направлении, и разворачиваться было слишком сложно.
Поздно вечером я оказался в Бьюмонте; бесцельно объехав его несколько раз, я все же вернулся на шоссе в Галвестон. Около девяти часов я поднялся в свой номер в гостинице, принял ванну и переоделся. Я не мог больше находиться в пустой комнате и спустился вниз. Я провел всего одну ночь с Анджелиной, и теперь мне казалось, что без нее повсюду пусто.
Потом я поехал на такси до Рыночной площади, решая, пойти мне в кино или нет. Но понял, что там я не высижу. Снова взяв такси на городской стоянке, я сказал:
– Вперед, по улице!
– Какой-нибудь точный адрес?
– Нет, – отрезал я.
Шофер высадил меня у маленького кафе на углу. Когда Ли жил в Раисе, мы иногда заходили на Почтовую улицу. И вот много лет спустя я опять здесь.
Поднявшись по ступенькам большого двухэтажного дома, я позвонил. Служанка-негритянка, посмотрев на меня в окно, открыла дверь. Гостиная была направо от холла. Она пустовала. В углу стоял фонограф, пол был голым, а около стен стояли софы. Сверху свисали две яркие лампы. Я сел на одну из соф и закурил.
Вошли две девицы. Одна из них, высокая блондинка в коротком платье и золотых босоножках, курила сигарету в длинном мундштуке. Другая была темноволосой, менее крупной и весело улыбалась мне.
– Привет, дорогой! Купи мне выпить! – сказала она.
– Конечно, – охотно согласился я. Они обе сели, причем маленькая брюнетка – ко мне на колени, а блондинка – напротив. Короткое платье ее задралось, и я заметил коричнево-красный кровоподтек на ее ноге, под коленом. Вошла негритянка:
– Что вы хотите, хлебной водки или пива? Мы все заказали виски, и я равнодушно спросил, хотят ли девушки холодного чая.
– Ты какой-то очень тихий. Что тебя беспокоит? – проговорила блондинка.
– Мне просто интересно, почему у блондинок в публичных домах всегда бывают синяки?
– Ну, – сказала она, – я легко переношу кровоподтеки. Ты не хочешь подняться со мной наверх, папочка, и поставить пару синяков?
– Оставь его, Пегги, – прервала ее маленькая, – он мой милый. Ведь верно, беби?
– Конечно.
– Пойдем со мной наверх, милый. Я люблю крупных мужчин. У меня еще никогда не было такого большого!
– Уверен, что не было!
– Что ты хочешь этим сказать, ты, большой ублюдок?
– Да так, черт с ним, забудь!
Она слезла с моих колен и поставила на фонограф пластинку. Под музыку вышла на середину комнаты и стала ритмично пристукивать каблуками и вертеть бедрами.
Я присоединился к ней.
– Как тебя зовут, великан? – Она глядела на меня снизу вверх. Ее голова доставала мне только до плеча.
– Белобрысый.
– А меня зовут Билли. Я тебе нравлюсь?
– Да, очень.
– Да, похоже, я тебе действительно нравлюсь. Вот только что у тебя на уме?
– Ничего. Просто я еще не разогрелся. Надо еще выпить!
Мы выпили еще, и я потанцевал с Пегги. Она была бы хорошей танцовщицей, если бы не профессиональное усердие, с которым она ко мне прижималась. Она слишком заботилась о том, чтобы заработать, а не о том, чтобы получить удовольствие от танца.
Вошел матрос береговой охраны и составил пару Билли. А когда мы перестали танцевать и выпили, он уселся в углу, посадив Пегги себе на колени. Полупьяный, он настаивал на том, чтобы угостить нас выпивкой. Итак, мы выпили еще по одной, а потом по одной, которую купил я. Он меня все время спрашивал, нет ли у меня брата в береговой охране. Видите ли, он служил на патрульном судне на Аляске с парнем, очень похожим на меня.
Мы еще послушали музыку, и моряк с Пегги попытались изобразить танец апачей. Но моряк упал, а она отлетела и плюхнулась в углу на софу. Они разразились хохотом и отправились наверх.
– Это ее парень, – пояснила Билли. – Он все время приходит к ней. И они дерутся прямо черт знает как. Это он наставил ей синяков. А в прошлом месяце она съездила ему туфлей между глаз и он ходил с подбитым глазом.
– Очень мило, – усмехнулся я.
– Ты брюзга, беби. Пойдем развлечемся немного. Ты поднимешься со мной наверх?
– Конечно.
Почему бы нет, подумал я. Когда мы вошли в ее комнату, она сняла туфли, достала из комода полотенце и легла на кровать, глядя на меня. Она была худенькой девушкой, довольно хорошенькой и милой, в мальчишеском стиле. Я сел на край постели и закурил сигарету.
