– Джек помогает вам?
– Угу. Он проводит много времени с бумагами на чердаке, собирая материал для своей книги, но, когда хочет отдохнуть, спускается к нам, чтобы помочь.
Новость о том, что Джек трудится в моем доме и общается с моими друзьями, больно задела меня. Я почувствовала себя единственной девчонкой в классе без валентинки на 14 февраля.
Больнее всего было то, что я не сомневалась: в первую очередь он был в моем доме потому, что меня там нет. Я постоянно вспоминала его последние слова в тот злосчастный вечер. Возможно, потому, что она напоминает мне тебя. Я намеревалась навсегда выбросить их из головы и никогда больше не вспоминать. Но, похоже, мне вообще не нужно было думать о них. Судя по всему, Джек принял близко к сердцу все, что я бросила ему тогда в гневе. По идее, мне полагалось радоваться его отсутствию в моей жизни. Вот только я почему-то была совсем не рада.
– Отлично, – сказала я. Мать покосилась на меня, как будто поняла, что тон моего голоса говорит об ином. Совсем как мать, которая провела рядом со своим ребенком всю жизнь. Или же это просто один из тех навыков, которые матери приобретают в первые несколько лет и никогда уже не забывают.
Я заставила себя улыбнуться.
– Передавай ему от меня привет. И скажи, что завтра рабочие снимают штукатурку, закрывающую кухонный камин. Возможно, он захочет быть здесь, чтобы посмотреть, что там такое.
Чэд как-то странно посмотрел на меня.
– Передам. Но он сказал, что собирается вернуться в свою квартиру, чтобы попытаться что-нибудь написать, поэтому я не знаю, когда увижу его в следующий раз. – Сунув руки в карманы джинсов, он уставился на зубчатый карниз, как будто никогда не видел ничего подобного. Я ждала, когда он уйдет, но он продолжал стоять, не говоря ни слова.
– Что-то еще?
Он оглянулся на меня, как будто вспомнил о моем присутствии, и попереминался с ноги на ногу. Моя мать незаметно нырнула в чулан.
– Мне нужна твоя помощь.
– В чем?
Он посмотрел на свои сандалии – с носками в знак уважения к сезону – и снова потоптался на месте. Я наблюдала, как его лицо меняет выражение от приветливого и открытого до почти измученного. Я в тревоге коснулась его руки.
– Что-то не так с домом? – Я тотчас представила полчища термитов, разбивших лагерь на лестнице из красного дерева в доме на Трэдд-стрит. Или как один из редких стеклянных боковых фонарей у входной двери треснул в холодную погоду. Хуже того, я представила, как выписываю очередной чек со множеством нулей для ремонта, который никак нельзя отложить. Пока я ждала, что он ответит, меня едва не замутило. Странно, но я даже не задумалась о том, что переживаю по поводу дома, который еще недавно называла не иначе как зобом на моей шее и, чуть любезнее, грудой пиломатериалов.
– Нет. С домом все в порядке, – ответил Чэд в своей протяжной калифорнийской манере. – Просто…
Я ждала, борясь с искушением схватить его за ворот рубашки и хорошенько встряхнуть, чтобы он выплюнул слова изо рта.
– Что такое?
– Мне нужно одолжить электрическую циклевочную машинку.
Не веря собственным ушам, я растерянно заморгала.
– Тебе нужна циклевочная машинка? – повторила я. Казалось, он вот-вот расплачется. Я внутренне простонала. Мне очень хотелось надеяться, что он не станет вытаскивать из шкафа мою мать для групповых обнимашек.
Чэд поморщился:
– Просто боюсь, я не смогу вручную отциклевать даже один квадратный дюйм пола в твоем доме. Меня как будто наказывают за плохую карму или что-то в этом роде. – Чэд посмотрел мне прямо в глаза, и я могла поклясться, что увидела в них слезы. – Софи всю неделю проводит полевые уроки со своими студентами, так что в одиночку со всей этой работой мне просто не справиться. И я подумал… – Он умолк, не в силах продолжить.
– И ты подумал, что, поскольку ее там нет и она все равно не увидит, ты мог бы воспользоваться циклевочной машинкой.
Чад кивнул. Я же, стараясь не улыбаться, сжала его руку.
– Нет проблем. Ввиду отсутствия лучшего места для нее в доме, она временно хранится на улице в садовом сарае. Она твоя столько, сколько тебе нужно.
В его глазах мелькнула тревога.
– И ты не…
– Мой рот закрыт на замок.
Чэд с облегчением кивнул и на мгновение закрыл глаза.
– Мне все равно, что скажет Джек, Мелани. Но таких отзывчивых людей, как ты, я почти не встречал. И ты вовсе не такая зануда, как думают некоторые.
Прежде чем я успела что-то сказать, Чэд крепко обнял меня. Его шерстяной свитер оцарапал мне щеку.
– Хочу сказать тебе одну вещь: мы с Софи попросили профессионального астролога прочитать наши звезды.
– В самом деле? Я думала, что на эту удочку клюет только Софи.
– Так и есть. – Чэд посмотрел себе под ноги. – Но мне кажется, что все эти «несовместимые знаки» – отмазка. Просто она такая независимая. Так что, по-моему, это всего лишь предлог, чтобы сохранить свою независимость и держать меня на расстоянии. Но вместе… – Он улыбнулся и на мгновение отвел глаза. – Она – как солнце, а я – как луна, и вместе мы светим круглые сутки.
Я посмотрела на него, неуверенная в том, то ли на него нашел приступ красноречия, то ли он просто несет тарабарщину.
