скочили к ней во двор, на улицу вытащили и давай нагайками бить. Били, били, а потом как орудие ехало, ее и бросили под орудие. Детишки выскочили, кричат. Один казак, старый совсем, борода седая, давай ругать белых. «Что вы, подлецы, делаете? Опомнитесь, бандиты!» А ему за бандита голову шашкой так и пересекли. А потом на толоке за станицей шесть молодых казаков расстреляли. Они узнали, что белые всех в свою армию забирают, испугались и пошли по будякам прятаться, а их захватили и вывели в расход. А из арестованных, что сидят при станичном правлении, тоже троих порубили. Это сам атаман на них указал.
Кочура умолк, присел на валявшийся в сарае обрубок дерева и опустил голову. *
— Товарищи!—вдруг горячо заговорила Оля,—слушайте, что я вам скажу. Не сегодня-завтра придется браться за оружие. Одна винтовка у нас есть да три спрятаны у фединого отца. Остальные уже забрали Кузьма и товарищ Быхов. Кузьма сегодня придет сюда. А сейчас мы должны выделить двоих на очень важное дело ему в помощь. Дело опасное, прямо скажу.
— А что? Объясни хоть,—стали просить все. »
— Кузьма объяснит.
— А ты не знаешь?
Оля подумала и повторила
— Кузьма объяснит.
Все умолкли и поняли, что больше она ничего не скажет.
—• Кто ж пойдет?—не терпелось Даше.
— Сейчас решим. Степа, Кочура и Сеня не пойдут, им есть другое дело. Пойдут Тарас и кто-нибудь из'девчат. Кто из вас, девчата, согласен?
Согласились, конечно, все, и сейчас же поднялся спор—кому идти. Тогда решили бросить жребий, и он достался Гале.
— Ну, вот и всё—взволнованно сказала Оля.—Теперь расходитесь, останьтесь только Тарас и Галя.
Все поднялись, но перед тем как разойтись, Нюра сообщила о своей встрече со Скубецким. Внимательней всех слушал ее Федя, он не спускал с нее глаз и очень волновался, ждал, что вот-вот откроется его оплошность и посыплется град упреков. Когда же Нюра умолкла, он облегченно вздохнул: «Нет, значит, Скубецкий меня не выдал...»
А Кочура сказал:
— Ненормальный он какой-то, этот Скубецкий. То ли книг слишком много начитался, то ли ему делать нечего.
Даша покосилась на Нюру. Та стояла, сдвинув брови...
LI
Сегодня Нюра проснулась раньше обычного и сейчас же бросилась к окну. По улице проскакали казаки—человек двадцать.
■Среди них мелькнули знакомые ей лица: урядник Ковтун—муж зонной сестры, два брата—Ульян и Мефодий Верхоробенко, писарь Бабенко и другие. Она сказала тетке:
'— Видите? Уходят с белыми.
— А что ж им теперь остается? Красных ждать, что ли?
— Не все ж уходят.
— Каждый сам знает, что ему надо. Было время, и твой батька уходил. Забыла? Кто за что держится, тот туда и коня погоняет, а где правда, то бог лучше нас знает.
— Я знаю лучше.
— Вот это так, деточка!—тетка всплеснула руками.—Вот это так научилась в школе уму-разуму. Бессовестная! Не я тебе мать, я б с тебя шкуру за такие слова спустила.
— Этому я не в школе выучилась. Таисия Афанасьевна нас дому не учила.
— Вот на том свете тебя научат! Будешь ты в кипящей смоле вариться и огненные слезы лить.
— Вы такого наговорите!—усмехнулась Нюра.—Вы бы сами меня поджаривали, да не придется вам теперь меня поджаривать. Глядите,—показала она в окно.
— Чужой беде радуешься, да?
— А они не радовались? А Герасименчиху под орудие кто бросил? А деду Захару вчера голову кто разрубил? А на толоке шесть казаков кто расстрелял? А им, значит, не будет смоляного котла?
— Замолчи! И слушать тебя не хочу.
— И не надо.
За окном повисла огромная серая туча. На гладком вороном коне в полном боевом вооружении, сумрачно поглядывая по сторонам, проехал Иван Макарович.
— Небось, Мишка теперь присмирел, — улыбнулась Нюра.
Оглянулась. Тетки уже не было в хате. Вдруг спохватилась. «Как же это я забыла? Ведь еще вчера с вечера думала...»
Подбежала к дверям, приоткрыла их, прислушалась. Тихо... «Куда ж она ушла? Надолго или ненадолго?» Выглянула в сени, выглянула во двор. Тихонько позвала: <ТГетя!» Никто не от--кликнулся. Быстро вернулась в хату, прикрыла дверь на крючок и бросилась к образам. Там, за увитой бумажными розами богородицей, тетка обычно клала свои ключи. Просунула руку, проворно нащупала связку с большими и маленькими ключиками и побежала к скрыне. Поминутно оглядываясь, открыла замок, подняла тяжелую крышку и не успела пошарить руками как сразу нащупала то, что ей было нужно. Удивилась: «Ведь это всегда лежало на дне...» Вытащила завернутый в тряпку наган. «Наверное, заржавел...» Развернула. Наган был хорошо смазан.
«Для кого ж она его мазала?»—невольно пронеслось в голове. «Если приготовила, чтобы выбросить, чтобы красные не нашли, зачем же смазывать?..»
Но размышлять было некогда. Быстро привела все в порядок, прикрыла скрыню сползшим с нее рядном, сбросила с дверей крючок и побежала к коровнику. Там сунула сверток в угол под сено, сверху положила старую проржавленную цыбар-ку и, отряхнувшись, пошла к калитке. Посмотрела направо, налево. Тетки еще не было. Ящерицей скользнула за сарай, перемахнула через плетень и забежала в хату к Даше.
