— Никого. Мама сейчас вернется.
Они вошли. Нюра и раньше когда-то бывала у Гали, помнила скромное убранство ее хаты. Справа в углу стояла большая печь, в другом углу, под образами, — скамья и стол, между окон, в простенке, — тоже маленький столик, который особенно ей запомнился. На нем всегда была аккуратно выглаженная скатерка с красной вышивкой по кайме, а сверху стояла новенькая швейная машина — радость и гордость Гали. Сколько было разговоров об этой машине в классе! Галю тогда даже прозвали невестой. Смеялись: «Невеста с приданым!» Она знала, что у тех подруг, кто побогаче, швейная машина — не диковинка, делала вид, что и ее она нисколько не поражает, а сама не могла нарадоваться. Дома только и знала, что обтирала чистой полотняной тряпочкой никелированный ободок колеса да сдувала пыль с гладкой полированной доски, а уж батьке за подарок не знала чем и угодить. Думала, думала, побежала в степь, нарвала мяты и обсыпала этой мятой ему кровать и даже в кисет с табаком положила перетертые душистые листочки.
А сейчас Нюра и не узнала хаты. Ни столика, ни машины, ни скрыни, что стояла в углу, даже скамьи не было. Миски лежали на подоконниках, а скамью заменял покрытый рядном небольшой кособокий ящик. Лишь иконы уцелели.
— Садись, — Галя указала на ящик и, сбросив с себя кожух, повесила его на гвоздь у дверей.
И тут только Нюра заметила, что и кожух-то на Гале был не ее, а матери. Невольно посмотрела на галины ноги. Обута она была в большие мужские сапоги.
Нюра покосилась на ящик, но не села на него. «А на что Галя сядет? — подумала она и встревожилась: — А на чем же спят?» Заглянула в другую горницу, увидела на полу разостланное рядно, какой-то узелок и розовую ситцевую подушечку.
— Видишь? — спросила Галя.
— Вижу...
Но стоя разговаривать все же было неудобно. Нюра присела на край ящика, рядом усадила Галю. Вдвоем было тесно, и они прижались друг к другу.
— Ну, как в школе? — тихо спросила Галя.
— А что тебе школа? — сейчас же насторожилась Нюра, покраснела и вскочила,—Знаю, почему про школу спрашиваешь. Тебя обратно не взяли, а меня взяли. Про это? Да?
Галя не ожидала, что ее вопрос так заденет подругу, и сказала спокойно:
— Нет, не про это. Я так спросила... Знаю, что ты не за кадетов.
— Откуда знаешь? — Нюра испытующе посмотрела на нее.
— Знаю. И где батька твой, знаю, — все так же спокойно говорила Галя, и ее лицо показалось Нюре совсем другим, совсем не таким, каким она его обычно помнила. Галя всегда улыбалась, ее звонкий смех то и дело слышался в классе, и со щек ее не сходили ямочки. Эти ямочки Нюре особенно нравились. И глаза у Гали всегда были смеющиеся. Сама хохотушка, веселила она других, всегда придумывала что-нибудь остроумное. Находчивая, бойкая, наблюдательная, первой обычно подмечала она смешные стороны у подруг, у учительницы, у прохожих, ловко передразнивала каждого, но все это делала незлобно. За это и любили ее подруги. А сейчас сидела она скучная, тусклая.
Нюра снова села рядом и чуть ли не со слезами сказала:
— Ну, клянусь тебе, — я ничего не знала, а кабы знала...
— Да ты что дрожишь? — испугалась Галя. — Я ж тебя не корю. И мама моя знает, что ты не виновата. Это Лелька, дрянь, да Симочка про тебя разболтали. А я ведь и сразу не поверила.
