После нескольких поворотов мы неожиданно оказались перед его дверью. Он порылся в кармане и достал ключи.
– А где же легендарная красная дверь? – спросила я, глядя на свежий слой краски.
– Покрасил в черный, как видишь, – ответил он, пропуская меня вперед.
Внутри пахло пылью и сигаретами. Крис включил свет. Я скинула балетки и босыми ногами ступила на замызганный бежевый ковролин.
Комната оказалась большой и захламленной, совмещенной с крошечной кухней, которой явно давно никто не пользовался. Сквозь тонкий слой краски цвета яичной скорлупы на стенах проступали рисунки и граффити; над диваном на пыльной стене виднелся силуэт электрогитары, в углу, как привидение, высилось укрытое белым саваном пианино. На кофейном столике сгрудились пустые бутылки, большая часть которых использовалась в качестве пепельниц. В целом такой обстановки я и ожидала.
Я выглянула через окно кухни на задний двор, но там было так темно, что я не смогла разобрать ничего, кроме силуэтов деревьев невдалеке, – дом прилегал к парку.
Я робко опустилась на краешек дивана и стала ждать, что будет дальше, пока Крис возился на кухне с бутылками и стаканами.
– Включи телевизор, если хочешь! – как-то по-домашнему крикнул он мне из кухни, и внутри моей головы разлилось что-то теплое, похожее на ирландский кофе в осенний день.
Пульт лежал среди горы мусора на столе. Почему-то я знала, что не нужно пытаться убрать беспорядок, поэтому просто взяла пульт и нажала на большую красную кнопку. Шел какой-то старый фильм. Приглядевшись, я узнала «Касабланку».
Крис вернулся с бутылкой калифорнийского зинфанделя и двумя пыльными бокалами. Увидев, в каком состоянии стол, он без слов передал мне свои сокровища и быстро расчистил поверхность, просто свалив все в черный мусорный пакет. Я поставила вино и посуду на стол.
– Давай напьемся? – сказал Крис и плюхнулся на противоположный конец дивана, закинув ноги на столик. Он взял пульт и начал щелкать каналами, давая каждому шанс длиной секунд в тридцать. В конце концов он вернулся к тому же, с чего мы начали. Я разлила вино.
– Ну расскажи же мне о себе, Вероника, – сказал он, отхлебнув вина и явно потеряв интерес к происходящему на экране. – Что девушка вроде тебя делает в Ноутоне?
Теперь уже точно наступил тот самый момент, когда я должна была рассказать ему, зачем я здесь, и прояснить раз и навсегда все волнующие меня вопросы. Но, заметив, как начали разглаживаться напряженные складки между его бровей и как его пальцы начали беззвучно отстукивать какую-то одному ему слышную мелодию, я снова не смогла заставить себя сказать правду.
– Я просто разыскиваю кое-кого, – я махнула рукой в неопределенном направлении. – Семейная история.
– А откуда ты?
– Из Йоханнесбурга, – ложь сама соскочила у меня с языка, прежде чем я успела задуматься о ее целесообразности.
– Здорово. Я так и подумал. У тебя акцент как у Йоланди. Скажи еще что-нибудь – это даже сексуально.
Я смущенно промолчала. Кто такая эта Йоланди, с которой меня постоянно сравнивают? Ты знаешь, о ком он? Надо погуглить.
– Ой, подожди, у меня кое-что есть, – он вскочил с такой же невероятной скоростью, с какой вчера атаковал Марка, и побежал на кухню.
Через минуту он вернулся с сеточкой красных круглых головок сыра «Бейби белл».
– Вот, – он положил сетку на стол. – Вино и сыр, чтобы ты не подумала, будто я бомж какой-нибудь.
Какое-то время мы просто пили вино и ели сыр, уставившись в телевизор. Он лепил из восковых скорлупок смешных Шалтаев-Болтаев с гитарами и выставлял на стол. Потом Крис начал болтать о погоде и правительстве, о своей ненависти к Майли Сайрус, об Уимблдоне, собаках, своей гитаре, старой научной фантастике, снова о ненависти к Майли Сайрус. Незаметно бутылка вина закончилась.
– Схожу за еще одной, – сказал он, поднимаясь. – Не хочу, чтобы ты уходила, потому что кончилось вино.
– На самом деле я уже и так хороша.
– О да, ты хороша! – Он подмигнул мне, накидывая джинсовку.
Мне вдруг захотелось пройтись с ним до магазина, как будто мы обычная пара и давно живем вместе.
– Я с тобой, – вскочила я на ноги.
– Как скажешь, луф, – отозвался он из коридора.
На улице посвежело, в темноте над парком клубился туман. Даже выпив полбутылки вина, я почувствовала холод. Крис заметил, как я поежилась. На секунду я подумала, что он отдаст мне свою куртку, но он просто обнял меня, так что я оказалась у него под мышкой.
– Ну как ты находишь Ноутон? Мрачновато тут, да? – сказал он, кивая в сторону парка и подернутого легкой дымкой переулка.
– И не говори, – я прижалась к нему еще крепче. – Тут так стремно, что того и гляди раздастся сирена и покажется Пирамидоголовый.
Мы оба засмеялись.
Местный магазин спиртного был за углом. Парень за прилавком продал нам две бутылки красного, того самого зинфанделя, и пригоршню шоколадок для Криса. Я улыбнулась продавцу, повернувшись через плечо, когда мы уже выходили. Он был единственным свидетелем, надеюсь, он меня запомнил.