– В чем дело, белобрысик? Ну, давай!
– Не торопи меня.
– Ну, я, кажется, промахнулась. Это впервые, чтобы я сняла платье, а мужчина просто сидел и курил! – пожаловалась она.
– Нет, ты не промахнулась, Билли. – Я положил на постель около ее руки пятидолларовый банкнот. Потом встал. – Как-нибудь увидимся!
Когда малышка закрыла за мной дверь, я услышал, как она произнесла:
– Будь я проклята! Они все сумасшедшие ублюдки!
Глава 17
На следующий день около трех я отправился в бар на Двадцать четвертой улице. На этот раз я был в своей машине. Не помню зачем, но я возвращался в отель. С тех пор как приехал в город, я постоянно пил, но это плохо помогало. Мне становилось только хуже.
Это было дешевое заведение с баром из грубых досок и несколькими неуклюжими столиками. У стойки приземлилась компания матросов, беседуя и громко смеясь. Я сел у другого конца и заказал виски. Бармен, крупный мужчина, примерно моих габаритов, выглядел довольно крепким. Весь его облик указывал, что он бывший боксер.
– Оставь здесь бутылку, приятель. Может, я захочу еще.
– А откуда мне знать, есть у тебя деньги или нет? – процедил он с подозрением.
– Правильно. Ты не знаешь. Оставь, и все. Он оставил бутылку и оперся руками о стойку бара.
– Больно ты умный. Ладно, дам тебе небольшой совет. Не устраивай здесь ничего!
– Ты напиши мне как-нибудь письмо на эту тему. Будет очень приятно услышать о тебе.
Он сурово посмотрел на меня. А я спокойно налил себе еще и бросил несколько монет на стойку бара. Тогда он отошел, искоса глядя на меня.
Где Анджелина может быть сейчас, в эту самую минуту? Где угодно, только не дома. Она никогда не вернется домой. Сколько у нее осталось денег? Как она сможет заработать себе на жизнь? Ты прекрасно понимаешь, что у нее для этого только единственный путь. И после твоего хамского обращения ей, возможно, все равно, когда начать. Чего вообще можно ожидать от людей после той великолепной демонстрации, которую ты ей устроил. Ты, право, здорово помог ей! И себе тоже, не так ли? Почему бы тебе не вернуться в отель, не принять душ и хорошенько не выспаться? Но ты прекрасно знаешь, почему это немыслимо. Но ведь, как бы то ни было, ты же не влюблен в нее? Конечно нет. Ты сидишь в этих маленьких модных кафе только потому, что тебе нравится их обстановка и особенно общество этого симпатичного бармена. Сукина сына. Ты мог бы отправиться в центр и посмотреть какой-нибудь фильм. Ты бы получил удовольствие. Еще бы! Или мог бы вернуться на ферму. Так приятно жить одному и проводить часы в предположениях о том, где Анджелина и что делает. И о том, что она должна думать о тебе. Не забывай об этом! Это очень важно. Ну все же тебе есть что вспомнить приятного из суток, проведенных с ней. Склоненная белокурая головка и убитый голос: «Ладно, ладно». Сэм Харли не смог сломить ее характер за восемнадцать лет, а тебе это удалось как никому, всего за десять минут. Ты просто исключительный парень, правда?
На соседний табурет сел человек с очень большими подложенными плечами. Приблизительно моих лет, он выглядел как какой-то «мелкий стрелок» – шулер или, может быть, сводник.
– Парень, ты не против, если я налью себе из этой бутылки?
– Можешь даже вылить ее себе на голову, если хочешь.
Он налил виски в стакан, который бармен поставил перед ним.
– Эй, Джек, здоровый черт! Как делишки? – поприветствовал он бармена.
По-видимому, они были старыми знакомыми. Не обращая внимания на их беседу, я закурил сигарету. Этот, с квадратными плеча ми, налил себе еще. Джек остановился передо мной.
– Это будет восемьдесят центов, – сказал он, расставив свои огромные веснушчатые лапы на стойке бара.
– Что будет восемьдесят центов?
– Два стакана. – Он кивнул на пустой стакан широкоплечего.
– Хорошо. Пусть восемьдесят центов. И что дальше?
– За тобой восемьдесят центов. Плати.
– Знаешь, что ты можешь сделать со своими восьмьюдесятью центами?
– Минутку, белобрысый, – сказал человек с квадратными плечами, – ты, может быть, не понимаешь, во что ввязался. Джек славный малый, но не надо поступать с ним плохо. Я прав, Джек?