Дирк Фруде выглядел подавленным.
– Вы меня провели, – подвел итог Микаэль.
– Микаэль, поверьте, мы этого не планировали.
– Я сам виноват. Ухватился за соломинку, хотя и понимал, что все может сложиться именно таким образом.
Он вдруг усмехнулся.
– Хенрик – старая акула. Он продавал товар и говорил то, что мне хотелось услышать.
Микаэль встал и подошел к мойке. Затем повернулся к Фруде и сказал только одно слово:
– Исчезните.
– Микаэль… Мне очень жаль, что…
– Дирк, уйдите, пожалуйста.
Лисбет Саландер не знала, подойти ей к Микаэлю или лучше оставить его в покое. Но он сам решил за нее: не сказав ни слова, схватил куртку и выскочил, захлопнув за собой входную дверь.
Больше часа Лисбет бродила взад и вперед по кухне. Она чувствовала себя настолько неуютно, что даже собрала и помыла посуду, хотя обычно уступала эту привилегию Микаэлю. Периодически она подходила к окну и высматривала его. Наконец так разволновалась, что надела свою кожаную куртку и отправилась его искать.
Сначала Лисбет спустилась к лодочной гавани – в домах уже горел свет, – но Микаэля там не было видно. Она пошла вдоль берега, тропинкой, по которой они обычно прогуливались по вечерам. В доме Мартина Вангера было темно, он казался уже нежилым. Лисбет подошла к камням на мысе, на которых они с Микаэлем раньше сидели, а потом вернулась домой. Блумквист еще не приходил.
Саландер поднялась к церкви, но и здесь не встретила Микаэля. Она немного постояла, не зная, что ей делать. Потом вернулась назад, к мотоциклу, вытащила из-под седла фонарик и снова двинулась вдоль берега. Она пробиралась по извилистой, наполовину заросшей дороге, а потом довольно долго искала тропинку к домику Готфрида. Домик внезапно возник из темноты позади редких деревьев, когда Лисбет уже подошла к нему почти вплотную. Дверь была заперта, и Микаэля здесь не оказалось.
Лисбет уже почти повернула обратно к селению, но остановилась и развернулась обратно. Дойдя до самого мыса, она внезапно увидела в темноте силуэт Микаэля. Он сидел на мостках, там, где Харриет Вангер утопила своего отца. Лисбет отдышалась.
Блумквист услышал, как она вышла на мостки, и обернулся. Она молча села рядом с ним.
В конце концов он нарушил молчание:
– Извини. Мне просто надо было немного побыть одному.
– Я знаю.
Она зажгла две сигареты и одну протянула Микаэлю. Он взглянул на нее. Лисбет Саландер была самой асоциальной личностью из всех, кого ему приходилось встречать. Обычно она игнорировала любые его попытки поговорить на личные темы и всегда отвергала малейшие проявления симпатии. Она спасла ему жизнь, а теперь отправилась посреди ночи разыскивать его неизвестно где… Он обнял ее одной рукой.
– Теперь я знаю себе цену. Мы предали тех девушек, – сказал он. – Никто ничего не узнает обо всем этом. Все, что связано с пыточной камерой Мартина, будет просто уничтожено.
Лисбет не ответила.
– Эрика была права, – продолжал он. – Мне было бы полезнее съездить в Испанию и позаниматься сексом с испанками, а потом через месяц вернуться домой и взяться за Веннерстрёма. А так я без толку потерял много месяцев.
– Если бы ты уехал в Испанию, Мартин Вангер по-прежнему продолжал бы пытать женщин в погребе.
Журналист промолчал в ответ. Они еще долго сидели вместе, а потом Микаэль встал.
– Пошли домой, – сказал он.
Он заснул раньше Лисбет, а она лежала без сна, прислушиваясь к его дыханию. Потом встала, отправилась на кухню, сварила кофе, уселась в темноте на кухонном диване и стала напряженно думать, куря одну сигарету за другой. То, что Вангер и Фруде должны были надуть Микаэля, она считала само собой разумеющимся. Это вполне в их духе. Но ведь это проблема Микаэля, а не ее… Или нет?
В конце концов Лисбет приняла решение. Она погасила окурок, вошла к Микаэлю, включила торшер и начала тормошить Блумквиста, пока тот не проснулся. Было половина третьего.
– Что случилось?
– Я хочу кое о чем спросить. Сядь.
Микаэль сел и сонно взглянул на нее.
– Когда тебя осуждали за клевету, почему ты не защищался?
Микаэль замотал головой и встретился с ней взглядом. Потом покосился на часы.
– Лисбет, об этом долго рассказывать…
– Давай. Я никуда не спешу.
Он долго сидел молча, взвешивая, что ему говорить и что нет, и наконец решил выложить все начистоту.
– Мне было нечем крыть. Статья действительно искажала факты.
– Когда я хакнула твой компьютер и прочла твою переписку с Эрикой Бергер, вы там обсуждали дело Веннерстрёма, но в основном дискутировали только практические детали процесса и даже не намекнули на то, что произошло на самом деле. Расскажи, где ты проколотся.
– Лисбет, я не могу раскрыть карты. Меня просто кинули. Мы с Эрикой пришли к выводу, что если бы я попытался объяснить, как все произошло на самом деле, это окончательно подорвало бы к нам доверие.
