орректировать планы и маршрут, требовалось разрешение службы безопасности, но хлопоты с этими бюрократами Лобак брал на себя. А пока ему было важно, чтобы я оказался на борту.
– И наверняка вместе с Эдит?
– Эдит должна была проникнуть на корабль, укрывшись в одном из трехсот ящиков с оборудованием. Предполагалось, что я смог бы ее защитить, если б ее обнаружили до того, как мы покинем немецкие территориальные воды, и помешать капитану совершить какую-нибудь оплошность. При благополучном же развитии событий мне следовало дождаться, пока мы отплывем подальше от Германии, и выпустить ее из ящика.
– Неплохо.
– Задумано-то все было действительно неплохо, но поездка обернулась сущим кошмаром. Капитана корабля звали Оскар Гранат, и он не обрадовался тому, что ему придется отвечать за наследника его работодателя. Мы покинули Гамбург в конце июня, около девяти часов вечера. Не успел корабль покинуть гавань, как раздался сигнал воздушной тревоги. Начался налет английских бомбардировщиков – самый мощный из тех, что мне довелось пережить, – и, разумеется, они метили в гавань. Не скрою, я почти описался, когда поблизости от нас начали рваться бомбы. Однако нас спасло просто чудо, с поврежденным двигателем кораблю удалось прорваться сквозь жуткий шторм – ночью! – и не нарваться на установленные в воде мины. На следующий день мы прибыли в Карлскруну… Вас, наверное, интересует, что произошло с девушкой?
– Мне кажется, я уже знаю.
– Мой отец, разумеется, взбесился. Я рисковал всем чем можно и чем нельзя – это была настоящая горячка. Девушку могли депортировать в любую секунду – ведь шел сорок первый год. Но к тому времени я уже был без памяти влюблен в нее, как когда-то Лобак влюбился в ее мать. Я был непреклонен и поставил своему отцу ультиматум: либо он благословляет меня на этот брак, либо пусть ищет другого подающего надежды наследника для семейного предприятия. Отец сдался.
– Она что, умерла?
– Да, она ушла из жизни слишком рано. В пятьдесят восьмом году. Мы прожили вместе около шестнадцати лет. У нее оказался врожденный порок сердца. И к тому же выяснилось, что я бесплоден – поэтому наш брак оказался бездетным. Вот почему мой брат меня ненавидит.
– Только потому, что вы на ней женились?
– Потому, что я – используя его терминологию – женился на грязной жидовской шлюхе. Он считал, что я совершил предательство по отношению к расе, народу, морали – ко всем принципам, которые он отстаивал.
– Да он просто чокнутый…
– Ты даже не представляешь, насколько прав.
Глава 10Четверг, 9 января – пятница, 31 января
Согласно метеосводкам газеты «Хедестадс-курирен», первый месяц, проведенный Микаэлем вдали от цивилизации, оказался рекордно холодным, или, по крайней мере, как сообщил ему Хенрик Вангер, самым холодным с военной зимы 1942 года. Микаэль был с этим вполне согласен. Уже после недели, проведенной в Хедебю, он близко познакомился с такими предметами одежды, как кальсоны, вязаные шерстяные носки и утепленные фуфайки.
В середине января ему пришлось пережить несколько кошмарных дней, когда температура опускалась до немыслимой отметки – тридцать семь градусов мороза. Ничего подобного ему прежде испытывать не приводилось, даже в тот год, когда он служил в армии, в Кируне. А однажды утром в его домике даже замерз водопровод. Гуннар Нильссон снабдил Блумквиста двумя большими пластиковыми канистрами, чтобы он смог приготовить еду и умыться. Но холод буквально парализовал все и вся. От мороза на окнах расцвели ледяные цветы. И хотя Микаэль топил печку, он никак не мог согреться. Каждый день он подолгу колол дрова в сарае за домом.
Порой Микаэль был готов взвыть; ему хотелось вызвать такси, доехать до города и сесть на ближайший поезд, идущий куда-нибудь на юг. Но он стоически натягивал второй свитер и укутывался в одеяло, а потом садился за кухонный стол, пил кофе и штудировал старые полицейские протоколы.
Но вскоре погода переменилась, и – подумать только – температура поднялась до вполне приемлемых минус десяти градусов.
Между тем Микаэль уже начал знакомиться с обитателями Хедебю. Мартин Вангер сдержал свое обещание и пригласил его на ужин собственного приготовления: к столу он подал жаркое из лосятины и красное итальянское вино. Генеральный директор не был женат, но тесно общался с Эвой Хассель, которая тоже была приглашена на ужин. Она оказалась очень милой женщиной, с ней было интересно общаться, и Микаэль нашел ее весьма привлекательной. Эва работала зубным врачом и жила в Хедестаде, но уик-энды проводила у Мартина Вангера. Слово за слово, и Микаэль выяснил, что они знали друг друга много лет, но начали встречаться уже в зрелом возрасте и не видели смысла заключать брачный союз.
– Ведь она мой зубной врач, – со смехом пояснил Мартин Вангер.
– А породниться с твоими чокнутыми родственниками – вовсе не предел моих мечтаний, – заметила Эва Хассель и ласково похлопала своего приятеля по колену.
