— Беа, что там у тебя, сестра? Идем, а то пропустим игру.
Через несколько минут дверь распахнулась, и появилась Беатрис, готовая к хлору, в купальнике и сандалиях Тева. Одна беда: купальник на ней был надет задом наперед. Цельный купальник с низко вырезанной спиной смотрел совершенно не в ту сторону. То, что когда-то было грудями Беатрис, было выставлено на мое обозрение — причем фулл-фронт. Длинные и старые; в то время я еще не видела ничего, что так цеплялось бы за жизнь — и так висело. Они были похожи на игрушечных змей, которые вылезают из поддельных жестянок с арахисом. Жестянки крепились к ребрам Беатрис, а змеи телесного цвета свисали свободно, почти до пола. Она осмотрела душевую, глядя на все, кроме меня. Я остолбенела: только боялась, что меня будут хватать за грудь — и вот пожалуйста, смотрю на нее.
Тут Беатрис по прямой устремилась к двери. Похоже, она совершенно не в курсе про непорядок с гардеробом.
— Эй, эй, эй! — заорала я, пытаясь преградить ей дорогу.
Она понимала, что чего-то не хватает, но ей не терпелось в бассейн.
— Ба-ба, — сказала она, имея в виду «бассейн». Думаю, его.
— Нам бы повернуть твой купальник. Он задом наперед, милая.
Она взглянула на меня с гневом в вечно красных глазах. Я видела, что Беатрис готова идти и не собирается позволять мне ее задерживать. Ее не интересовало переодевание купальника; пора было играть.
Я закрыла собой выход, осторожно, но решительно отвела ее обратно в кабинку и сделала, что требовалось. Взяла лямки купальника в руки, спустила их. Пришлось побороться. Купальник был такой тесный, что мне пришлось опуститься на колени и тянуть изо всех сил. И вот пожалуйста — Беатрис стоит голышом, моргает и таращится, а я пытаюсь ухватить и натянуть на нее купальник из спандекса. Лицо мое почти упирается в ее вагину и грудь, которые в тот момент были, в общем, недалеко друг от друга. Ее мягкие, вытянутые соски лежали на моих обгоревших от солнца плечах, пока я переворачивала купальник.
Наконец он перевернулся, и я велела Беатрис шагнуть обратно. Она на меня плевать хотела. Наверное, мечтала о том, как они с Дейвом проведут ближайшее лето на курорте Мартас-Винъярд. Я оказалась настойчивее — подняла ее белую, мягкую, похожую на фарфор, ногу и продела в одну дырку, потом проделала то же с другой ногой, а потом изо всех сил натянула крошечный купальник на ее грушевидное тело.
Когда мы закончили, я обливалась потом, а в душевой можно было устраивать парилку. Держась за руки, мы вышли к бассейну. Наконец-то кто-то в лагере захотел подержать меня за руку. Думаю, Беатрис понимала, что мне это нужно. Она повела меня к бассейну, только что не насвистывая, но я слишком вымоталась и издергалась, чтобы принять участие в игре. Вместо этого я села на брезентовый стул и уставилась в никуда, не шевелясь, пока Беатрис плескалась с другими дамами. Одна из них, возможно, и хватала меня за грудь, но я ничего не чувствовала еще двое суток.
Столкновение лицом к лицу с интимными частями Б. оказалось даже не самым запомнившимся мне моментом в душевой лагеря «Якорь». Потому что этот момент — на совести Салли из той же «Старшей, 10». У Салли было какое-то расстройство возраста. Ей исполнилось всего-то сорок, но тело у нее было как у семилетней, а лицо — как у женщины намного старше. При этом — стрижка, как у Питера Пена, черные, чуть седоватые волосы, куча веснушек, лоб в морщинах и суровые черные глаза. Салли была очень худой, говорила как ребенок и всегда держалась сама по себе. Вовлечь ее в какие-то общие занятия было запредельно невозможно. Помню, как подошла к ней однажды и с притворным задором сказала: «Салли, мы идем в шатер искусств и ремесел, будем делать рамки для картинок!» Она уставилась мне в глаза и заглянула в душу. Ей было все равно. Я знала, что ей все равно. Она знала, что я знаю, что ей все равно. В эту секунду мы кивнули и заключили молчаливое соглашение: в общении друг с другом придерживаться более реального взгляда на вещи.
В последнюю нашу неделю в лагере решили устроить вечеринку для всех волонтеров. Для нее я выбрала короткие джинсовые шорты и форменную рубашку, у которой закатала рукава. Перед тем как сочинить этот особый наряд, я уточнила, что Тайлер точно там будет — спросила об этом его и всех его друзей раз по триста. Перед этим я обратила внимание, что единственная из всех не ношу конверсы (как дура), поэтому купила пару бело-голубых, почти таких же, как у Карли. Она заметила, но не разозлилась, а сказала: «Круто! У нас одинаковая обувь!» Эта девочка была хоть в чем-то не совершенна? Не могла хоть разок облажаться, Карли? Пукнуть… хоть что-нибудь… что-то, что дало бы мне понять, что ты человек, а не кукла «Американская Девочка» с идеальными сиськами?
