Ирене Нессер была уверена, что эта первая порция денег теперь находится в безопасности и ее почти невозможно отследить. Она провела лишь одну операцию – около миллиона крон переместились на счет, привязанный к кредитной карточке, лежащей у нее в бумажнике. Этот счет принадлежал анонимной компании под названием «Уосп энтерпрайзис»[109], зарегистрированной в Гибралтаре.
Через несколько минут из боковой двери бара гостиницы «Маттерхорн» вышла блондинка с прической типа «паж». Моника Шоулс дошла до отеля «Циммерталь», кивнула портье и поднялась на лифте к себе в номер.
Затем она не спеша облачилась в боевую униформу Моники Шоулс, подправила макияж, покрыла татуировки дополнительным слоем тонального крема и спустилась в ресторан отеля, где поужинала вкуснейшей рыбой. Она заказала также бутылку вина, о котором раньше даже не слышала, какого-то года розлива и которое стоило тысячу двести крон, выпила где-то около бокала, беззаботно оставила остальное и переместилась в бар отеля. При этом оставила около пятисот крон чаевых, поэтому персонал просто не мог не обратить на нее внимания.
Целых три часа она упорно добивалась того, чтобы ее подцепил пьяный молодой итальянец с каким-то аристократическим именем, которое она даже не удосужилась запомнить. Они осушили две бутылки шампанского, из которых она выпила примерно бокал.
Около одиннадцати ее пьяный кавалер склонился и бесцеремонно сдавил ей грудь. Она благосклонно отнеслась к тому, что он скользнул рукой под стол. Похоже, итальянец даже и не почувствовал, что сжимал мягкий латекс. Временами они чересчур буянили, чем вызывали недовольство остальных посетителей. Когда почти в полночь Моника Шоулс заметила, что один из охранников начинает поглядывать на них с осуждением, она помогла своему итальянскому другу добраться до его номера.
Когда он отправился в ванную, она налила последний бокал красного вина и, развернув сложенный пакетик, бросила в вино раздавленную таблетку рогипнола. Через минуту после того, как они подняли бокалы, итальянец рухнул на кровать. Она развязала ему галстук, стянула с него ботинки и прикрыла его одеялом. Потом вымыла в ванной бокалы, вытерла их и покинула номер.
На следующее утро в шесть часов Моника Шоулс позавтракала у себя в номере, оставила солидные чаевые и выписалась из «Циммерталя» еще до семи. Прежде чем покинуть номер, она уделила несколько минут мерам предосторожности – стерла свои отпечатки пальцев с дверных ручек, гардеробов, унитаза, телефонной трубки и других предметов, к которым прикасалась.
Сразу после того, как ее разбудили в половине девятого, Ирене Нессер выписалась из гостиницы «Маттерхорн». Она взяла такси и перевезла свои вещи в камеру хранения на железнодорожном вокзале. В последующие часы норвежка посетила девять частных банков, между которыми распределила часть облигаций с Каймановых островов. К трем часам дня примерно десять процентов облигаций были обналичены, а деньги она разместила на более чем тридцати номерных счетах. Оставшиеся облигации связала в пачку и сложила до лучших времен в банковский сейф.
Ей предстояло нанести еще несколько визитов в Цюрих, но с этим можно было не спешить.
В половине пятого дня Ирене Нессер приехала на такси в аэропорт, где в дамской комнате разрезала на мелкие кусочки паспорт и кредитку Моники Шоулс и спустила их в унитаз. Ножницы она выбросила в урну. После 11 сентября 2001 года не стоило привлекать к себе внимание багажом, в котором могли обнаружить острые предметы.
Ирене Нессер прилетела в Осло рейсом GD 890 авиакомпании «Люфтганза». Здесь она на автобусе доехала до центрального вокзала, снова зашла в дамскую комнату и сняла с себя одежду. Затем поместила все предметы, составлявшие образ Моники Шоулс – парик с прической «паж» и фирменную одежду, – в три пластиковых пакета и рассовала их по разным мусорным бакам и урнам возле вокзала. Пустую сумку фирмы «Самсонайт» она оставила в незапертой ячейке камеры хранения. Золотая цепочка и сережки были дизайнерскими украшениями и могли навести на ее след – они исчезли в канализационном люке.
Накладной латексный бюст после некоторых мучительных сомнений Ирене Нессер решила сохранить.
Она боялась опоздать и потому свой гамбургер в «Макдоналдсе» проглотила чуть ли не целиком. Параллельно она переложила содержимое эксклюзивного кожаного портфеля в свою спортивную сумку. Уходя, оставила портфель под столом. Купив в киоске кофе латте, она рванула к ночному поезду на Стокгольм и успела вскочить в него как раз в тот самый момент, когда закрывались двери. Здесь у нее было заранее забронировано отдельное купе.
Заперев дверь купе, Лисбет почувствовала, что впервые за двое суток содержание адреналина у нее в крови снизилось до нормального уровня. Она распахнула окно и закурила сигарету, пренебрегая запретом, попутно по чуть-чуть отхлебывая кофе. Поезд тем временем выехал из Осло.
