Послезавтра приедет Жери, и можно будет перебраться в гостиницу, забрать у Макса Дино. Наверное, после Сильвы он поначалу будет казаться непривычно маленьким.
И не нужно больше звонить никому, перебегая от автомата к автомату…
В самом деле, все закончено.
Пришла Сильва — сытая и довольная, привалилась боком к постели, подставляя шею. Клодин старательно почесала ее, поскребла ногтями, и через минуту львица с удовлетворенным вздохом осела на ковер рядом с тахтой.
А ведь за всеми этими хлопотами она так и не сфотографировалась ни с ней, ни с львятами! Нужно будет сегодня же купить фотоаппарат и нащелкать хоть пару десятков снимков на память — просто для себя, не для того, чтобы кому-то ими хвастаться.
Да и не поверит никто все равно. Она бы и сама, наверное, не поверила, если бы ей кто-нибудь что-нибудь подобное рассказал — решила бы, что этот человек начитался бульварных романов.
Действительно, чем это хуже похождений той самой вдовы столетней давности: тут тебе и зловещий брюнет — Кафир, и блондин — Макс, и рыжий… ну, почти рыжий — усики-то у него точно рыжеватые…
Может, позвонить ему? Просто узнать, как дела — тем более что повод есть: он так и не взял свою ветровку, она висит в шкафу.
Или не стоит?
Звонок в дверь раздался часов в десять.
«Небось Марта забеспокоилась, что телефон не отвечает, попросила Арлин заехать и проверить, что случилось», — подумала Клодин, вскакивая; секунду колебалась, потом решила, что спихивать с тапочек разленившуюся львицу — дело непростое и маетное, и побежала открывать как была, в пижаме и босиком.
Выскочила в холл — и остановилась, растерянно глядя на дверь: фигура, просвечивающая сквозь стекло, несомненно принадлежала мужчине. Это зрелище отозвалось в ней ощущением дежавю и мгновенным острым уколом ужаса: опять Кафир? Неужели сбежал?! Да нет, быть такого не может! Черт бы подрал это узорчатое стекло, сквозь которое ничего не видно!
— Кто там? — нерешительно пискнула Клодин, на всякий случай отступив подальше от двери.
— Это я, открывай! — раздался знакомый голос.
Руки начали действовать сами, даже прежде, чем она осознала, кто это. Откинула обе защелки, распахнула дверь… Томми! Да, действительно он!
Сердце подпрыгнуло от радости. Несколько секунд она не знала, что сказать — просто смотрела на него.
— Ох-х… Я уж думал, тебя там львица съела, — первым нарушил он молчание. — У тебя телефон не работает, я решил заехать и починить.
Сглотнул, чуть нахмурился, глядя ей в глаза — и тут Клодин поняла: да он же волнуется, волнуется точно так же, как и она!
— Я тоже собиралась тебе звонить, — неуверенно улыбнулась она. — Ты ведь так и не забрал свою голубую ветровку.
— А еще я хотел сказать, что Кафир уже в Лондоне. Я его прямо на самолет повез, так что французская полиция ничего про твою львицу не узнает, можешь не беспокоиться.
Они по-прежнему стояли в дверях и смотрели друг на друга.
— И мне еще нужен ключ от квартиры, где остались все мои вещи, — вспомнила Клодин.
— Твой повод лучше моего, — кивнул Томми.
Шагнул ближе, притянул ее к себе и поцеловал — осторожно-осторожно, словно все еще не был до конца уверен, имеет ли на это право; взглянул на Клодин сверху вниз веселыми голубыми глазами.
— И потом — ты так и не показала мне львят!
Из телефонного разговора:
— Мама, а чем все же заканчивалась та книга? Которого из трех кавалеров женщина в конце концов выбрала?
— Знаешь, я сейчас уже и не помню. Кажется, рыжего… А почему ты это вдруг вспомнила?
— Мама, я после съемок, наверное, еще на некоторое время задержусь в Париже…
Часть втораяЗолотая львица
Глава первая
Из дневника Клодин Бейкер: «Часто приходится слышать про женскую логику, а вот про мужскую редко кто говорит. Интересно, с чего бы это? Может, у них ее просто нет?»…
— Ну так мы женимся или расходимся? — в очередной раз спросил Томми — легко, словно о чем-то незначащем. И в очередной раз заставил Клодин задуматься.
— Не знаю, — наконец ответила она. — Не знаю!
— Ну так узнай, пожалуйста! — потребовал он.
Перед уходом он все-таки поцеловал ее. И ушел. А она осталась. И мысли невеселые тоже остались.
Ни жениться, ни расходиться на самом деле они с Томми не собирались — слова эти были очередным проявлением его чувства юмора, которое Клодин в общем нравилось — но иногда оказывалось, что называется, «с перебором». И в то же время определенный смысл в его словах, увы, имелся.
С одной стороны, им, конечно, хорошо вместе. Когда речь доходит до этого самого «вместе». И вот тут-то вся и загвоздка.
Он — в Лондоне, она — в Филадельфии.
У него работа. В прошлом месяце, когда Клодин выкроила несколько свободных дней и прилетела к нему, она почти все время просидела одна в пустой квартире. Он, на своей «тайной службе Ее Величества», был занят чем-то таким суперважным и суперсрочным, что приходил домой чуть ли не за полночь, усталый и замороченный. Пытался быть веселым и галантным, даже как-то сходил с ней в ночной клуб, но слушал ее вполуха, думая о чем-то своем.
У нее — тоже работа. Совсем недавно Томми закатил сцену ревности (ну, «сцену ревности» — это, наверное, слишком громко сказано, но, что ему это неприятно, определенно дал понять), увидев в журнале фотографию, где она в дезабилье обнимается с полуодетым мужчиной. А что делать — фотомодель ведь не спрашивают, с кем она хочет сниматься. Кстати, в тот раз ее партнером был гей, не обращавший на нее ни малейшего внимания.
Так какое же это «вместе» получается?
Получается как раз наоборот: что вроде кто-то у нее и есть — но при этом во всех компаниях и на всех вечеринках она одна, и вечером тоже одна, и в выходные не с кем поехать погулять, и некому пожаловаться, что голова болит или горло, и никто не даст таблетку и не приготовит пусть и невкусный, но лечебный чай из трав. Потому что тот, кто у нее вроде бы «есть», находится черт знает где, на другом континенте…
Познакомились они полтора года назад, когда Клодин поехала в Париж на съемки и случайно влипла в полудетективную историю с террористом-наемником, который во что бы то ни стало вознамерился до нее добраться. А Томми — сотрудник МИ-5 — был одним из тех, кто этого террориста ловил.
В конце концов преступник, как и положено в детективе, оказался за решеткой. А они с Томми… он потом говорил, что для него это была любовь чуть ли не с первого взгляда. Да и сама Клодин с первой встречи почувствовала — ну, не любовь, конечно, но ощущение, что этот человек ей симпатичен, что ему можно и хочется доверять, появилось сразу.
Никаких особых объяснений в любви не было — все вышло как-то само собой. После того, как опасность миновала, Клодин пробыла в Париже еще две недели, и все это время они с Томми буквально не могли друг от друга оторваться. Вечера и ночи они проводили в номере отеля, почти не выходя; днем — она снималась, а он — смотрел, и, ощущая его взгляд, Клодин чувствовала себя особенно легкой и красивой. Каталог тот получился просто прекрасно.
Потом он приехал к ней в Филадельфию, очаровал ее маму «истинно английским шармом» и «повадками джентльмена» (где она там джентльмена углядела в сыне уэльского фермера, разводящего гусей — понять трудно).
А потом начались вот эти самые встречи — каждый месяц либо Томми приезжал к ней на несколько дней, либо она к нему. Она к нему, надо сказать, чаще. Раньше Клодин объясняла это тем, что у нее больше возможностей — фотомодель ведь не работает всю неделю подряд, дни съемок перемежаются днями, порой даже неделями отдыха. Теперь же начала сомневаться: а может, эти встречи были просто нужнее ей, чем ему?
Если бы он предложил, чтобы она переехала к нему в Лондон — Клодин бы это сделала! И смирилась бы и с идиотским левосторонним движением, и с отсутствием в раковине нормальных смесителей — со всем. И с работой проблем бы не было — модель ее уровня везде востребована.
Но он не предлагал — может быть, потому, что раньше нее понял то, о чем она с некоторых пор начала задумываться: а вдруг они до сих пор не поняли, что совсем не подходят друг другу, только из-за того, что встречаются вот так, урывками? А пожили бы вместе какое-то время — и, глядишь, уже разошлись бы, оставшись друзьями…
Пришел домой Томми в этот день не поздно, с букетом белых фрезий и забавно смущенный, как бывает часто с мужчинами, которые приносят своей даме цветы. Отдал их ей, улыбнулся — и все гнетущие мысли сами собой забылись.
И — вернулись на следующий день, в самолете, несшем Клодин через Атлантику. Потому что хотя Томми и проводил ее в аэропорт, но поцеловал на прощание как-то очень неинтересно, будто они женаты уже по меньшей мере лет десять. И на часы пару раз украдкой взглянул…
Словом, домой она возвратилась не в лучшем расположении духа.
Не улучшило настроения и то, что она нашла в своем почтовом ящике среди накопившихся за несколько дней писем — а именно приглашение на ужин от незнакомого мужчины.
Написано оно было на кремовой бумаге под шелк, от руки, красивым витиеватым почерком — некий шейх Абу-л-хаир Омар ибн Муса аль-Маари приглашал мисс Клаудину поужинать с ним в его апартаментах в «Риттенхаусе». В среду, то есть через два дня.
— Это еще что такое? — спросила Клодин, перечитав письмо дважды; удивленно скривилась и взглянула на Дино — кота сингапурской породы, своего друга и наперсника.
Дино не одобрил — это читалось в его взгляде. Впрочем, Клодин тоже — в разыгравшемся воображении шейх предстал перед ней в виде невысокого лысоватого брюнета лет пятидесяти с циничным взглядом черных глаз. А какой еще может быть взгляд у человека, который, похоже, не видит разницы между топ-моделью и девушкой по вызову?!
Воображение добавило к облику, для пущей неприглядности, плохо выбритые щеки и намечающееся брюшко.