– В прошлом году мы допустили серьезный просчет, и в результате журнал осудили за клевету. Мы об этом очень сожалеем… и при удобном случае снова вернемся к этой истории.
– Вы вернетесь к этой истории? Что вы имеете в виду? – спросил репортер.
– Я имею в виду, что мы изложим свою версию событий. Ведь мы до сих пор этого не сделали.
– Но вы могли бы выступить в суде.
– Мы предпочли воздержаться от этого. Но, разумеется, по-прежнему будем заниматься журналистскими расследованиями.
– Означает ли это, что вы по-прежнему готовы представить доказательства своей правоты?
– Сегодня я воздержусь от комментариев по этому вопросу.
– Но после решения суда вы уволили Микаэля Блумквиста…
– Вы ошибаетесь. Прочтите наш пресс-релиз. Ему требовался перерыв. Так что после паузы в работе он вновь займет должность ответственного редактора. Это произойдет еще в нынешнем году, только чуть позже.
Пока объектив камеры скользил по помещению редакции, репортер бегло пересказывал бурную историю «Миллениума» – нетипичного и дерзкого издания. Микаэль Блумквист никаких комментариев давать не мог: его только что заключили в тюрьму Руллокер, расположенную близ озера, прямо посреди леса, километрах в десяти от Эстерсунда, в Йемтланде.
Зато Лисбет Саландер заметила, как в самом углу телевизионной картинки, в дверях вдруг промелькнул Дирк Фруде. Она нахмурилась и задумчиво прикусила губу.
Понедельник оказался малособытийным, и в девятичасовом выпуске «Новостей» Хенрику Вангеру отвели целых четыре минуты. У него брали интервью в студии местного телевидения в Хедестаде. Репортер начал с того, что «легендарный промышленник Хенрик Вангер впервые после двадцати лет нарушил обет молчания и вновь появился в свете рампы».
Затем следовала биография Хенрика Вангера, проиллюстрированная кадрами черно-белой хроники, где тот выступал вместе с Таге Эрландером на открытии фабрик в 1960‑х годах. Потом камера взяла крупным планом стоявший в студии диван, на котором, расслабленно откинувшись на спинку и скрестив ноги, расположился Хенрик Вангер. На нем была желтая рубашка, узкий зеленый галстук и темно-коричневый пиджак свободного покроя. Внешне он походил на тощее древнее огородное пугало. Но говорил Хенрик четко и рассудительно. И к тому же искренне.
Для начала репортер спросил его: что вдохновило его стать совладельцем «Миллениума».
– «Миллениум» – интересный журнал, за которым я внимательно слежу уже несколько лет. Но сейчас он подвергается массированной целенаправленной атаке. У него есть могущественные враги, которые организуют бойкот со стороны рекламодателей с целью его полного разорения.
Репортера такой ответ явно ошарашил, но он сразу сообразил, что и без того нестандартная история приобретает совершенно неожиданную перспективу.
– Но кто конкретно стоит за этим бойкотом?
– Это как раз один из тех вопросов, в которых нам предстоит тщательно разобраться. Но пользуясь случаем, я считаю себя обязанным заявить: «Миллениум» не позволит так легко себя потопить.
– Поэтому вы и стали совладельцем журнала?
– Если некоторые личности в целях защиты своих особых интересов получат возможность заставить замолчать неугодные им голоса из медиапространства, это может крайне негативно повлиять на свободу слова.
Хенрик Вангер сейчас выступал как этакий культурный радикалист и борец за открытое и свободное общество. Микаэль Блумквист, впервые в этот вечер заглянувший в тюремную телевизорную, ни с того ни с сего расхохотался. Остальные заключенные с тревогой покосились на него.
Позже, лежа на койке у себя в камере, напоминавшей тесный номер мотеля, с маленьким столиком, стулом и закрепленной на стене полкой, Блумквист признал, что Хенрик и Эрика представили эту новость именно так, как ее следовало представить. Он еще даже не успел ее ни с кем обсудить, но уже понимал, что в отношении общественности к «Миллениуму» уже кое-что изменилось.
Хенрик Вангер своим выступлением объявил войну Хансу Эрику Веннерстрёму. И недвусмысленно дал ему понять: отныне ты будешь сражаться не против журнала с шестью сотрудниками и годовым бюджетом, равным представительскому обеду компании «Веннерстрём груп». Теперь тебе предстоит воевать с концерном Вангеров, от былого величия которого хоть и осталось немногое, но который все-таки является значительно более мощным противником. Теперь у тебя есть лишь один выбор: либо отступиться, либо уничтожить заодно и империю Вангеров.
Фактически Хенрик Вангер заявил публично, по телевидению, что готов к войне. Возможно, шансов против Веннерстрёма у него и нет, но тому эта война обойдется недешево.
Выступая, Эрика тщательно подбирала слова. Она, в общем-то, не сказала ничего конкретного, но ее реплика о том, что журнал «еще не изложил свою версию», дала понять: им есть что излагать. Таким образом она заявила, причем весьма дипломатично: несмотря на то, что Микаэля привлекли к ответственности, осудили и в настоящее время он находится в тюрьме, на самом деле Блумквист невиновен и есть другая правда.
