– Какой она на самом деле была? Похоже, что все воспринимали ее совершенно по-разному.
– То, что я скажу, не предназначено для печати или для записи…
– Конечно. Говори…
– Не имею понятия, что тогда творилось у Харриет в голове. Тебя, конечно, интересует последний год… Так вот. Один день она могла быть фанатичной богомолкой. А на следующий день красилась, как шлюха, и отправлялась в школу в обтягивающем свитере. Чтобы понять, что она чувствовала себя глубоко несчастной, не обязательно быть психологом. Но я, повторяю, здесь не жила и слышала только сплетни.
– Но в чем все же заключались ее проблемы?
– В Готфриде и Изабелле, разумеется. Их брак был союзом двух психопатов. Они или пьянствовали, или воевали друг с другом. Не физически – Готфрид был не из задир-рукоприкладчиков, он сам побаивался Изабеллу. Она просто кошмарная особа. Где-то в начале шестидесятых он поселился в домике на краю острова, а Изабелла никогда там не появлялась. Порой он бродил по округе как настоящий голодранец. А потом трезвел, аккуратно одевался и даже искал себе работу.
– Неужели никто не хотел помочь Харриет?
– Хенрик, конечно, хотел. Ведь в конце концов она переехала к нему. Но не забывай, что тогда он играл роль великого промышленника. Он много ездил и не мог уделять Харриет и Мартину много внимания и времени. Я многое пропустила из этого периода, поскольку жила сначала в Уппсале, а потом – в Стокгольме. Но, честно говоря, имея такого отца, как Харальд, я тоже не могу похвастаться счастливым детством. Но потом спустя годы поняла: Харриет никогда никому не открывала душу. И в этом заключалась ее главная проблема. Она, напротив, притворялась, что у них счастливая семья.
– Наверняка из чувства противоречия.
– Безусловно. Но после того, как утонул ее отец, она изменилась. Делать вид, что все хорошо, стало невозможно. До этого Харриет была… я даже не знаю, как объяснить… вполне обычной девочкой подросткового возраста, хотя и очень одаренной и не по годам развитой. В последний же год она по-прежнему выделялась интеллектуальными способностями – пятерки по всем тестам и тому подобное, – но словно лишилась души.
– А как утонул ее отец?
– Готфрид? Очень прозаично. Он выпал из лодки прямо под домом. У него была расстегнута ширинка, а содержание алкоголя в крови было выше всяких норм, так что сам можешь догадаться, как все случилось. А обнаружил его Мартин.
– Я этого не знал…
– Как ни странно, Мартин стал очень приличным человеком. А ведь если бы ты спросил меня тридцать пять лет назад, я бы сказала, что если кому-то из этой семьи и нужен психиатр, то это именно ему.
– Что ты имеешь в виду?
– От семейных коллизий страдала не только Харриет, но и Мартин. Он много лет был настолько молчаливым и замкнутым, что его даже можно было назвать дикарем. Им обоим приходилось нелегко. Да и, в общем-то, нам всем. Я тоже не слишком-то ладила со своим отцом. Мне кажется, ты уже и сам понял, что он абсолютно чокнутый. И моя сестра Анита, и кузен Александр тоже страдали от тех же проблем. Словом, счастливого детства в семействе Вангеров не было ни у кого.
– А что случилось с твоей сестрой?
– Анита живет в Лондоне. Она поехала туда в семидесятые годы поработать в шведской турфирме – и осталась насовсем. Вышла замуж, но скоро они разъехались, и Анита так и не успела представить его своей семье. Сейчас она – топ-менеджер на одной из авиалиний «Бритиш эруэйз». Мы с нею прекрасно ладим, но общаемся не слишком часто, встречаемся примерно раз в два года. Она никогда не приезжает домой в Хедестад.
– Почему?
– Наш отец – психопат. По-твоему, этого мало?
– Но ведь ты же осталась.
– Я и Биргер, мой брат.
– Биргер – политик?
– Не смеши меня. Биргер старше нас с Анитой. Мы никогда не были особенно близки. Ему кажется, что он очень значительный политик, что его выберут в риксдаг или он получит пост министра, если правые придут к власти. На самом же деле он – весьма посредственный муниципальный чиновник, к тому же в захолустье, и похоже, что его карьера на этом закончится.
– Больше всего меня восхищает в семействе Вангеров то, что все друг друга терпеть не могут.
– Я бы так не сказала. Я очень хорошо отношусь к Мартину и Хенрику. И всегда с удовольствием общаюсь с сестрой, хоть мы и не слишком часто встречаемся. Я не переношу Изабеллу и не слишком люблю Александра. С отцом же и вовсе не разговариваю. Получается примерно пятьдесят на пятьдесят. Биргер… он скорее пафосный дурак, чем плохой человек. Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Скорее всего, дело в том, что представители клана Вангеров с детства начисто лишены дипломатических навыков. Мы говорим то, что думаем.
– Да, я заметил, что вы слишком прямолинейны. – Микаэль протянул руку и коснулся ее груди. – Не успел я пробыть здесь и пятнадцати минут, как ты меня атаковала.
– Честно говоря, меня разбирало любопытство, каков ты в койке, еще с нашей первой встречи. И подумала, что стоит проверить это на практике.