Status: не прочитано
11:23 25 июня 2015, четвергTom Waits – «Watch Her Disappear»
Когда мы вернулись в дом, я почти не сомневалась, что Крис начнет целовать меня прямо в коридоре, – так мило мы шли по улице, прижавшись друг к другу. Я и хотела этого и не хотела одновременно. Но он, не снимая обуви, прошел на свое прежнее место на диване, к оставленному включенным телевизору, откупорил бутылку и налил нам вина.
Я села поодаль, поджав под себя ноги, и стала ждать, что же будет дальше.
– Даже не помню, когда подсел на эту дрянь, – сказал Крис, выковыривая очередную головку сыра из красной восковой скорлупы. – Еда для детей.
Он сделал внушительный глоток вина, поставил бокал на стол и начал уже знакомую мне игру с фенечками. На левой руке у него было несколько кожаных полосок, полуистлевшие фестивальные ленточки и лиловый резиновый браслет какой-то благотворительной кампании. Он то и дело оттягивал резинку и щелкал по тыльной стороне запястья.
Мы становились все пьянее, веки у меня тяжелели. Пусть этот вечер дешевого вина, ночного телевидения и бессмысленной болтовни не был похож на то, как я представляла себе ночь в доме Криса, я не хотела засыпать. Увидев, как я зеваю, Крис приподнялся на локте и пошарил рукой под диваном. Он извлек оттуда жестяную коробку – точь-в-точь как та, что я нашла в твоих вещах, только чуть побольше. Внутри оказались его запасы.
Приняв свою порцию, он протянул мне свернутую в трубочку двадцатку. Я с сомнением посмотрела на него, потом на купюру и все-таки взяла ее в руку. Совсем как всего день назад с сигаретами – я готова была закурить ради момента, когда его ладони накрыли мои, пряча от ветра язычок пламени.
– Чтобы подольше не уснуть, – он подсел немного ближе.
Я наклонилась над столом и резко втянула в себя дорожку. Где-то между бровями начало саднить. Я облизнула губы и хлебнула вина, чтобы смыть едкую горечь во рту. Это был мой первый раз. Все только ради того, чтобы втереться в доверие к парню, которого подозреваю в убийстве своей сестры, убеждала себя я. Может, все же я и не такой плохой детектив? Работаю под прикрытием, и легенда отличная – тусовщица из Йоханнесбурга.
Я думала о тебе. Своим пьяным мозгом я видела только два возможных продолжения этого вечера. Первый – я говорю ему, кто я и зачем я здесь. Скорее всего, он психанет, но потом успокоится и расскажет мне правду. Второй – я просто останусь сидеть в этой большой неопрятной комнате, и, может быть, правда сама найдет меня.
– Рисунки на стенах – что это? – спросила я, пытаясь отвлечься от своих мыслей.
– Да просто каракули, вроде наскальной живописи. Раньше у меня тут часто бывали гости. Ты, наверное, в курсе, когда-то я играл в группе, и этот дом был местом, где мы жили и репетировали и даже играли концерты для всех, кто готов был послушать. Поклонников тогда было немного, и мы знали их всех по именам, – Крис без конца облизывал губы, так что они припухли и зарделись. Я не могла оторвать от них взгляд.
– И кто это все сделал?
– Что? А, рисунки! Точно, ты же спросила про рисунки. Их сделали люди, которые приходили к нам, и мы сами. Вот, смотри, – он вскочил и одним прыжком оказался у заложенного кирпичом камина, – я пару лет назад страшно разозлился на всех и закрасил стены, но тут еще неплохо видно.
– А кто это – мы?
– Мы… Я и группа, в которой я когда-то пел. Вот.
Он свалил гору хлама с каминной полки. На стене показались профили трех парней, довольно неплохо нарисованные. В них я узнала длинноволосого Криса, Марка и Бена. Должно быть, красили баллончиком по трафарету – такая картинка все равно проступит, чем ее ни закрашивай.
– Очень красиво и так похоже! Почему ты решил их замазать? И отрезать волосы?
– Я же говорю, разозлился. Помню, красил тогда всю ночь. Понимаешь, мы должны были стать величайшей рок-группой в целом мире. Но… – Он нахмурился, как одинокий обиженный ребенок.
Мне захотелось обнять его.
– Как тебе объяснить… Знаешь, вот ты живешь, ходишь на работу, влюбляешься, трахаешься, бухаешь, упарываешься на рейве, но ничто не способно заполнить пустоту внутри. Ничто, кроме музыки. Сколько себя помню, всегда ее слушал, и песни застревали у меня в голове. Причем почти нет разницы какие. Они заполняют мою голову – это как шизофрения. Я слышу голоса. И всегда их слышал. Когда я на сцене, они полностью мной завладевают. Иногда я даже не помню выступлений, у меня случаются провалы в памяти. Так было с самого детства, я просто ходил и пел. И однажды Марк услышал, как я пою. Оказалось, что у него в голове бродят мелодии, которые он раньше не мог облечь в слова. А еще у него была гитара. Мы как будто составили два полушария одного мозга, понимаешь? Когда мы начали писать свои песни, я получил ответ на вопрос о смысле жизни, до того как успел его задать, – глаза у него заблестели. – А потом все изменилось. Вдруг музыка перестала быть детской мечтой. Нас позвали выступить на Гласто, и этот ублюдок Марк начал вести себя как продюсер. Теперь его волновала только слава, он бы