людей страшно развита интуиция… при чем тут интуиция? Дениса больше нет. Она ничего не помнит! Она жалуется, что забывает… теряет ключи, деньги, недавно забыла на остановке сумочку… Вот и второй шарф… тоже. Раньше она, Марина, не обращала внимания, считала милыми чудачествами… иногда она говорит странные вещи, она видит все иначе… раньше она не замечала, а сейчас вспомнила… Бедная Диана!
– Диночка, ты была близка с сестрой? – спрашивает Марина, ей хочется прервать молчание.
– Да. Мы были близки. Ия была моложе на четыре года, но казалась старше. Она была сильная, ничего не боялась. Часто спорила с мамой и Денисом, а потом вообще ушла и сняла квартиру. Денис очень переживал. Я тогда была в Таиланде, мы переписывались. Она написала, что ушла из центра, что Венката… она обозвала его козлом! Ия никогда не стеснялась в выражениях. И еще написала про Влада-Ваганта, они только начали встречаться… – Диана замолкает.
Они молчат. Над свечой вьются мошки, бьются в стекло банки. Нет Ии, нет Влада, нет Дениса, нет Полины Карловны, нет Никиты и Леонида… никого нет!
– Диночка, а тот парень, историк… ник еще такой странный, ты рассказывала… – Марине делается страшно, не нужно бы лезть туда…
– Никита. Помню. А что?
– У него был такой необычный ник…
– Голиард. Я не знала, что это, посмотрела в Википедии. Это средневековый певец. Никита тоже был необычный… жаль, конечно, что перестал звонить… они все перестают звонить. Может, из-за ника он мне понравился… такой необычный… – Диана усмехается печально.
Марина ежится.
– Влад – Вагант, Никита – Голиард… это из-за сестры? И Леонид-Бард… Ты тосковала по ней и искала похожие ники, да? – Марине кажется, она бросилась в омут с головой.
Диана не отвечает. После паузы говорит неохотно:
– Не знаю… может. Не думала об этом.
Снова продолжительное молчание.
– Мы долго пробудем в Зареченске? – спрашивает Диана, и Марина вздрагивает. – Я хочу домой.
– Разве тебе плохо тут? – спрашивает Марина, не зная, что отвечать. – Покой, перемена обстановки… сад. А яблоки какие! Кушать не хочешь? Ты почти ничего не ешь. У нас есть мясо…
И самое главное, она не может ее защитить! И что делать, тоже не знает. Рано или поздно… Пусть лучше поздно!
– Не хочу. – Диана зябко поводит плечами, кутается в плед.
– Может, чаю? С медом, хочешь?
– Хочу. Марина… спасибо тебе. За все.
Марина чувствует, как от ужаса терпнет в затылке – о чем она?
– Диночка, о чем ты… – бормочет Марина. – Все будет хорошо. Мы сейчас горячего чайку с медом, у нас есть овсяное печенье…
– Ты сказала им, что мы уезжаем? – вдруг спрашивает Диана.
– Сказала… – Марина понимает, что Диана говорит о Монахе и Добродееве.
– Они не приедут за мной?
– Они даже не знают, где мы! – Марина вскакивает, бежит в дом готовить чай; смахивает слезы. Из окна кухни видна веранда. Диана сидит, сжавшись в комок, застыв, смутно белеет ее лицо в ранних сумерках…
Марина выносит поднос с чашками и печеньем.
– Вот! Мед я положила. Может, слишком горячий?
Диана берет чашку обеими руками:
– Замерзла… не горячий. Знаешь, я все время вспоминаю ту ночь… хочу забыть, а она не забывается. – Она говорит монотонным невыразительным голосом, не глядя на Марину. – Денис не пришел ночевать и на звонки не отвечал. Мы очень волновались, после смерти Ии мы все время ждали несчастья. Мама всю ночь не спала… Утром я поехала к нему в мастерскую… он спал, в подсобке был диван. На полу валялась пустая бутылка водки… Он никогда не пил, даже пива! А на машине была кровь…
– Ты спросила его…
– Нет! Я сразу ушла. И еще… Я хочу сказать еще что-то…
Диана молчит. Молчит и Марина.