– Ты любишь ее, Чэд? – спросила я, что называется, в лоб.
Он кивнул. У меня как будто гора свалилась с плеч, что он не стал вновь пытаться выразить свои чувства словами.
– Замечательно. Потому что даже слепой заметил бы, что вы двое просто созданы друг для друга. – Я подтолкнула его к двери. – Так что делай все, что сочтешь нужным, чтобы показать ей, как сильно ты ее любишь и хочешь быть с ней. Я даже слова никому не скажу про циклевочную машинку. Обещаю. – С этими словами я вытолкала его из комнаты, что не помешало ему с благодарностью посмотреть на меня.
– Чао, мисс Джинетт, увидимся позже.
Моя мать высунула голову из гардеробной:
– До свидания, Чэд.
Как только он ушел, мать повернулась ко мне:
– Мелли, тебе было что-то нужно?
Я огляделась вокруг, пытаясь вспомнить, куда я положила дневник. Я совершенно не помнила, зачем вообще вошла сюда. Взяв в руки дневник, я внезапно растерялась, не зная, с чего мне начать.
– Я читала дневник, который мы нашли в бабушкином столе. Я пока не знаю, кто его вел, но она точно жила в этом доме с другой девушкой, чье имя начинается с буквы «Р». Что-то подсказывает мне, что они сестры, хотя автор нигде прямо этого не говорит. – Я посмотрела на мать, пытаясь представить ее реакцию на мои следующие слова. – Она упоминает защитника, которого видит и с кем разговаривает, а вот Р. его не видит.
Я знала, чего жду от нее, но все же колебалась.
– Я думала о том, что происходит в доме. Мы обе видели солдата, и он больше не туманный образ. Пару раз, когда я смотрела ему в лицо, он даже не исчезал.
Мать, нахмурив брови, кивнула.
– А другой призрак, девушка, она обычно появляется, когда ты одна. Как будто вдвоем вы на ровном игровом поле. – Мать села на кровать. Юбка соскользнула на пол, но она даже не пошевелилась, чтобы ее поднять. – За исключением того раза на кухне, когда я потрогала медальон, она не появлялась, когда мы с тобой вместе. Как будто она знает, что вместе мы слишком сильны. Если мы узнаем ее имя, если мы узнаем, кто она такая и почему хочет причинить тебе вред, мы сможем изгнать ее. Она будет очень стараться, чтобы этого не произошло.
Она указала на дневник:
– Ты хочешь отдать его мне, не так ли?
Я на мгновение замешкалась, затем кивнула.
– Я надеялась, что ты расскажешь мне больше, чем написано в нем.
Мать посмотрела на дневник, затем на меня:
– Это каждый раз немного убивает меня.
– Знаю. Поэтому и не просила.
На мгновение я подумала, что она откажется. Во мне даже шевельнулся застарелый гнев. Но нет, она протянула руки.
– Я бы с радостью сделала это сто раз, знай я, что это избавит тебя даже от минутной опасности. – Она медленно раскрыла ладонь и повернула ее ко мне. Там – на бледно-розовой коже, где недавно был ожог, – виднелся отпечаток медальона. Я громко ахнула.
– Ты ничего не сказала мне.
Какая глупая фраза! Я покачала головой.
Она села на край кровати.
– Дай мне дневник, Мелли. Я хочу помочь… если смогу.
Я заколебалась, и тогда она потянулась к нему.
– Дай мне дневник.
Я сглотнула и положила дневник ей в руки. Мать взяла его у меня и крепко сжала. Реакция была почти мгновенной. Ее глаза закрылись, а рука начала дрожать. Не зная, что мне делать, я положила сверху мою руку. Ее кожа была холодной и влажной, как снег. Ее губы пошевелились, но она не издала ни звука, словно тонущая женщина, жадно хватающая ртом воздух.
Мне стало по-настоящему страшно. Я испугалась того, что было этому причиной, испугалась за мать. Она продолжала сжимать книгу, ее руки дрожали, голова качалась взад-вперед. Ворох одежды соскользнул с кровати на пол.
– Мама! – крикнула я в надежде, что она остановится. Ее продолжала бить дрожь. – Мама! – снова крикнула я.
На этот раз она выдернула руку и швырнула дневник через всю комнату. Тот ударился о свежевыкрашенную стену и, оставив трещину в штукатурке, упал на паркетный пол.
Тяжело дыша, мать посмотрела на меня и заморгала.
– Что это? – спросила я, почти боясь узнать правду. – Что ты видела?
Вся дрожа, она встала и положила руки мне на плечи, то ли чтобы успокоить меня, то ли чтобы успокоиться самой, я не знаю.
– Что ты видела? – повторила я свой вопрос.
Когда она ответила, ее взгляд был ясен. Мне потребовался миг, чтобы узнать единственное слово, которое прозвучало из ее уст. Она опустила руки и произнесла его снова, чтобы убедиться, что я услышала. Двигаясь медленно, словно в замедленной киносъемке, ее губы прошептали одно-единственное слово:
– Ребекка.
Глава 18
Услышав стаккато ручного кустореза, я на миг задержалась на крыльце. Еще год назад я не знала, что такое кусторез или какой звук он издает, и я до сих пор не была уверена, на пользу мне это мое новое знание или нет. Дрожащими руками я повернула ключ, чтобы запереть входную дверь. Я все еще не пришла в себя от того, что произошло, когда моя мать взяла в руки дневник. Она казалась рассеянной, однако утверждала, что это лишь потому, что ей нужно вздремнуть, только и всего. Я хотела перенести встречу с Ивонной, чтобы побыть с ней, но она отказалась меня слушать.