– Ты добрая. У тебя глаза человека, который умеет прощать. Это самое главное.
Катя не знала, что ответить, и просто кивнула, чувствуя, как у нее снова перехватывает дыхание от этих простых слов.
Макар хлопнул в ладони, пытаясь разрядить атмосферу:
– Ладно! Пора пробовать пирог. А то вдруг он волшебный и отвечает на все вопросы.
Мама улыбнулась сквозь слезы:
– В нем нет ответов, сынок. Но в нем есть любовь. И это иногда важнее.
Они сели за стол. Мама разлила чай по чашкам, поставила рядом мед и варенье, словно всегда ждала этого момента.
Макар с улыбкой взял нож, отрезал большой кусок пирога и положил на тарелку Кате:
– Пробуй первой. У нас так заведено – гость всегда первый.
Катя улыбнулась сквозь легкую растерянность.
– Я…
Мама накрыла ее ладонь своей и сказала тихо:
– Она не гость, она тоже дома.
Макар подмигнул Кате, отрезал себе кусок и, поднося вилку ко рту, сказал:
– Ну вот, сейчас узнаем… каков вкус дома спустя столько лет.
Пирог действительно оказался невероятным: мягкое, нежное тесто, аромат мака и сладкая пропитка напоминали детство и те времена, когда все было просто.
Мама внимательно наблюдала за ними, будто ловила каждую эмоцию.
– Я последний раз ел его на день рождения отца, – тихо сказал Макар.
Катя почувствовала, как комок подступает к горлу.
Мама, словно собравшись с силами, встала из-за стола, передвинула табурет и, встав на него, достала с верхней полки старую коробку.
– Я всегда знала, что однажды ты задашь эти вопросы. Ты что-то вспомнил?
Макар непонимающе нахмурился, взял из ее рук папку. Аккуратно развязал пожелтевшие тесемки, отодвинул чашки и разложил содержимое на столе.
Заголовки бросались в глаза: «Трагическая гибель полковника Соболева», «Несчастный случай или заговор?», «Взрыв и смерть по неосторожности»…
Чуть ниже – маленькие заметки с пометками карандашом: «Допросы проведены. Подозреваемых нет». Новые вырезки с другими заголовками: «Выяснены настоящие обстоятельства смерти», «Криминала в гибели не обнаружено», «Автокатастрофа унесла жизнь перспективного сотрудника».
Макар перелистывал страницы, вчитываясь в заголовки и тексты заметок, передавал их Кате. Его дыхание участилось, словно у ищейки, которая идет по следу. Он вглядывался в газетные строчки, будто не веря, что столько лет эта папка хранилась здесь, на кухне, а он ни разу не догадался спросить об этом.
Мама приглаживала волосы, словно это могло хоть как-то помочь. Она всматривалась в лица сына и Кати.
– Я тогда не знала, что делать, – дрожащим голосом начала она. – Когда его не стало, я просто… я просто… – снова слезы.
Катя подошла к ней и мягко положила руку на плечо.
– Я все время пытался понять… почему ты тогда, после похорон, отпустила меня с ним? Почему позволила увести меня? – спросил Макар.
– Потому что боялась за тебя, – мама выдохнула. – Ты что-то знал. Это было угрозой для тех, из-за кого погиб твой отец. Сергей Борисович был его другом. Он сказал, что тебе опасно оставаться в Озерске. Что он сможет тебя защитить, только если ты будешь далеко и забудешь всё, что знал.
Макар медленно поднял глаза. В них впервые за долгое время промелькнул настоящий страх.
– Я… знал? – прошептал он. – Но я не помню… Почему я ничего не помню?
Он уставился в вырезки, но буквы плыли перед глазами. Пальцы сжались в кулаки.
Мама мягко положила руку ему на плечо. В ее голосе дрожь, но и спокойная уверенность:
– Я долго боялась говорить об этом. Но больше не могу молчать. Накануне аварии… – она запнулась, но продолжила, – отец взял тебя с собой. Я не знаю куда. Вас не было весь вечер. Когда вернулись, он был злой, растрепанный, сильно нервничал. Обычно аккуратный… он задел кастрюлю, и она с грохотом покатилась по полу. Борщ растекся здесь, у плиты. – Она показала на старое, еле заметное пятно. – А ты… ты тогда замкнулся. Ни слова не сказал и сразу лег спать. Наутро ты перестал говорить. А вечером отца не стало…
В комнате повисла тишина. Только тиканье часов в углу нарушало это звенящее безмолвие.
Макар медленно поднял голову:
– Я… не помню этого. Совсем.
– Ты не мог помнить, – мама тяжело вздохнула. – Сергей Борисович после похорон возил тебя к своему знакомому психиатру. Он сказал тогда, что это защитная реакция. Ты… заблокировал все. Чтобы не сойти с ума.
Катя прижалась к Макару, обхватив его руку. Он дрожал.
– Я думала, ты приехал потому что вспомнил.
– Мне всегда казалось, что я просто потерял отца. Но выходит я тогда что-то видел, да? – его голос стал сиплым.
Мама кивнула, не в силах произнести ни слова.
Макар закрыл глаза и прошептал:
– Почему я ушел в тот вечер с ним? Что он мне сказал? С кем мы встречались? Почему я не помню?..
Макар медленно опустил голову на руки. Его плечи затряслись.