– Я хочу сказать, что я виновата перед тобой, я сказала неправду… Это неправда, что Денис в Бразилии. Он умер, лежит рядом с Ией и мамой, я никогда туда не хожу, заплатила, чтобы убирали… не могу! Думаю, что он живой… что они все живые, как когда-то, что я не одна… Денис был старший брат… старший! Сильный, добрый… он заплетал мне косички, у Ии волосы были короткие, а у меня синие ленточки и заколки с синими камешками. Отводил нас в школу, проверял дневники… и никого уже нет. Не сердись…
– Ну что ты, я понимаю! – Марина вскочила, обогнула стол, обняла Диану.
– Ты меня не бросишь?
– Ни за что на свете! Хочешь, уедем за границу? У меня подруга в Австрии!
– Я хочу домой. Мариночка, когда мы поедем домой?
– Что-то с машиной, – говорит Марина, корчась от собственных фальшивых интонаций, чувствуя, как неубедительно звучит голос. – Надо бы показать механику, пусть проверит. И сразу поедем, пару дней еще… Завтра пойдем на речку, соседка сказала, вода еще теплая, можно искупаться. Ты плаваешь?
– Денис научил…
– Можно за грибами. Ты любишь собирать грибы?
– Не знаю… мы с тех пор не ездили. Знаешь, после их ухода, у меня никого нет… Я люблю тебя!
– У тебя есть друзья… Венката! Старший товарищ, друг, он знал всю твою семью. Я тоже люблю тебя.
– Я боюсь его! – вырывается у Дианы.
– Боишься? Почему?
– Не знаю.
– Он совсем тебе не нравится?
– Он встречался с Ией. Я напоминаю ему сестру. Он иногда так смотрит на меня… у него страшные глаза. Когда он берет меня за руку… – Она замолкает; ежится.
– Ты ему нравишься, – говорит Марина. – Ты красивая. Ты сама говорила, что он хороший, что он делал тебе предложение…
– Хороший. Он дружил с Денисом и мамой. Мама его очень любила. Он говорил, мама была бы рада, если бы мы были вместе. А я боюсь. Он хороший, приносит индийские травы, я плохо сплю, сам заваривает… они так пахнут, у нас такие не растут… И шоколад приносит.
…Мягко опускается ночь; от земли тянет сыростью. Чай остыл.
– Пойдем в дом? – говорит Марина, и Диана послушно поднимается…
Глава 25Авантюра
…И я уйду. А птица будет петь, как пела,
И будет сад, и дерево в саду,
И мой колодец белый.
На склоне дня, прозрачен и спокоен…
Остаток дня Монах промаялся: сидел в Интернете, пил кофе, пока не затошнило, решал глупый кроссворд, словом, развлекался как мог. И при этом прокручивал в голове некую мысль, убеждая себя, что затея выглядит не вполне идиотской, а очень даже в русле нового угла зрения. Он понимал, что в русле нового угла неплохо бы дождаться Анжелику, но нетерпение и азарт переполняли его. Он гнал настырную мысль прочь, но она вилась вьюном и не уходила. Давно не испытывал Монах такого всепоглощающего желания реализовать задуманное! Его даже колотило как в ознобе. Он убеждал себя, что ничего не теряет, что затея вполне невинная, даже пацанская, вполне безопасная и под силу даже ему, даже принимая во внимание гипсовую ногу и отсутствие группы поддержки. Эх, Леша, не вовремя ты соскочил… Ладно, прорвемся! Жизнь все равно продолжается. Главное, рассчитать правильно и соблюдать осторожность. Смотреть в оба, одним словом.
Он выбрался из дома, когда уже вечерело; погрузился в такси. Приказал высадить себя за квартал от бывшего областного профкома, где теперь квартировал йога-центр. Заведение, насколько он помнил, работало до восьми. Монах вошел в холл, кивнул дежурной:
– Мне в рекламу.
