– Почему вы так решили? Поверьте мне, я не имею на нее никакого влияния.
На этот раз улыбка Ребекки была искренней.
– У вас гораздо больше влияния, чем вы думаете. Я вижу, как она полагается на ваше мнение, как ждет, пока вы говорите. Мне кажется, она пытается защитить вас.
– Меня?.. – Я даже не смогла закончить предложение.
– Поверьте, Мелани, для человека, который видит так много, вы видите так мало вещей прямо перед вашим носом. – Она глубоко вздохнула, и прежде чем я успела возразить, продолжила: – Раньше я думала, что мать пытается защитить вас от общественного мнения, если вдруг станет известно о ваших экстрасенсорных способностях. Однако за этим кроется нечто большее. Я бы даже сказала, нечто более личное. Это даже не материнская любовь. Между вами как будто существует некая связь, о какой большинство людей могут только мечтать.
Я попыталась возразить, пустить в ход мои старые отговорки, мол, о какой любви может идти речь, если она бросила меня, но образ матери, бросившей меня, больше не вписывался в образ женщины, которая почти четыре месяца назад вернулась в мою жизнь. Она оказалась совсем не такой, как я ее себе представляла. Она была теплой, обладала чувством юмора и даже хотела устроить вечеринку по случаю моего дня рождения, пусть даже с опозданием на тридцать три года. Втиснуть старый образ в новый – все равно что пытаться влезть в чужую обувь, тесную и неудобную. Но как ни пыталась я привести оба образа в соответствие, ничто не могло изменить тот факт, что до сих пор она не горела желанием быть моей матерью.
Стремясь сменить тему, я вновь сосредоточилась на папках.
– Что вы нашли в архивах?
– Я пока не уверена. Определенно ничего окончательного. Однако я кое-что заметила на всех фотографиях. – Опустившись на колени на мраморный пол, она начала выкладывать ксерокопии снимков. – Я разложу их в виде генеалогического древа, чтобы сразу было понятно, кто кому кем приходится.
Я тоже опустилась на четвереньки и взялась помогать ей, раскладывая снимки ровными рядами, хотя вряд ли в этом имелась необходимость. Похоже, Ребекка была одержима порядком даже больше, чем я, выстраивая каждое поколение едва ли не с лазерной точностью, чем впечатлила даже такого педанта, как я. Закончив раскладывать их, она откинулась на пятки, чтобы полюбоваться своей работой.
– Что вы видите?
– У вас многое пропущено, но, думаю, я могла бы вам помочь.
Я открыла папку Ивонны. Помнится, она сказала, что положила в нее копии всех снимков или портретов тех, кто был на моем генеалогическом древе, какие она только нашла. Вытащив их, я заполнила ряд пустых мест на импровизированной таблице Ребекки, а дубликаты оставила себе.
Когда я закончила, Ребекка повторила вопрос:
– Так что вы видите?
Я посмотрела на море лиц, и все они были мне смутно знакомы. Некоторые клетки оставались пусты, но на других портретах было нетрудно обнаружить семейное сходство. Я видела глаза – некоторые могли быть карими, другие – зелеными. А еще мне показалось, что начиная с конца восемнадцатого века я узнала у нескольких женщин и у нескольких мужчин форму моего носа. Я также отметила, что почти все они носили очки, за исключением женщин помоложе, и поймала себя на том, что снова щурюсь, пытаясь разглядеть лучше. Похоже, тщеславие – наша наследственная черта, подумалось мне.
– Я вижу много людей, очень похожих на меня. Это то, что я должна увидеть?
Ребекка закатила глаза:
– Приглядитесь. Это ведь очевидно. Посмотрите на людей в верхней части семейного древа и сравните их с последними четырьмя поколениями.
Я снова посмотрела на таблицу и нахмурилась.
– Ничего не вижу, – сказала я, – но я заметила, что у вас есть несколько фотографий Розы. Правда, на всех она в раннем детстве – младенец или маленькая девочка, поэтому я не могу сравнить ее с девушкой на портрете.
– Знаю. Ее имя я искала первым делом, но это единственные ее снимки, какие я смогла найти, что довольно странно, потому что, когда она стала взрослой, ее имя появлялось в газете довольно часто. Например, я узнала, что после землетрясения тысяча восемьсот восемьдесят шестого года она путешествовала по Европе с друзьями, которые жили в Англии. А когда вернулась, то вышла замуж за своего жениха, который ждал ее с тех пор, как она уехала, и они путешествовали по всему миру. Собственно, в доме они поселились лишь после того, как у них родилась дочь Сара, и даже тогда Роза была в некотором роде отшельницей.
Зато она активно занималась благотворительностью и отдала на эти цели необычайно большую сумму денег. Но я не смогла найти ни одной ее фотографии во взрослом возрасте. Как будто она стеснялась фотообъектива. – Ребекка вновь указала на снимки. – Давайте, Мелли. Посмотрите еще разок и скажите мне, что еще вы видите.
Я подалась вперед, внимательно рассматривая снимки, пока носы, глаза и подбородки не поплыли у меня перед глазами. Лишь сев прямо и посмотрев еще раз, я увидела то, что имела в виду Ребекка. Мой взгляд скользнул поперек семейного древа, а затем вниз, до последних четырех поколений. Я посмотрела на Ребекку и встретилась с ней взглядом.
