Он долго и путано говорил, хитрил и юлил, стараясь всячески снять с хуторян ответственность за бандитов.
И со всех сторон слышался еле уловимый шопот одобрения. Яков Алексеевич увидел насмешливые глаза Марины и крикнул:
— Минутку, граждане! Голосую: кто за то, чтобы ни один хуторянин не смел помогать предателям? Кто, значит, за то, чтобы помогать советской власти?
Медленно и неохотно поднялись руки. Только батраки голосовали решительно и единодушно.
— Значит, передайте это решение всем, — продолжал Яков Алексеевич, — а кто здесь присутствовал, фамилии тех у меня крепко записаны. Понятно? — спросил он многозначительно. — Кто голосовал, а потом попадется, с того спросится вдвое. А теперь можете разойтись, граждане.
Площадь моментально опустела. Нюра и Феня пошли вслед за Мариной. Она шагала и не оглядывалась, и они видели, как вошла она в свой двор и как, разозлившись, со всей силой хлопнула калиткой.
— Вот ведьма! — невольно вырвалось у Фени, а Нюра обрадовалась. Ей было приятно, что Марина злится.
— Так ей и надо! Так ей и надо! — твердила она, — а то ишь — и то ей подай, и то ей принеси, и то ей сделай. И все своим Костиком всех пугает. Костик-хвостик...
Она засмеялась и, схватив Феню, закружила ее вокруг себя.
XIX
Как только окончился митинг, Яков Алексеевич повел отряд в станицу, но, дождавшись темноты, снова повернул его к хутору и приказал партизанам занять все дороги и все тропинки, ведущие к плавням, в камыши.
Василь стреножил своего коня, отвел его за кустарник, а сам притаился позади растущего у дороги дерева и стал следить. В ночной тишине до него доносился только отдаленный лай собак. Но вскоре Василь услышал конский топот. Прошло еще немного времени, и он увидел в темноте фигуру всадника. Всадник проехал мимо. Василь бесшумно, как ящерица, подполз к своему коню, распутал ему ноги и, вскочив в седло, осторожно тронулся вслед за незнакомцем. Пока дорога шла кустарником, Василь имел возможность не выдавать себя, но вот показалась степь, и в ней уже трудно было прятаться. Тогда он, стегнув коня, мигом догнал всадника и развязно сказал:
— Добрый вечер!
Тот удивленно повернул голову, ответил настороженно и хмуро:
— Добрый...
А Василь, как ни в чем не бывало, — тихо и таинственно:
— Ну как? Рыбка в лимане собирается?
Всадник подумал: «О какой рыбке он меня спрашивает—о настоящей или о двуногой?» Хитро ответил:
— Смотря на какого рыбака.
— Красной рыбы сейчас там не водится, — также, многозначительно покашливая, проговорил Василь.
Да, — тихо подтвердил всадник, — а белорыбицы уже целые косяки ходят.
— А у рыбаков слюнки текут? Эге?
— Эге, — сдержанно засмеялся всадник, и они поехали рядом.
Василь скрутил папироску и стал закуривать. Когда вспыхнула спичка, он быстро взглянул незнакомцу в лино. Человек оказался совсем неизвестный. «Тем лучше», — подумал Василь.
— Сами откуда будете — из хутора или из станицы? — зевая, спросил он.
Тот не ответил. «Значит, боится», — решил Василь.
— А вы где были? — в свою очередь задал вопрос незнакомец.
— Да там, должно быть, где и вы, — четко отрубил Василь, и принялся тихонько напевать песню.
Незнакомец подумал: «Дурит он меня или говорит правду?», но вдруг, неожиданно пришпорив коня, он крикнул:
— Прощай! — и поскакал, круто свернув вправо.
— Прощай! — спокойно ответил Василь, думая: «Врешь, если ты от меня свернул вправо, значит, тебе надо влево!»
И, не спеша, поехал своей дорогой.
Вскоре перед ним стали смутно вырисовываться хуторские хаты. Из-за вербы поднималась багровая луна. Он проехал несколько дворов, остановил коня и, чутко прислушиваясь, стал ждать. И не ошибся. Ждать ему пришлось недолго. В стороне, в самом конце широкой улицы, показался всадник. Василь быстро завел своего коня в чей-то уснувший двор, а сам притаился за плетнем. По фигуре, по манере сидеть в седле он узнал приближающегося. Это был тот человек, с которым он только что ехал в степи. Незнакомец пустил коня шагом, поминутно озирался, и по всему было видно, что он старается, чтобы его не заметили. Пропустив его мимо себя, Василь выбрался из-за. плетня на улицу и пополз.
Поднявшаяся луна осветила землю голубоватым светом. Всадник спрыгнул с коня и, взяв его под уздцы, перешел на теневую сторону улицы. Василь подполз к растущему в стороне бурьяну. Вдруг всадник остановился у чьих-то ворот и, еще раз внимательно поглядев вокруг себя, быстро исчез за ними вместе со своим конем.
— Так, — еле слышно проговорил Василь. — С приездом...
Он улыбнулся, быстро вернулся к своему коню и во весь дух поскакал к Якову Алексеевичу.
Вскоре двор, в котором скрылся таинственный незнакомец, тихо окружили партизаны. Их было человек пять. Яков Алексеевич слез с коня и вместе с Василем направился к хате. На цепи рвался пес.
— Кто? — сердито спросили из-за двери.
— Отворите!
— Да кто там?
— Именем советской власти!