Вилла Мартина Вангера выглядела как мечта холостяка, воплощенная архитектором – с черной, белой и хромированной мебелью. Даже ценителя стиля Кристера Мальма могли бы вдохновить дорогие дизайнерские изделия. Кухня была оснащена оборудованием для профессионального повара, а в гостиной имелся высококлассный проигрыватель и уникальная коллекция джаза, от Томми Дорси до Джона Колтрейна. Мартин Вангер, будучи весьма состоятельным господином, оборудовал дорогой и комфортабельный, но начисто лишенный индивидуальности дом. Микаэль отметил, что вместо картин на стенах висят репродукции и постеры, какими торгуют в «ИКЕА», – эффектные, но в целом безликие. Книжные полки – по крайней мере, в той части дома, в которой находился Микаэль, – были полупустые; на них свободно размещалась Национальная энциклопедия и несколько подарочных книг, которые обычно дарят на Рождество. Судя по всему, Мартин Вангер тяготел к двум хобби: музыке и приготовлению пищи. В связи с первым он собрал около трех тысяч долгоиграющих дисков, а благодаря второму стал грузным и круглым.
В Мартине сочетались такие трудно совместимые черты, как упрямство, резкость и любезность. Не требовалось особых аналитических способностей, чтобы заключить, что генеральный директор был личностью неоднозначной. Пока они слушали композицию «Ночь в Тунисе», беседа вращалась в основном вокруг концерна «Вангер». Мартин даже не скрывал, что его компания борется за выживание. Сам по себе выбор темы смутил Микаэля. Ведь Мартин Вангер прекрасно сознавал, что у него в гостях находится журналист – экономический обозреватель, и тем не менее обсуждал внутренние проблемы концерна столь откровенно, что это выглядело как проявление легкомыслия.
Но он явно исходил из того, что Микаэль работал на Хенрика Вангера, и этого было достаточно, чтобы Мартин считал его «своим». Так же, как и бывший генеральный директор, его преемник считал: в том, что концерн находится в столь плачевном состоянии, семья Вангеров должна винить только себя. Правда, в отличие от патриарха, он относился к этому факту не так серьезно и не питал ненависти к родственникам. Казалось, что Мартина Вангера просто смешил неисправимый идиотизм его родных. Эва Хассель лишь кивала, воздерживаясь от комментариев. Конечно, они обсуждали эти вопросы и раньше.
Мартин Вангер уже знал, что Микаэль получил задание написать семейную хронику, поэтому он спросил, как продвигается работа. Микаэль улыбнулся и ответил, что с трудом осваивает даже имена многочисленных родственников, и попросил разрешения зайти еще раз и задать несколько вопросов, если это будет удобно. Он уже подумывал, не завести ли разговор о навязчивой идее Хенрика относительно исчезновения Харриет. Блумквист не сомневался, что Хенрик Вангер не раз терзал брата пропавшей девушки своими идеями на этот счет. Кроме того, Мартин и сам должен понимать, что раз Микаэль занялся написанием семейной хроники, то от него едва ли удастся скрыть бесследное исчезновение одного из членов семьи. Однако Мартин, похоже, не собирался упоминать о том происшествии, и Микаэль решил обождать. Рано или поздно непременно появится повод обсудить историю Харриет.
Они засиделись. Наконец выпили на посошок несколько рюмок водки и расстались только около двух часов ночи. Триста метров по скользкой тропинке до своего дома Микаэлю пришлось одолевать в весьма приподнятом настроении. Но в целом он считал, что провел приятный вечер.
Микаэль уже вторую неделю гостил в Хедебю.
Как-то в сумерках в дверь его домика кто-то постучал. Он отложил в сторону папку с полицейскими протоколами, которую только-только успел раскрыть – это была шестая по счету, – и, предусмотрительно прикрыв дверь в кабинет, впустил в дом разодетую в меха блондинку лет пятидесяти.
– Привет. Вот… просто хотела познакомиться. Меня зовут Сесилия Вангер.
Они пожали друг другу руки, и Микаэль достал кофейные чашки.
Сесилия Вангер, дочь нациста Харальда Вангера, оказалась искренней и очень привлекательной женщиной. Микаэль вспомнил, что Хенрик Вангер отзывался о ней очень тепло и говорил, что она не общается с отцом, хоть и живет по соседству с ним. Они немного поболтали, а потом гостья перешла к цели своего визита.
– Насколько я понимаю, вы собираетесь написать книгу о нашей семье. Не совсем уверена, что мне нравится эта идея, – сказала она. – В любом случае я хотела бы знать, что вы за человек.
– Меня нанял Хенрик Вангер. На самом деле я должен написать историю его жизни.
– Вот именно. Добрейший Хенрик не вполне нейтрально относится к собственной семье.
Микаэль недоуменно взглянул на нее; он не понимал, что она хотела сказать.
– Вы не хотите, чтобы я писал книгу о семье Вангеров?
– Я этого не говорила. Да и мое мнение, вероятно, ни на что не повлияет. Но думаю, вы уже поняли, что быть членом этого семейства во все времена было очень нелегко.
Микаэль не имел никакого понятия о том, что ей рассказывал Хенрик и насколько Сесилия осведомлена о его задании. Он развел руками: