– Ух, ты! – Я откинулась на спинку кресла. – Там случайно не сказано, что может быть написано или изображено на этом мемориальном камне?
– Нет.
Я попыталась скрыть разочарование:
– Черт, потому что, зная мою семейку, я бы предложила, что там тоже какая-нибудь головоломка.
– Ты не дала мне закончить, Мелани. Я сказала, что там нет никаких упоминаний о том, что изображено на камне. Но ты перебила меня, прежде чем я успела тебе сказать, что сам камень до сих пор существует, и, чтобы прочесть, что там на нем написано, мне было достаточно перейти улицу.
Поставив локти на стол, я подалась вперед.
– И что же?
В трубке вновь раздался шелест бумаг.
– Вот. Там написано: «Мередит Приоло, родилась в тысяча восемьсот семидесятом году, умерла в тысяча восемьсот восемьдесят шестом году». Никаких других слов больше нет, зато есть картинка – медальон в форме сердца, точно такой, какой тебе дал отец. Правда… – Я представила, как она, щурясь, пытается прочесть свои заметки.
– Что такое? – подсказала я.
– Правда, на нем выгравирована буква «Р».
Ее слова дошли до меня не сразу.
– «Р»? Ты уверена?
– Абсолютно. Это ясно как божий день.
Я задумчиво закусила губу, глядя, как на моем телефоне замигали два огонька. Кто-то еще пытался дозвониться до меня.
– Мы могли бы встретиться сегодня вечером где-нибудь и все это обсудить? Мне тут нужно срочно кое-кому ответить. И я до конца моей жизни больше не заговорю с Джеком.
– Опять?
– У меня сегодня довольно плотный график, – продолжила я, пропустив мимо ушей ее вопрос, – но я думаю, что к пяти освобожусь. Мы могли бы перебрать все вероятные объяснения.
– Мелани, извини, но я не смогу. У меня свидание.
Я от удивления разинула рот.
– Что-что?
– Свидание. Какие бывают у обычных людей, которые не загружены по самое не могу работой и не охотятся за призраками.
– Но с кем? А как же Чэд?
– Вообще-то свидание с ним.
– У тебя свидание с Чэдом?
– Ну, да. Мы тут решили провести эксперимент и сходить на свидание. Ужин и кино. Он откопал в Северном Чарльстоне один классный кинотеатр, который показывает только зарубежные фильмы, и мы хотим попробовать сходить туда.
Я молча вздрогнула, представив себе темный кинозал и то, как горстка людей таращится на экран, на котором идет артхаусная картина с субтитрами. Наверно, все они как один будут в «биркенстоках».
– Вау, ну что ж, желаю вам приятно провести время. Потом расскажешь мне, что и как было.
Судя по голосу, Софи была на седьмом небе от счастья. Я невольно улыбнулась. Доктор Софи Уоллен обычно не возносилась от счастья в заоблачные выси, независимо от того, что было на ней надето. И если Чэд добился такого эффекта, что ж, значит, мы на верном пути.
– Обязательно, – сказала она. – А как насчет завтрашнего вечера? Тогда и поговорим. Может даже, разгадаем, как этот мемориальный камень связан со всем остальным.
– Конечно, – ответила я, зная, что так долго ждать не смогу. Мы попрощались, и я медленно положила трубку. Не обращая внимания на входящие звонки, я сидела, уставившись в пространство и мысленно перебирая кандидатуры на роль здравомыслящих экспертов моих безумных теорий. В какой-то момент я даже решила позвонить Марку Лонго, но вовремя передумала. Я все еще не была уверена, могу ли я ему доверять. Кроме того, не хотелось использовать его в качество замены Джека, тем более что я была уверена, что он его никогда не заменит.
Последним в моем сознании всплыло имя моей матери. Я вспомнила, как мы с ней стояли вместе в потайной комнате, как разговаривали с Вильгельмом и как рядом с ней я и впрямь чувствовала себя сильнее. Я не была уверена, поможет ли она мне поставить на место все эти разрозненные фрагменты мозаики. С другой стороны, она была Приоло, а страсть к головоломкам была такой же частью генного набора Приоло, как длинные ноги и слабость к сладкому.
Я нажала кнопку на служебном телефоне.
– Нэнси, ты не могла бы принимать поступающие мне звонки, а заодно отменить или перенести на другое время все мои запланированные на сегодня встречи?
Как ни странно, моя просьба, похоже, окрылила ее.
– Ой, у тебя свидание?
Я хмуро посмотрела на телефон.
– Нет, Нэнси. Никакого свидания у меня нет. Кстати, почему ты спрашиваешь?
– Не могу представить иной причины, которая бы заставила тебя все отменить.
– Просто мне нужно сделать кое-что дома, вот и все. Не думаю, что в мое отсутствие мир рухнет.
– Ну-ну. Похоже, кто-то повзрослел. Давно пора было это понять, Мелани. Я бы советовала тебе заняться гольфом. Тебе срочно нужно найти что-то такое, что помогало бы тебе расслабиться после работы.
– Я не думаю, что все зашло так далеко, Нэнси, но все равно спасибо. Я буду иметь в виду. – Я положила трубку и направилась в приемную, чтобы взять пальто.
Нэнси встала из-за стойки, и моему взору предстали красные трикотажные брючки, которые я уже видела.