Слово «невиновный» во всеуслышание не прозвучало, но невиновность Микаэля становилась очевидной, если не для всех, то для многих. Бергер утверждала: его возвращение на должность ответственного редактора – вопрос решенный, и «Миллениуму» нечего стыдиться. Убедить общественность ничего не стоило – все питают слабость к конспирационным теориям, и вполне понятно, на чьей стороне окажутся симпатии публики, когда придется выбирать между преуспевающим богатым бизнесменом – и смелым и внешне эффектным главным редактором. Конечно, массмедиа не так-то легко убедить. Но Эрика, возможно, обезоружила целую армию критиков, которые теперь не посмеют открыть рот.
По большому счету ни одно из событий дня не изменило ситуацию, но «Миллениум» выиграл время и слегка изменил соотношение сил. Микаэль мог представить себе, что для Веннерстрёма этот вечер стал не очень приятным. Ведь тот не мог знать, сколько им известно – много или мало. И, прежде чем сделать следующий ход, ему придется это узнать.
Эрика сначала посмотрела собственное выступление, а затем – запись интервью Хенрика Вангера, после чего с мрачным выражением лица выключила телевизор и видеоприставку. Взглянула на часы – без четверти три ночи – и решила не звонить Микаэлю. Он сидит взаперти, и вряд ли ему разрешили держать в камере мобильник. На свою загородную виллу в Сальтшёбадене Эрика вернулась поздно, когда ее муж уже спал. Она подошла к бару и, налив себе изрядную порцию «Аберлау»[68] – а спиртное она пила примерно раз в год, – села к окну и начала смотреть на залив Сальтшён и на маяк у выхода в пролив.
После того как Эрика заключила контракт с Хенриком Вангером, она осталась с Микаэлем наедине, и они не на шутку поссорились. За все эти годы они много раз ссорились и спорили из-за того, как следует подавать материал, какой выбрать дизайн, достоверны ли источники и из-за тысячи других вещей, касавшихся закулисной жизни редакции. Но ссора в гостевом домике Хенрика Вангера вспыхнула из-за принципиальных вопросов, и Эрика чувствовала себя неуверенно.
– Даже не знаю, что мне теперь делать, – сказал Микаэль. – Хенрик Вангер нанял меня, чтобы я написал его биографию. До сих пор я мог все бросить, если бы он попытался заставить меня исказить факты. А теперь он – один из совладельцев нашего журнала, причем единственный, кому хватит денег, чтобы спасти журнал от банкротства. И я вдруг оказался сразу на двух стульях, и вряд ли эта позиция понравится комиссии по профессиональной этике.
– А что ты предлагаешь? – спросила Эрика. – Если у тебя есть более креативная идея, то самое время ее выложить, пока мы не составили окончательный вариант договора и не поставили под ним свои подписи.
– Боюсь, Рикки, что Вангер использует нас для сведения личных счетов с Хансом Эриком Веннерстрёмом.
– Ну и что? Нам-то что за дело до их вендетты?
Микаэль отвернулся от нее и закурил. Он был раздражен. Они еще довольно долго пикировались, пока Эрика не отправилась в его спальню, не разделась и не заползла в постель. Через два часа Микаэль лег рядышком с ней, но она притворилась спящей…
А сегодня вечером репортер из «Дагенс нюхетер» задал ей вопрос:
– Разве «Миллениум» может теперь всерьез говорить о своей независимости?
– Что вы имеете в виду?
Репортер удивленно поднял брови. Он считал, что задал достаточно примитивный вопрос, но все-таки прокомментировал:
– Ведь «Миллениум» постоянно проводит расследования по поводу финансового состояния разных предприятий. Как теперь вы докажете общественности, что объективно анализируете ситуацию на предприятиях Вангеров?
Эрика посмотрела на него удивленно, так, словно не ожидала этого вопроса:
– Вы имеете в виду, что объективность «Миллениума» пострадает от того, что его начнет поддерживать известный крупный промышленник?
– Да. Думаю, совершенно ясно, что теперь вы не сможете объективно оценивать деятельность предприятий Вангеров.
– Разве в отношении «Миллениума» существуют особые правила?
– Прошу прощения…
– Я хочу сказать, что вы, например, работаете в газете, которой владеют люди, имеющие очень серьезные экономические интересы. Означает ли это, что ни одна из газет, выпускаемых холдингом «Бонниер», не является объективной? «Афтонбладет» принадлежит крупному норвежскому предприятию, которое, в свою очередь, играет важную роль в сфере компьютерных коммуникаций; означает ли это, что проводимый газетой мониторинг предприятий, занимающихся электроникой, необъективен? «Метро» принадлежит концерну Стенбека. Неужели вы хотите сказать, что все шведские издания, за которыми стоят те или иные финансовые магнаты, не заслуживают доверия?
– Нет, я не стану этого утверждать.
– В таком случае почему вы полагаете, что объективность «Миллениума» пострадает, если нас начнут поддерживать финансисты?
Репортер поднял руки вверх.