Лисбет прокрутила в голове свой контрольный список, чтобы убедиться, что она не упустила ни единой детали. Через минуту девушка нахмурила брови, пошарила в кармане куртки, извлекла оттуда ручку из отеля «Циммерталь», внимательно рассмотрела ее и выбросила в окно.
Через пятнадцать минут она забралась в постель и почти мгновенно заснула.
ЭпилогАудиторское заключениеЧетверг, 27 ноября – вторник, 30 декабря
В специальном номере «Миллениума» публиковались целых сорок шесть страниц материала о Хансе Эрике Веннерстрёме. Журнал вышел в свет в последнюю неделю ноября и произвел эффект разорвавшейся бомбы. Авторами заглавного текста номера значились Микаэль Блумквист и Эрика Бергер. В первые часы масс-медиа не знали, как им отнестись к этой сенсации. Год назад публикация аналогичного текста увенчалась тем, что Блумквиста приговорили за клевету к тюремному заключению и, судя по всему, уволили из «Миллениума». Тем самым он сильно подорвал к себе доверие. И вот теперь то же издание вновь печатает материал того же журналиста, содержащий значительно более серьезные обвинения, чем статья, за которую его осудили. Содержание статьи местами казалось настолько абсурдным, что противоречило элементарному здравому смыслу. Шведские СМИ находились в шоке и замерли в ожидании.
Но вечером «Та, с канала ТВ‑4» начала программу новостей с одиннадцатиминутного обзора главных обвинений Микаэля Блумквиста в адрес Веннерстрёма. Несколькими днями раньше Эрика Бергер встретилась с ней за ланчем и, как особо доверенному лицу, выдала ей эксклюзивную информацию.
Канал ТВ‑4 всегда состязался с новостными программами на государственных телеканалах, которые вышли в эфир только с девятичасовыми выпусками. Тогда и Шведское телеграфное агентство разослало первую новость с осторожным заголовком «Осужденный журналист обвиняет финансиста в особо тяжких преступлениях». Новость повторяла телевизионную информацию в сокращенном варианте, но уже сам факт, что Телеграфное агентство обратилось к этой теме, вызвал лихорадочную активность в консервативной утренней газете и дюжине региональных газет, которые спешили переверстать первую полосу, прежде чем включатся печатные станки. До этого момента эти газеты намеревались проигнорировать статью в «Миллениуме».
Либеральная утренняя газета прокомментировала сенсацию в передовице, написанной лично главным редактором. Вечером, когда в эфир вышли новости канала ТВ‑4, главный редактор выступал в качестве гостя. Он подверг сомнению версию секретаря редакции, который горячо убеждал его по телефону, что статья Блумквиста «не может быть голословной». При этом главный редактор произнес фразу, ставшую впоследствии классикой жанра: «Ерунда – наши экономические обозреватели уже давно бы все раскопали». В результате передовица либерального главного редактора оказалась единственным медиаголосом в стране, буквально разгромившим статью «Миллениума». Автор использовал такие клише, как «преследование личности, грязная криминальная журналистика», он требовал «принять меры против уголовно наказуемых высказываний в адрес достойных граждан». Правда, этим участие главного редактора в дебатах и закончилось.
Ночью редакция «Миллениума» была полна народа. Вначале предполагалось, что там останутся только Эрика Бергер и новый ответственный секретарь Малин Эрикссон, чтобы отвечать на звонки. Однако и в десять вечера все сотрудники по-прежнему находились на своих местах, к ним присоединились еще как минимум четверо прежних коллег и шесть фрилансеров. В полночь Кристер Мальм откупорил бутылку шампанского. Старый приятель из вечерней газеты прислал ему гранки номера, где делу Веннерстрёма посвящалось шестнадцать полос под рубрикой «Финансовая мафия». Когда на следующий день вышли вечерние газеты, средства массовой информации буквально взорвались.
Ответственный секретарь редакции Малин Эрикссон пришла к выводу, что не зря она пришла работать в «Миллениум».
Всю следующую неделю Шведскую биржу лихорадило – к делу подключилась финансовая полиция, подтянулись прокуроры, и развернулась паническая деятельность по продаже акций. Через два дня после разоблачений в прессе дело Веннерстрёма вышло на правительственный уровень, и в связи с этим министр экономики вынужден был разразиться своими комментариями.
Впрочем, этот бум не означал, что массмедиа безоговорочно восприняли разоблачения «Миллениума» – уж слишком серьезный выпад на сей раз позволил себе журнал. Но в отличие от первого дела Веннерстрёма, на сей раз «Миллениум» смог представить убедительные доказательства: и электронную почту самого Веннерстрёма, и копии файлов из его компьютера, включая балансовые отчеты по тайным банковским счетам на Каймановых островах и в двух дюжинах других стран, секретные соглашения и еще массу всякой всячины. Хранить все это на своем жестком диске было такой несусветной глупостью, что более предусмотрительный преступник никогда в жизни не рискнул бы это сделать. Вскоре всем стало ясно, что если материалы «Миллениума» дойдут до апелляционного суда – а все сходились на том, что дело рано или поздно до