К тому времени я была уже почти уверена, что у них с Дейвом все сложилось; они вечно находили повод прикоснуться друг к другу и хихикали, отбиваясь от стаи. В тот вечер Дейв что-то шептал Карли на ухо, а я осталась одна в новых кедах и носках, которые для них были великоваты, стояла возле пианино в музыкальном шатре с девчонками, и у меня не получалось выучить слова «Не мы раздули пожар» Билли Джоэла. Я на все была готова, чтобы поменяться с Карли местами. Обувь делу не помогла. Карли была как Золушка, а я — одна из сводных сестер, пытающаяся силой натянуть хрустальный башмачок, чтобы принц на мне женился. Внезапно из ниоткуда появилась Салли, подергала меня за рукав и ткнула в сторону туалета. Она попусту не болтала, ей явно было надо. «Старших, 10» надо было каждый раз сопровождать в туалет, и в тот раз Салли назначила меня везунчиком. По правде говоря, я почла за честь, что она выбрала меня в сопровождающие. Мы вместе молча направились к туалету. К тому времени мы уже стали кем-то вроде коллег. Ей было лет на двадцать больше, чем мне, и она сразу открыто дала понять: никаких любезностей, сучка. И я за это была крайне благодарна.
Мы встали в очередь в занятый туалет на четыре кабинки, где стояли до этого сто раз. Когда Салли зашла, она снова потянула меня за рукав, и я опустила глаза (в ней росту было меньше метра). Она смотрела на меня очень напряженно, словно пыталась меня заколдовать. Но нельзя же заорать на одну из своих подопечных: «Ты что, заколдовать меня пытаешься?!» Поэтому я просто спросила: «Что такое, Сэл?» Она не ответила, да и не надо было. Я посмотрела на пол и увидела, что у нее не по одной даже, а по обеим ногам течет жидкое дерьмо, на пол и на мои новехонькие кеды. Я подавила желание заверещать и броситься из туалета к ближайшему озеру. О нет — я смотрела в черные глаза Салли, пока она не закончила. Кажется, ей в тот момент нужно было смотреть кому-то в глаза — и, слава богу, я ей это обеспечила.
Когда все закончилось, я постаралась сделать все для того, чтобы дышать только ртом, пока выбрасывала конверсы в мусорку. Все, кончилися танцы. Я никогда не буду Карли. Я завела Салли под душ и сказала: «Все хорошо, Салли, все в порядке». Но она не волновалась. Она смотрела на меня, словно говоря: ну, коза, что теперь? И на это я ответила…
— Джоан!!!
Вот так я провела самый запоминающийся вечер в лагере «Якорь»: стоя босиком в человеческих экскрементах, зовя на помощь. Джоан пришла и вызволила меня, но когда лагерь через несколько дней закрылся, я ехала домой одна на заднем сиденье автобуса. Пошел слух, что я стояла по колено в этом самом — и, хотите — верьте, хотите — нет, но никто не лез из кожи вон, чтобы пообщаться со старой босой Шумс. Я так и не побывала тогда на вечеринке волонтеров и до сих пор не знаю ни единой строчки из «Не мы раздули пожар». Я и на шаг не приблизилась к тому, чтобы замутить с Тайлером или Дейвом. Уже осенью Тайлер стал встречаться с невероятно красивой блондинкой по имени Стейси. Они были нашими школьными Брэдом и Анжелиной. Если бы про них издавали глянцевый журнал, я бы подписалась. Они походили на брата и сестру, и меня это не парило — но сейчас, оглядываясь, понимаю, что было в этом что-то жуткое. А еще понимаю, что меня так привлекает в «Игре престолов».
Как бы то ни было, тем летом я получила куда больше, чем рассчитывала. Я не достигла цели: мальчик, на которого я запала, мне не достался. Шутки Криса Фарли для Тайлера у меня кончились, а Дейв вообще едва замечал, что я существую. Но я получила куда больше, чем знание, что у пары подростков-укурков, по которым я сохла, на меня привставал. Я провела лето рядом с женщинами из «Старшей, 10». Я повоевала с ними. Мы все делали вместе, и я почла бы за честь вновь оказаться в окопах с этими девушками. Кроме Марты, самой старшей в группе. Она одевалась как Мэрилин Монро, а пахла как мешок с херами, забытый на солнце на год. Нет, я бы все равно сражалась на ее стороне, — но мне пришлось бы стать снайпером на далекой точке или кем-то вроде того.
Двадцать лет спустя я по-прежнему храню их лица и имена в сердце. Они люди, у них есть чувства, — и тела, — как у всех. И иногда эти тела извергают тонны дерьма, и тебе приходится в нем стоять, а иногда надо запихивать их сиськи обратно в сидящий задом наперед купальник. И им на это было совершенно положить. И я начала чувствовать то же самое. Для подростка вроде меня выучиться класть на многое — это практически откровение.
Детей или взрослых с особыми потребностями часто романтизируют, как будто они такие невинные-но-мудрые создания, которые могут смирить нас и сделать лучше. Во-первых, нельзя быть одновременно невинным и мудрым. Это еще одно невозможное сочетание. Это недостижимо и неправдоподобно, как Бренда. Или Карли. Во-вторых, я не предполагаю, что дамы лагеря «Якорь» были тем или другим. Но они жили со своими недостатками, и я благодарна, что мне посчастливилось их повстречать, когда мне было всего четырнадцать. Я уехала из лагеря, познакомившись с женщинами, которые не боялись заявить права на парня, с которым хотели танцевать — и ничего не меняли в себе ради любимого. Не стыдились жизни своего тела — и не врали ни себе, ни другим. Не терпели пустых разговоров или притворства. Смеялись, когда хотелось, как в последний день, и плакали в три ручья, когда им нужно было поплакать. В общем, я наконец нашла своих.