– По коридору направо, вторая дверь, – отозвалась пожилая дама. Часы над стойкой показывали половину седьмого.
– Спасибо!
Он бодро поковылял за угол. Миновал дверь в рекламное агентство и направился к низкой двери в темном углу, которую приметил в прошлый раз. Это было какое-то подсобное помещение. Монах налег на дверь, стараясь производить как можно меньше шума. Во рту он держал фонарь, кислый на вкус. Дверь подалась; он юркнул в небольшое темное помещение и перевел дух. Юркнул! Если бы. С трудом протиснулся. Луч фонарика скользнул по нагромождению стульев и столов и уперся в длинную лавку у стены. Монах с облегчением уселся и вытащил изо рта фонарик. Пункт первый прошел успешно, ставим галочку. Теперь оставалось ждать, пока профсоюзное здание опустеет. После чего можно будет приступить к пункту второму.
Он сидел на лавке, чутко прислушиваясь и соображая, что сказать, если вдруг кому-то придет в голову заглянуть в кладовую. Например, что заблудился. Или искал туалет. Или стало плохо, ничего не соображал, забрел случайно. Люди доверчивы, как правило. Причем психологи считают, что самых недоверчивых легче всего обмануть.
Ему даже удалось вздремнуть, несмотря на возбуждение. Очнулся он в кромешной темноте и не сразу понял, где находится. Мобильник показывал половину девятого. Ого! Он осторожно приоткрыл дверь своего убежища. В холле было полутемно – через стеклянную дверь проникал свет уличных фонарей – и очень тихо. Здание опустело. Теперь здесь остались одни привидения. Монах, не торопясь, пошел к лифту, останавливаясь и прислушиваясь. Надеюсь, его не отключают на ночь, пробормотал. Лифт работал. Он поднялся на второй этаж, выбрался из кабины. Снова замер и прислушался. Густая тишина звенела. Монах вспомнил воробья, напугавшего его ночью. Вдруг заныло под ложечкой и появилось ощущение ловушки.
Он добрался до двери с сине-золотой табличкой, оповещавшей, что здесь находится центр йоги «Асана». Дверь была заперта. Монах сунул фонарик в рот и, сопя от натуги и балансируя на одной ноге, принялся вертеть спицей в замочной скважине. В итоге дверь поддалась, и Монах, помедлив и оглянувшись, перевалился через порог. Луч фонарика мазнул по стенам, по книжному шкафу и письменному столу. Он подошел ближе, включил настольную лампу. В глаза ему сверкнула статуэтка Будды из белого металла. Он начал выдвигать ящики стола. В верхнем были какие-то квитанции и бумаги, во втором всякая мелочь: агатовые бусы, четки, браслеты, пригоршня монет… Монах иронически хмыкнул. В третьем он увидел… нечто. Потянулся, опираясь одной рукой на стол. Достал, рассмотрел, хмыкнув, и сунул в карман. Он так увлекся, что не услышал едва уловимого звука открываемой двери. Почувствовал лишь слабое дуновение сквознячка. Он выпрямился и замер, настороженно вглядываясь в темноту за световым кругом от настольной лампы. И тут вдруг вспыхнул свет! Монах дернулся как от удара – на пороге стоял Венката с пистолетом в вытянутой руке, и лицо у него было такое… Монах с неожиданной прытью бросился вперед, сбивая на пол настольную лампу, и одновременно метнул костыль в плафон на потолке. Шум падения, звон стекла, вспышка выстрела и мгновенная темень! Вскрик Монаха от резкой боли в левом предплечье. Его отбросило назад, и он, не сумев удержаться на ногах, стал с размаху опрокидываться на спину, всего лишь на миг задержав падение, уцепившись пальцами за край стола. Тяжелая нога в гипсе также задержала падение – перед глазами его промелькнула картинка баржи, стоящей на якоре. Новый выстрел, новая яркая вспышка, новая резкая боль в руке, удар о стену затылком – и для него все было кончено…