— Сразу? —обрадовалась Нюра и обняла подругу. — Галя, ты правду говоришь? Ты, может, только меня утешаешь, а сама думаешь... Ну, ладно. А я к тёбе, знаешь, зачем? Я тебе скажу что-то. Я уже уходить хотела, думала: «Раз попрекаешь меня за школу, так что ж мне и говорить с тобой?» А теперь скажу.
— А машина моя, знаешь, где? — спросила Галя.
— Где?
— Недавно только узнала. Как забрали у нас всё, стали с аукциона продавать, а машину спрятали. А потом тихонько, ночью и отнесли ее. Ты не поверишь, к кому отнесли.
— Подарили?
— Ага.
— Кому?
— Батюшке, райкиному отцу.
— Врешь! — невольно вырвалось у Нюры. - Попу?
— Честное слово. Люди видели.
— А Райка-то, Райка-то! Вот бессовестная!
— Чтоб у нее руки поотсыхали! — вскрикнула Галя. — Как узнала я,, что у нее моя машина, так убить я ее теперь готова. Батька мой так старался! Последние гроши потратил, чтоб мне радость сделать, а она... Я как вспомню, что она мою машину крутит, так мне кажется, что она батькины кости крутит...
— Слушай! — горячо и страстно заговорила Нюра. — Иди до нас, иди, Галя. Иди, чтоб нас было много.
— Кого вас?
— Думаешь, побоюсь сказать тебе? Я теперь ничего не боюсь. Пускай меня убивают, пускай что хотят со мной делают. Все скажу тебе. Пойдешь?
— Я не знаю про что ты. Что случилось, скажи мне.
— Ну вот, ну ей-богу, не знаю, как тебе сказать. Ну... Комсомолка я! Понимаешь? Комсомолка! Вот иди и расскажи теперь всем. — И вдруг ласково:
— Галя, пойдешь с нами? Ты знаешь, у нас кто? Я тебе потом все-все скажу. Пойдешь? Гляди на свою хату. Где машина? Где скрыня? Где кровати? Что у тебя осталось?
Она обвела глазами хату, и взгляд ее остановился на иконах.
— Только святые и остались, — шопотом сказала она.
Галя равнодушно скользнула взглядом по образам.
— Нет, не пойду в комсомол. Что я там не видала? Там хлопцы. А ты чего пошла? Они на тебя мужскую одежу оденут, скажут: «Косу стриги». Мама мне такой комсомол задаст!
— Галька! — Нюра тревожно посмотрела на нее, и ей уже представилась насмешливая улыбка Оли и послышались ее слова: «Эх ты, не могла уговорить...» — Галька!—повторила она,— как же так? Я на тебя надеялась. Что ж ты, с кадетами будешь?
— Ни с кадетами, ни с комсомольцами. Мне и так... видишь, — она показала вокруг себя. — Кабы я знала, что смогу вот таким, как моя мама, помочь. А что я сделаю? Батька у красных. Бьются, бьются красные, а люди что говорят? Говорят, что скоро уже под Москвой генералы будут. Верно, мы, Нюрка, будем с тобой век нищими.
— Маму тебе жалко? — сердито сказала Нюра. — А сколько таких, как твоя мама? А батька твой что делает? На пуховике лежит да вареники кушает? Значит, пусть нам всегда будет плохо? Да? А ну, посчитай, сколько в станице богатых и сколько бедных. На чьей стороне сила?
— Вот на чьей, — Галя снова показала на свою разоренную хату. — У кого моя машинка, на той стороне и сила.
— А почему у них машинка? — не сдавалась Нюра. — Они один за одного держатся, вот у них и сила. А если нас будет много? Дура ты, ей-богу, ничего ты не понимаешь. А что генералы под Москвой — так это еще неизвестно. Ты ж не была там. Может, белые брешут. Как тебе это сказать? Ну, вся Россия — она как подсолнух, а Кубань, она — как одно зернышко с того подсолнуха.
— Не воображай, — обиделась Галя, — не думай, что я глупей тебя... Я, может, больше, чем ты, за советскую власть, я бы всем кадетам глотку перегрызла!