Девять из десяти людей на фотографиях, которых мы видим в верхней части древа, держат в руках трость, – изрекла я тоном триумфатора. – Даже две молодые женщины. И все они низкорослые и довольно полные. – Я провела пальцем по мраморному полу между снимками и остановилась возле моей прабабушки Розы. – О Розе мы можем сказать лишь то, что она была упитанным младенцем, но если посмотреть на мою бабушку Сару и мою мать, то они внезапно стали высокими и стройными. – Ребекка разместила внизу таблицы мою выпускную фотографию из колледжа, ту, на которой я была с химической завивкой и в подплечниках, фотографию, о которой я хотела бы забыть. Но даже несмотря на нелепую прическу и моду восьмидесятых годов, не было никаких сомнений, что я родственница Джинетт и Сары Приоло.
– У нас есть фотография Чарльза, мужа Розы?
Ребекка покачала головой:
– Я ее не нашла. Если честно, я надеялась, что вы или ваша мать, когда будете перебирать вещи на чердаке, найдете старые фотоальбомы или отдельные снимки.
– Мы еще толком не занимались чердаком, но я дам вам знать, если что-то найдем.
Ребекка вновь пристально посмотрела на фотографии.
– Должно быть, Чарльз был высоким и стройным, и вы все пошли в него.
Я задумалась:
– У останков, найденных на судне, был врожденный дефект бедра. Возможно, это объясняет наличие трости.
Ребекка посмотрела на меня с толикой уважения.
– Неплохо. Я не додумалась свести воедино два этих факта, но, похоже, это многое объясняет.
Она начала собирать с пола фотокопии. Я взялась ей помогать, стараясь не нарушить их порядок. Я чувствовала себя слегка неловко; она поделилась со мной информацией, я же без видимых причин не желала рассказывать ей про дневник. Несмотря на смутные опасения, я решила, что тоже должна поделиться с ней своей находкой.
Я прочистила горло.
– Забыла сказать вам одну вещь. Софи нашла дневник, он был спрятан в старом письменном столе моей бабушки. Кто его вел – неизвестно, но записи в нем датируются концом девятнадцатого века, когда моей прабабушке Розе было бы около двадцати лет.
Я потянулась за своей сумочкой и вытащила дневник, чтобы показать его Ребекке. Та как-то странно посмотрела на него, и мне подумалось, может, она уже спрашивала меня про него, я же ответила ей, что ничего не находила.
– Личность автора является загадкой, – продолжила я. – Но она упоминает другую девушку примерно того же возраста. Первая буква ее имени «Р». Это заставляет меня думать, что это вряд ли моя прабабушка Роза, потому что у нее не было сестер, а две девушки в дневнике определенно живут под одной крышей. Мне почему-то кажется, что девушки на портрете, с медальонами «M.» и «Р.», – это те же самые девушки, что и в дневнике. Но кто они и почему медальон «М». был найден с телом на нашем судне, остается загадкой.
Я оторвала глаза от дневника и посмотрела на Ребекку, которая почему-то сделалась белой как мел. Она встретилась со мной взглядом, и впервые с момента нашего с ней знакомства я ощутила нечто помимо неприязни к ней.
– В чем дело?
– Это она, не так ли? Девушка на корабле. И здесь, в доме. Она сейчас здесь, наблюдает за вами. Наблюдает за нами.
– Вы о чем? – Я схватила ее за руку. Та была холодна, как лед.
– О вашей матери. Держите этот дневник подальше от нее. Он… для нее опасен.
– Знаю. Она уже дотрагивалась до него. Но сейчас с ней все в порядке.
Ребекка покачала головой и закрыла глаза.
– Нет-нет. Я видела сон. Ей нельзя прикасаться к нему снова. – Она открыла глаза. – Обещайте мне.
– Я не думаю, что…
– Держите этот дневник подальше от нее. – Ее голос прозвучал резко, и она, похоже, это поняла. Она положила мне на плечо руку. – В детстве у меня всегда бывали эти предчувствия, и они всегда бывали верны. Но потом я поняла, что другие дети не такие, как я. Они думали, что я странная, или ненормальная, или что там еще. Со мной никто не хотел дружить. Я меняла школы. Со временем я научилась подавлять сны, так же как я, вы научились не видеть то, что вы видели. – Ее губы скривились в грустной улыбке.
– То, что делают дети, чтобы сверстники приняли их в свою компанию. – Она покачала головой. – В любом случае, с того момента, как я впервые встретила вас на тротуаре, перед тем как ваша мать купила этот дом, мне снятся сны. Я не помню все из них, но все они, так или иначе, вертятся вокруг вас и вашей семьи. И я была права в ста процентах случаев.
Она пристально посмотрела на меня, и я подумала, что она скажет что-то еще. Но она молчала.
– Так что, по-вашему, это значит? – спросила я.
– Не знаю. Я уверена, что и вы не всегда понимаете то, что слышите и видите. Это дар, но он не из легких, не так ли?
Я пристально посмотрела на Ребекку. Мне тотчас вспомнилось, как моя мать увидела ее, когда взяла в руки дневник, я подумала, может, стоит рассказать ей об этом? Однако, вспомнив, что Софи не доверяла ей, я сдержалась. Имелись у меня и свои собственные опасения, которые, как я твердила себе, не имели ничего общего с отношениями Ребекки с Джеком. Несмотря на наши с ней взаимные признания, я по-прежнему была убеждена, что ее вторжение в мою жизнь не было случайным и что даже ее объяснение, что, мол, она пишет статью о моей матери, казалось мне надуманным.