Впервые в жизни Лисбет Саландер настоятельно потребовалось с кем-нибудь посоветоваться. Однако для этого нужно было кому-то довериться, а это означало, что она должна была раскрыть все свои тайны. Но кому ей исповедоваться? Она просто-напросто не умела общаться с людьми.
Лисбет Саландер насчитала десять человек из своей записной книжки, которых могла назвать своими знакомыми. Это если по максимуму.
Можно было поговорить с Чумой, ведь он занимал достаточно стабильное место в ее жизни. Но называть его другом она бы не стала. И, уж конечно, он не сможет помочь в решении ее проблемы. Это не вариант.
Сексуальный опыт Лисбет Саландер вовсе не был столь убогим, каким она пыталась описать его адвокату Бьюрману. Правда, сама она всегда – или, во всяком случае, часто – диктовала условия, на которых могла бы согласиться на сексуальные отношения. За время, прошедшее с ее пятнадцатилетия, у Лисбет было около пятидесяти партнеров. В среднем по пятеро в год – вполне нормально для одинокой девушки, которая с годами стала рассматривать секс как приятный способ времяпровождения.
Преобладающее большинство этих случайных связей выпало на двухлетний период на исходе подросткового возраста, в те бурные годы, как раз когда ей следовало обретать самостоятельность. Тогда Лисбет Саландер находилась на перепутье; она утратила контроль над собственной жизнью, и ее будущее вполне могло превратиться в триллер – бесконечные протоколы о потреблении наркотиков и алкоголя и отправки в различные лечебницы. Но с тех пор, как ей исполнилось двадцать и она начала работать в «Милтон секьюрити», Лисбет взяла себя в руки и – как она сама считала – отрегулировала свою жизнь.
Ей больше не приходилось угождать какому-нибудь козлу, кто брал для нее в шалмане три кружки пива, и уже не нужно было заявляться домой вместе с алкашом, который толком не усвоил ее имя. В последний год она ограничивалась одним-единственным постоянным сексуальным партнером. Так что запись в журнале о ней как о девице, которая с семнадцати лет ведет беспорядочную половую жизнь, уже утратила свою актуальность.
Нередко Лисбет занималась сексом с кем-нибудь из компании друзей, к которой она вообще-то не принадлежала, но где ее принимали, поскольку она знала Силлу Нурен. Лисбет Саландер встретила ее в девятнадцать лет, когда уступила настоятельному требованию Хольгера Пальмгрена и пыталась получить недостающие для аттестата оценки в школе для взрослых. У Силлы были красно-синие волосы с отдельными черными прядями, черные кожаные брюки, кольцо в носу и столько же заклепок на поясе, как у самой Лисбет. На первом уроке они подозрительно разглядывали друг друга.
По какой-то не вполне понятной Лисбет причине они начали общаться. Чтобы дружить с Лисбет, требовались особые душевные качества, особенно в те годы, но Силла игнорировала ее молчание и таскала с собой по злачным местам. Благодаря ей Лисбет стала членом группы «Персты дьявола», которая первоначально объединяла четырех девчонок из пригорода, любивших тяжелый рок. По вторникам они встречались в кафе «Мельница», чтобы позлословить о парнях, поболтать о феминизме, пентаграммах, музыке и политиках и вволю оттянуться пивом средней крепости. Таким образом они полностью оправдывали свое название.
Саландер, конечно, душой компании не стала и редко участвовала в беседах, но ее принимали такой, какая она есть, – она могла появляться в любое время и целый вечер молча тянуть пиво. Они также приглашали ее в гости на дни рождения, рождественский глинтвейн и тому подобное; правда, чаще всего она не приходила.
За те пять лет, что Лисбет общалась с «Перстами дьявола», девушки изменились. Волосы обрели более стандартный цвет, одежду они покупали скорее в магазине «Н&М», а не в секонд-хенде. Они уже учились или работали, а одна девушка даже стала мамой. Лисбет казалось, что только она одна из них всех ничуть не изменилась, и можно было подумать, что она застряла на одном месте.
Однако они по-прежнему радовались, когда встречали друг друга. Пожалуй, Лисбет только в компании «Перстов дьявола» ощущала свою принадлежность к какой-то социальной группе. Она вполне комфортно чувствовала себя и среди парней, с которыми встречались девушки из группы.
«Персты дьявола» выслушали бы ее и даже оказали бы ей поддержку. Но они понятия не имели о том, что Лисбет Саландер по решению суда является юридически неправомочной. Конечно, ей бы не хотелось, чтобы они тоже начали смотреть на нее косо.
А значит, это не вариант, вот к какому выводу она пришла.
В адресной книжке Лисбет не значилось никого из бывших одноклассников. У нее практически не было никакого круга знакомств, групп поддержки или контактов в среде власть имущих. Так к кому же ей следовало обратиться, чтобы рассказать о своих проблемах с адвокатом Нильсом Бьюрманом?
Один человек, пожалуй, имелся. Лисбет долго и тщательно взвешивала возможность довериться Драгану Арманскому – зайти к нему и описать свою ситуацию. Он говорил, что если ей потребуется помощь, она может не раздумывая обращаться к нему. Лисбет не сомневалась, что он говорил это на полном серьезе.