Катя накрыла ладонью его спину, гладя его, будто успокаивая ребенка.
– Где он хранил документы? У него ведь не было отдельного кабинета… – глухо спросил Макар.
Мама встала, подошла к серванту и открыла нижний ящик. Из глубины достала старую кожаную папку.
– Я не открывала ее все эти годы. Думала, что не имею права. Но ты имеешь.
Макар поднялся, взял папку в руки. Кожа была прохладной, пахла временем. Он открыл ее – и на поверхность легли аккуратные распечатки, фотографии, письма…
Катя сжала его руку:
– Ты справишься. Мы вместе справимся.
Макар положил кожаную папку отца рядом с вырезками и сел снова за стол. Запрокинул голову и услышал забытые голоса.
Глава 28. Забыбые голоса
Комната будто застыла.
Часы тикали ровно, но в этом звуке было что-то чужое, далекое.
Макар сидел за столом, кожаная папка лежала перед ним. Он не спешил ее открывать снова – руки будто налились свинцом.
Он закрыл глаза.
И тогда услышал…
– Макарушка, иди сюда…
Голос отца. Теплый, чуть усталый, но с привычной мягкой строгостью.
– Главное – не бояться знать правду. Она иногда шокирующая и бывает сложно поверить самому себе, когда ее обнаруживаешь. Но нужно идти до конца.
Он откладывает тетрадку с домашним заданием. Отец гладит его по голове:
– Ты молодец, сынок. Все хорошо.
Мама с кухни кричит, чтобы шли кушать борщ.
– Я потом. Надо отъехать сейчас. – и повернувшись к нему словно объясняет: Макарушка, поехали со мной, надо заехать в одно место. Ненадолго.
Голос отца – спокойный, как всегда. Ничего особенного. Обычная поездка.
Вспышка и новый кадр из воспоминаний:
Маленький Макар сидит на переднем сиденье, хоть и нельзя, но папа всегда говорил: «Если рядом я – можно».
..Отец протянул ему ладонь. В ней лежала знакомая маленькая ириска в золотистой обертке – «Золотой ключик». Папа всегда говорил:
– Для смелых мальчишек.
Макар взял конфету, спрятал в карман и крепче сжал отцовскую руку.
За окном медленно тянулись знакомые улицы Озерска. Вечерний воздух был прохладным, пахло сыростью, хвоей и чем-то металлическим, что всегда витало вокруг завода.
Фонари светили тускло-желтым светом, отбрасывая длинные тени на потрескавшийся асфальт с полустертыми белыми линиями. Где-то вдалеке гулко хлопнула дверь – может, сторож на проходной.
Они проезжали мимо железных заборов с облупленной краской, табличек с красным треугольником и знаком радиации. На лавочке у подъезда сидела бабушка в платке, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, будто шепча молитву.
Дорога была совсем тихая и пустая, Макар любил считать машины в детстве: проехала одна волга и двое жигулей.
Звезды над городом сияли ярко и близко, как будто можно было достать рукой.
Внезапный всплеск огней перед глазами. Дорогу осветили резкие фары чужой машины. Она затормозила так внезапно перед ними, что раздался визг тормозов.
Отец инстинктивно выставил руку перед Макаром, защищая его.
– Тихо, сынок…
Макар почувствовал, как сердце уходит в пятки – он тоже испугался. Он постарался вжаться в кресло машины, насколько это было возможно. Но вдруг их черной машины вышел дядя Сережа. Шутка! Точно, это дядя Сережа так решил нас разыграть.
– Не выходи из машины, – отрывисто бросил отец и хлопнул дверью.
Лицо дяди Сережи было непривычно напряженным и жестким. Форточка осталась открытой и до Макара долетали резкие колючие фразы:
– Ты с ума сошел?! – голос отца был негромким, но дрожал от еле сдерживаемого гнева и тревоги.
– Это ты сошел! – зло бросил дядя Сережа. – Ты понимаешь, что ставишь под удар всех нас?
Макар зажал в кулачке липкую от теплоты ладошки ириску, не отрывая глаз от сцены. Ему было страшно и непонятно. Почему они кричат друг на друга? Они же друзья… Это же дядя Сережа, который весело шутит, когда приходит к ним домой и предлагает сыграть пару партий в шахматы. Они обсуждают с отцом политику и футбол и он всегда хвалит мамин пирог.
Ты знаешь, о какой сумме идет речь? Знаешь, с кем мы связываемся? – донесся с улицы его голос. Это люди из-за границы, они не прощают ошибок.
Отец молчал несколько секунд. Потом Макар услышал его тихий, но очень отчетливый голос:
– Это топливо, Сергей. Чистый уран. Ты сам знаешь кому оно уйдет? Ты что не понимаешь чем это чревато?! Да если они… Если оно уйдет без контроля – мы похороним не только себя. Страна похоронит собственных детей.
Дядя Сережа дернул головой:
– Страна уже нас похоронила! Или ты еще не понял? Ты все служишь? Кому? Им? А они тебе что – пенсию дадут? Они завтра продадут нас всех и даже не извинятся. Ты что телевизор не смотришь? Через день вчерашние сантехники становятся новыми хозяевами мира. А несогласных просто убивают. Ты видел, что вчера в Москве банкира с семьей застрелили. Это передел мира. Это рождение нового порядка! И я хочу, чтобы мои дети жили хорошо!