– Послушай, Калле Блумквист, вчера днем ты тут что-то проповедовал о дружбе, доверии и прочих высоких материях… Я не собираюсь выкладывать твою историю в Сети.
Микаэль сопротивлялся из последних сил. Он напомнил Лисбет, что уже далеко за полночь, и заявил, что не в силах сейчас об этом даже думать. Однако она упорно продолжала сидеть, пока Блумквист не сдался. Он прогулялся в ванную, ополоснул лицо и поставил кофейник. Потом снова лег на кровать и рассказал, как два года назад старый школьный приятель Роберт Линдберг, сидя на желтой яхте «Мэлар‑30» в гостевой гавани Архольма, бросил ему наживку. И он, Микаэль, ее проглотил.
– Ты думаешь, что твой приятель тебя надул?
– Нет, нет. Он выложил все, что знал, – я смог проверить каждое слово в документах, зафиксированных в ревизии. Даже съездил в Польшу и сфотографировал железный ангар, где когда-то размещалось огромное предприятие «Минос», а потом взял интервью у нескольких бывших работников предприятия, и все сказали одно и то же.
– Тогда я не понимаю.
Микаэль вздохнул. После краткой паузы он продолжил:
– У меня получился эксклюзивный материал. С самим Веннерстрёмом к тому времени я еще не конфликтовал, но история получилась неопровержимой, и если бы я опубликовал ее тогда, мне действительно удалось бы его прижать к стене. Вряд ли, конечно, ему предъявили бы обвинения в мошенничестве – у него уже имелось одобрение ревизионных инстанций, – но его репутация была бы подмочена.
– Что-то пошло не так?
– По ходу дела кто-то пронюхал, в чем я копаюсь, и Веннерстрём узнал о моем существовании. И неожиданно начали происходить непостижимые вещи. Мне начали поступать угрозы. Раздавались анонимные звонки с карточных таксофонов, которые не удавалось отследить. Эрике тоже начали угрожать. Ей вешали лапшу на уши: завязывай, иначе мы повесим твои сиськи на дверях хлева, и тому подобное. Она, конечно, страшно раздражалась.
Он взял у Лисбет сигарету.
– Потом произошло и вовсе нечто из ряда вон выходящее. Однажды ночью, когда я вышел из редакции, на меня напали двое мужиков. Просто подошли и пару раз врезали. Я оказался совершенно к этому не готов. Мне дали в зубы, и я рухнул на землю. Я так и не смог опознать их, но один из них был похож на олдового байкера.
– Ни фига себе!
– Все это привело к тому, что Эрика рассвирепела, а я уперся рогом. Мы усилили охрану «Миллениума». Но никак не могли понять, что происходит и почему материал, который я готовил, вызвал столь бурную реакцию.
– Но, видимо, материал, который ты собирал, кого-то задел за живое…
– Точно. Случайно мы сделали сенсационное открытие. У нас появился источник, deep throat[105] в окружении Веннерстрёма. Он буквально до смерти боялся, и нам приходилось встречаться с ним в анонимных гостиничных номерах. От него мы узнали, что деньги от аферы с «Миносом» использовались для торговли оружием во время войны в Югославии. Веннерстрём вел дела с усташами[106]. Мало того, в качестве доказательства источник предоставил нам копии письменных документов.
– И вы ему поверили?
– Он внушал доверие. Он предоставил нам достаточно информации, чтобы вывести нас еще на один источник, способный подтвердить его сведения. Мы получили даже фотографию, на которой один из ближайших соратников Веннерстрёма пожимает руку покупателю. У нас получился эксклюзивный детализованный материал, в котором все казалось доказуемым. И мы его опубликовали.
– А он оказался «липой».
– Вот именно. Фальшивкой от начала и до самого конца, – подтвердил Микаэль. – Все документы оказались поддельными. Адвокат Веннерстрёма смог даже доказать, что фотография подручного Веннерстрёма с лидером усташей – результат монтажа двух разных снимков в фотошопе.
– Просто великолепно, – сухо сказала Лисбет Саландер и вдруг улыбнулась.
– Вот-вот. Потом уже стало совершенно очевидно, что нами манипулировали. Тот материал, который мы раздобыли, навредил бы Веннерстрёму. Но теперь все это утонуло в потоке фальсификаций – и я пережил самый настоящий профессиональный позор. Мы опубликовали статью, из которой Веннерстрём мог выдергивать факт за фактом и доказывать свою невиновность. Все было чертовски ловко подстроено.
– И вы не могли отступить и раскрыть правду. У вас не было никаких доказательств того, что «липа» является делом рук самого же Веннерстрёма.
– Еще хуже. Если бы мы попытались рассказать правду и оказались бы такими идиотами, чтобы обвинить Веннерстрёма в умышленной фальсификации, нам бы просто никто не поверил. Это выглядело бы как отчаянная попытка переложить вину на самого пострадавшего. Мы предстали бы как маньяки-конспирологи и полные кретины.
– Я понимаю.
– Веннерстрём был защищен со всех сторон. Если бы фальсификация стала достоянием гласности, он смог бы утверждать, что кто-то из его врагов пытается его опорочить. А мы и наш журнал все равно потеряли бы доверие публики, поскольку клюнули на сведения, оказавшиеся фальшивыми.