— Ну, иди и перегрызи. Хватит у тебя, у одной, зубов? А если мы вместе — ты, я, еще...
— Кто еще?
— Ишь какая! Скажи тебе, кто еще. Будешь комсомолкой, тогда и узнаешь. И вовсе не одни хлопцы там. Гляди—мне обрезали косу? Гляди — что на мне — штаны или юбка? Кабы ты знала, кто там, ты бы сразу пошла.
— А кто?
Нюра не ответила. Она с тревогой смотрела на Галю.
— Почему не говоришь? — спросила та.
— Нельзя. Будешь комсомолкой, тогда узнаешь.
— А не буду, так не скажешь?
— Ты как маленькая. Не понимаешь.
Она вспомнила, как недавно сама обижалась на подруг за то, что те не все сразу сказали ей, и повторила олины слова:
— Не обижайся, так в комсомоле...
И долго еще беседовали они. Наконец, Галя сказала:
— Хорошо. Попробую...
Нюра растерялась, — она сама не знала — можно «пробовать» или нельзя, но, боясь, как бы Галя не раздумала, поспешила согласиться.
— Попробуй...
Вдруг Галя повеселела. Вспыхнул прежний ее задор, как и раньше, заискрились ее глаза. Она улыбнулась.
— Чего ты? — удивилась Нюра.
— Тебя подослали ко мне комсомольцы. Да? А потом и меня пошлют кого-нибудь уговаривать?
Нюра не ответила, ждала, что еще скажет Галя, а та (даже ямочки снова заиграли у нее на щеках) все шире и шире улыбалась.
— Разве я так, как ты, буду агитировать? — захохотала она.
— А как?
— Вот гляди как.
Она сделала строгое лицо, подошла к Нюре, схватила ее за руку и горячо зашептала: «Иди, иди до нас! Я не скажу, кто у нас!» Нюра покраснела и, вырвавшись, крикнула:
— Убирайся! Чего надо мной смеешься?
— А ты не обижайся, — сдерживаясь от смеха, проговорила Галя, — так у нас в комсомоле...
Нюра еще больше обиделась, но, глянув Гале в глаза, сама не выдержала и захохотала.
— Ох, и артистка!
Вошла галина мать. Нюра посидела еще немного и побежала домой. Встретив Дашу, бросила ей небрежно:
— Передай нашим: Галя согласна. Я ее сразу уговорила.
XXXVI
Наступали рождественские праздники. Школу распустили на две недели, и Нюра стала собираться домой на хутор. Ей особенно хотелось повидаться с Феней, узнать, как она живет.
Накануне отъезда сбегала к Гале. На обратном пути возле дома атамана неожиданно столкнулась с Раей, Мишкой и Симочкой.
— К Леле? — с нескрываемым удивлением спросила Рая.
— И не думала. Мимо иду.
Пошли вчетвером.
— На каникулах будешь в станице или на хуторе? — полюбопытствовала Симочка.
— Не знаю.
— Ты всегда с фокусами, — обиделась Симочка, — с тобой и поговорить нельзя. — И она заторопила приятелей:—Идемте!
— А я и забыл сказать, — сообщил Мишка, — к нам в гимназию новенький приехал. В седьмой класс. Видать, хлопец тертый. Городской. Сразу познакомился и ум свой выставлять начал. Похоже, что в городе из гимназии его выгнали. Может, и с красными якшался, может, еще что. А с морды — ничего. Высокенький, усики пробиваются, волоса назад зачесаны. На казака не похож, фамилия непонятная — Скубецкий. Как раз на последний урок пришел перед роспуском. Хлопцы говорят, сидел в классе, как аршин проглотил. А отвечает так: похоже, что ничего не знает, а тарахтит. Вот, Нюрочка, тебе новый кавалер, — захохотал он. — Ты таких любишь, что умные и про политику много знают.