– Не забудь. Завтра утром в девять у тебя оформление сделки. Дай мне знать, если и ее тоже нужно перенести. – Она улыбнулась и помахала рукой в перчатке для гольфа. Я искренне улыбнулась в ответ. Впервые, насколько мне помнится, мысль о закрытии сделки не вызвала во мне ровным счетом никакого восторга: ни сердцебиения, ни прилива адреналина. Я не стала думать о причинах этого явления, однако была почти уверена, что где-то в глубине сознания я по-прежнему думала о Джеке Тренхольме, обвиняя его в том, что он внес в мою жизнь сумятицу, которой там просто не полагалось быть.
Не увидев рядом с домом ни пикапа моего отца, ни фургонов рабочих, я, честно говоря, удивилась. К моему счастью, ядовитая фуксия стен вестибюля и аляповатая потолочная роспись в моей комнате наконец исчезли под слоем исторически аутентичной (по крайней мере в том, что касалось ее цвета) краски. Увы, нам становилось все труднее заманить маляров назад, независимо от того, сколько денег им было обещано за их работу. Вечно меняющиеся малярные бригады жаловались нам, что банки с краской имели обыкновение падать, кисти летали по воздуху, а самих их в спину толкали чьи-то холодные руки.
Открыв входную дверь, я уловила запах свежей краски и вновь всем телом ощутила пульсацию – своеобразное биение сердца старого дома. Закрыв за собой двери, я замерла, прислушиваясь к стуку, гулким эхом отлетавшему от пустых полов. Я стояла так несколько мгновений, не зная, что мне делать дальше. Моя голова гудела от мельтешащих в ней, словно конфетти на параде, фрагментов информации. В эти минуты мне, как ни странно, нужен был только один человек.
– Мама! – позвала я.
– Я в кухне! – раздалось в ответ.
Я быстро зашагала по коридору на ее голос. На мое счастье, уродливые распашные двери были сняты. Мать сидела за столом спиной ко мне и смотрела в окно. На ней были перчатки. На столе лежал дневник.
– Мне нужно срочно с тобой поговорить, – выпалила я, как будто боялась, что забуду то, что хотела сказать.
– Я знаю.
Она обернулась ко мне. Мне тотчас бросилось в глаза ее осунувшееся лицо. Глаза запали в глазницах, кожа казалась полупрозрачной. Охваченная тревогой, я подошла к ней ближе.
– Что-то не так?
Мать покачала головой:
– Она очень сильная, Мелли. Я чувствую, как она подбирается ко мне.
Я села напротив нее за стол и отодвинула в сторону дневник.
– Прекрати. Пожалей себя.
– Она совсем рядом, – продолжила мать, как будто не слышала моих слов. – Мне кажется, она знает, что теперь ты сильная, и поэтому решила первой уничтожить меня. Но не переживай. Все будет хорошо. Мне уже доводилось сражаться с ней. Мне просто нужно… отдохнуть.
Она закрыла глаза и покачнулась всем телом.
– Я отведу тебя наверх. Думаю, тебе лучше прилечь. А где отец?
– Уехал в Саммервиль, – ответила она, не открывая глаз. – За саженцами для сада… – Она умолкла, и на какой-то миг я подумала, что она просто сидя уснула. Но затем она открыла глаза и улыбнулась мне. – Я здесь была не одна. Со мной был Вильгельм. Правда, он не показывает себя. Ему стыдно. За то, что он сделал с Кэтрин. А ты как? – спросила она, нахмурив брови. – У тебя такой печальный вид.
Ее сочувствия было достаточно, чтобы я едва не расплакалась. Я покачала головой:
– Не хочу сейчас говорить на эту тему.
Я не стала просить ее не брать телефонную трубку и не открывать дверь, если Джек даст о себе знать. Хотя бы потому, что была уверена, что он этого не сделает. Я просто встала и подошла к ней.
– Пойдем, я отведу тебя наверх. Тебе лучше прилечь.
Она не стала спорить, когда я помогла ей подняться на ноги.
– Захвати с собой и это, – сказала она, указывая на дневник.
Я колебалась всего пару секунд. Сунув дневник под мышку, я помогла матери подняться по лестнице на второй этаж. Я не ожидала, что она так тяжело навалится на меня, потому что на вид была совершенно невесомой. По мне тотчас пробежала дрожь дурного предчувствия. Казалось, весь дом дышал им, наполняя воздух застарелым запахом страха.
Усадив мать на край кровати, я опустилась на колени, чтобы снять с нее туфли, после чего уложила ее в постель. Я хотела также помочь ей снять перчатки, но она покачала головой.
– Сегодня я разговаривала с Софи, – сказала я, поправляя на ней одеяло. – Она нашла мемориальный камень Мередит, установленный Розой Приоло в тысяча восемьсот девяностом году. Тысяча восемьсот семидесятый год указан на нем как год ее рождения, а тысяча восемьсот восемьдесят шестой как год смерти.
– Значит, ей было всего шестнадцать, когда она умерла.
– Да, но… – Я на минуту задумалась, перебирая в уме фрагменты головоломки и быстро отбрасывая их один за другим в сторону. – Найденная на судне девушка была старше.
Наши взгляды встретились, и она выгнула бровь:
– Софи нашла что-то еще?
Я кивнула:
– Отец Розы удочерил Мередит, чьи родители погибли во время кораблекрушения, и воспитал, как родную дочь.