Теперь никто не ответил. За дверью наступила тишина. Подождав с минуту, Яков Алексеевич еще решительней повторил приказ, но ответа опять не последовало. Тогда он налег на дверь плечом. К его удивлению, она совершенно свободно подалась, будто и не была заперта на засов. В темных сенях стояла худая, высокая старуха.
— Что вам? — сурово спросила она. — Чего среди ночи ломитесь? Детей перебудите.
— А ну! — Яков Алексеевич отстранил ее и вместе с Василем вошел в хату. На столе горела лампочка. Она тускло освещала заставленный иконами угол и край большого кованого сундука, покрытого домотканным рядном. Между окон висело украшенное вышитым полотенцем зеркало. В нем, отражался огонек лампы. На печке поблескивал вычищенный самовар.
— Кто есть в хате? — спросил Яков Алексеевич старуху.
— Да кто же? Свои. Невестка, дети. Да вам кого надо? Хозяина, что ли? Он в станице.
— А чей конь у тебя стоит в конюшне?
— Не знаю. Наши кони стоят. А что?
— Все ваши?
— А то чьи же? Нам чужого не нужно. Не цыгане мы, чужим не занимаемся.
— А кто к вам недавно прискакал на коне?
— К нам? Да бог с вами, — она перекрестилась. — Никого не было.
— Врешь ты, — Василь шагнул к ней. — Я же своими глазами видел. Говори — где этот человек?
— Ой, боже ж милостивый, — старуха развела длинными руками. — Какого же вам человека надо? Что вы ко мне пристали? Я ничего не знаю. Если вы больше знаете, то ищите.
Она говорила так спокойно и так уверенно, что Яков Алексеевич даже смутился. «Может, Василь двором ошибся?» —мелькнуло у него в голове. Но Василь знал твердо, что никакой ошибки тут нет.
— Ты мне глаза не замазывай! Говори, где твой гость, а то душа из тебя, старая ведьма, вон!
— Ничего не знаю, — упрямо ответила старуха и села на сундук. — Ваша власть. Берите лампу и ищите по всей хате. Только малых детей не тревожьте.
Яков Алексеевич и Василь переглянулись. Оба молчаливо спрашивали друг друга: «Что делать?» Но не успели они сказать и слова, как во дворе раздались крики, неистовый лай собак и дважды прогремели винтовочные выстрелы.
Яков Алексеевич и Василь кинулись во двор. Оказалось, за хатой, во фруктовом садике прятался кто-то. Человека этого увидели, он бросился через соседний двор. За ним погнались, в него стреляли, но он исчез.
— Э-эх! Раззявы! — рассердился Василь. — Такого зверя выпустили! Из-под носа у вас ушел... А я за ним столько следил!..
— Теперь все ясно, — сказал Яков Алексеевич и, круто повернувшись, снова пошел в хату.
— Как фамилия хозяина? — сурово спросил он старуху.
— А ты и не знаешь? — обиделась та. Ее мужа знали все не только в хуторе, но и в станице. — Что тебе глаза замутило, или памяти у тебя уже нет? Что ж ты не видишь, что это хата деда Карпо?
— Вон оно что, — протянул Яков Алексеевич, — теперь понятно... А где же дед?
— Говорю тебе — в станице.
— Так... А ты, значит, его жинка. Теперь вспоминаю. Что ж ты к нам в станицу редко показываешься? Гм... — улыбнулся он, — дед, как горобец, а ты, как жердь... А это кто спит? Невестка? Понятно. А приходил к вам из камышей кто? Ты на митинге не была сегодня? Жаль. Ну, не важно, все равно. Как только солнышко выйдет, ты, бабуся, запрягай фуру, да всем семейством и со свиньями, и с ухватами геть с хутора и чтобы духа вашего тут не было. Живите в станице, а если и там будете шкодить, то и вовсе с Кубани попросим, а может, и вообще с белого света.
— Это то есть как же всем семейством? То есть как это с хутора? — растерялась старуха.
— Очень просто.
— Боже ж мой! Боже ж мой!.. — заголосила она.
Яков Алексеевич повернулся и вышел из хаты. За ним вышел Василь. Сняли караул и всем отрядом покинули хутор.
В ту ночь Феня и Нюра ночевали вместе. Лежали во дворе недалеко от хаты. Ночь была теплая, воздух хороший, чистый, так ласково налетал ветер, что, казалось, век лежали бы они не вставая, не спуская глаз с уснувшего под серебряным месяцем тополя.
— Если выучусь и буду жить в городе, — мечтательно сказала Нюра, — непременно пойду в кино. И еще мне хочется,. Фенька, людей лечить. Я видела в больнице докторшу. Интересно! В белом халате, а за поясом трубочка. Человек заболел, а она, смотришь, вылечила...
— Ты счастливая, — сказала Феня, — ты грамотная, тебя, может, отец еще учить будет, а я — ни читать, ни писать. Да и школы на хуторе нет...
— Ну, и что ж, что нет? Кирпича нажгут и поставят школу. Теперь не старый режим.
— А что оно такое — режим?
— А кто его знает. Так люди говорят. Городское слово.
А Феня не только в городе, в станице никогда не была.
— Скажи, — спросила она, — станица — это как большой хутор? Да? А город, как большая станица?
— Станицу знаю, а город не знаю, — ответила Нюра. — В станице церковь есть, школа, гимназия, лавки большие, дома кирпичные, базар, а на хуторе ничего этого нет.
— А в городе?