— Что обещала, то сделала!
Даша не поняла.
— Револьвер теткин уже у нас. И заряженный, — пояснила Нюра.—Ничего не знаешь? Ничего не слыхала? ,
— Наши, говорят, ѵже в Медведовской. Только что-то сегодня орудия не гремят.
— Смотри же, если что — кликни.
Она вернулась домой. А в тот же час из своей квартиры вышел Скубецкий. Ему не сиделось дома. Вчера за ужином он поспорил со своей хозяйкой Клавдией Владимировной.
— Жизнь,—сказал он, — должна быть полна сильных переживаний. Побеждать или лежать под пятою врага, — и то и другое заставляет дьявольски волноваться. Хуже всего, если ни то, ни другое.
— Вы, Скубецкий, нахватались чужих и вредных мыслей,— осторожно заметила ему Клавдия Владимировна, — и к тому же, простите, вы еще совсем юнец. Побеждать — это хорошее, сильное чувство, но ведь не всякой победе мы рады. Я никогда не приходила в восторг от хозяйничанья здесь белых, а вот ско-ро,—может быть, завтра, придут красные, и я буду рада.
—■ Вы меня не понимаете, — кипятился Скубецкий, — я, разумеется, не за белых, но я завидую даже каждому белому офицеру — рваному, растерзанному, раненому, в страхе бегущему от настигающего его врага. Поймите —он в этот миг сильно
переживает, он весь трепещет. А я что? Я брожу, как тень, мне скучно даже смотреть на себя.
«— Странный вы юноша. Ну, и боролись бы против белых.
— А если меня красные к себе не принимают?
— Чепуху несете! Красные всегда сочтут своим товарищем того, кто не на словах, а на деле доказывает свою преданность революции.
— Значит, надо доказать? /
— Да. А как же?
... Скубецкий шел по улице, и слова Клавдии Владимировны не выходили у него из головы.
«Доказать... Легко это сказать... И почему это именно я должен доказывать? Чем это им Нюрочка, например, доказала? Своею безграмотностью? Смуглыми щечками? Чем? А Федька? — презрительно усмехнулся Скубецкий. — Тем, что все выболтал мне о комсомольцах?»
Он остановился, заметив группу юнкеров. Шедший впереди офицер мельком взглянул на Скубецкого и равнодушно отвернулся. Скубецкого и это обидело. Он прошел еще полквартала и, поровнявшись с крыльцом отца Афанасия, решил вернуться домой, но в ту же минуту к крыльцу на всем скаку подлетел Юрченко. Спрыгивая с коня, он крикнул раздраженно:
— Эй, как вас там? Что вы бродите в такое время? Сидели бы дома или шли добровольцем. Стыдно гимназисту так шляться. В каком классе?
— В седьмом, — растерянно ответил Скубецкий и тут же в душе выругал себя: «Чего ради я ему докладываю?»
— Вот в том-то и дело, что не в приготовительном, —• привязывая к дереву коня, проворчал Юрченко. — Убирайтесь с улицы. Не понимаете, что стрельба» может вот-вот начаться?
Гремя шашкой, он вбежал на крыльцо и не успел позвонить, как ему открыли двери, и он исчез за ними.
— Подумаешь!—бросил ему вслед Скубецкий, повернулся, и его взгляд упал на коня.
«Так вот она, эта самая знаменитая Ласточка...» — догадался он и вспомнил разговор с Федей. «А что если и в самом деле украсть коня?.. Загнать в чей-нибудь двор, а самому спрятаться... А потом комсомольцам — дулю. Что? Не верили мне?»
Эта мысль, как огнем, обожгла его. Он быстро оглянулся по сторонам. «Решиться или не решиться?.. А что если только отвязать ее? Сама она не уйдет?.. Это не опасно... Отвязать и стегнуть хорошенько чем-нибудь...»
Он еще раз оглянулся, скинул с себя пояс, подкрался к дереву и дрожащими руками стал быстро отвязывать Ласточку.
— Но! Но! — он стегнул ее ремнем и, к своему ужасу, увидел, что Ласточка тронулась с места и пошла.
— Но! — он побежал с ней рядом, злясь, что она так медленно переступает ногами. — Но, проклятая!
Конь побежал быстрей. Скубецкий оглянулся. На улице никого не было. Вдруг ему показалось, что открывается дверь и послышался даже голос Юрченко. Не отдавая себе отчета, он вскочил в седло и схватился за повод. Ласточка, почувствовав на себе неопытного седока, рванулась.
— Стой? Куда? — испуганно закричал Скубецкий, но было поздно; конь уже нес его стрелой. Притаившиеся за плетнями казйчки оторопело глядели на мчавшегося во весь дух и дико размахивавшего кожаным ремнем гимназиста. Конь вынес его за станицу. Увидя степь, Скубецкий ошалело заорал:
— Стой! Стой! — и стал во все стороны вертеть Ласточку.
Она круто свернула с дороги, перемахнула через канаву и помчалась по степи, выбрасывая из-под копыт комья сырой земли. А в то же время ей наперерез скакал де'сяток всадников, и не успел Скубецкий опомниться \ак один из них уже держал разгоряченнную Ласточку за узду.
—■ Кто такой? — впиваясь глазами в Скубецкого, спросил казак.
Скубецкий заметил у него на плечах погоны. Молчал.
— Куда тебя понесло?
— Никуда... По станице ездил, и вот... лошадь одурела...