Кэти пригласила меня на обед. Она сейчас оказалась не у дел, поскольку Дэмиен поехал в Бирмингем навестить свою мать. Кэти с собой он не пригласил. Они встречались уже почти два года, а с его матерью она так и не познакомилась. Мы пошли в «Жираф» на Хайстрит — место, которое я ненавижу. Мы сидели в центре зала, наполненного визгом малышни не старше пяти лет. Кэти поинтересовалась, что у меня нового. Ей было любопытно, куда я ездила вчера вечером.
— Ты с кем-то познакомилась? — спросила она с надеждой.
Я даже растрогалась и чуть было не ответила утвердительно, потому что так оно и было, но все-таки решила солгать, чтобы ничего не усложнять. Я сказала, что была на встрече анонимных алкоголиков в Уитни.
— Понятно. — Смутившись, она опустила глаза на неаппетитный греческий салат. — Мне показалось, у тебя был небольшой сбой. В пятницу.
— Да. Быстро справиться с этим не получится, Кэти, — сказала я, чувствуя себя ужасно, потому что ей действительно не все равно, брошу я пить или нет. — Но я очень стараюсь.
— Если тебе нужно, чтобы я, скажем, пошла с тобой…
— Не на этом этапе, — ответила я. — Но за участие спасибо.
— Тогда, наверное, мы можем сходить вместе еще куда-нибудь, например, в спортзал? — предложила она.
Я засмеялась, но когда поняла, что она не шутит, сказала, что подумаю.
Она только что ушла — позвонил Дэмиен и сообщил, что вернулся от матери, и она уехала к нему. Я подумала, не стоит ли обратить ее внимание на то, что она мчится к нему по первому звонку? Но я не в том положении, чтобы давать советы по взаимоотношениям — как и по любым другим вопросам, если уж на то пошло, — к тому же мне ужасно хочется выпить. (Я думала об этом с тех пор, как мы сели за столик и прыщавый официант спросил, не желаем ли мы по бокалу вина, на что Кэти ответила решительным отказом.) Поэтому я больше не думаю о ней и, чувствуя знакомое покалывание на коже, пытаюсь выкинуть из головы и разумные мысли тоже (не делай этого, пока ты держишься очень даже неплохо). Я собираюсь отправиться в винный магазин, но раздается телефонный звонок. Том. Наверняка это звонит Том. Я выхватываю телефон из сумки, смотрю на экран, и мое сердце бешено колотится.
— Привет. — В трубке молчат, и я спрашиваю: — У вас все в порядке?
После паузы Скотт отвечает:
— Да, все нормально, я просто позвонил поблагодарить за вчера. За то, что вы нашли время мне все рассказать.
— Не стоит благодарности. Вам нет необходимости…
— Я вас отвлекаю?
— Нет, все нормально.
На другом конце молчат, и я повторяю:
— Все нормально. А вы… что-то случилось? Вы говорили с полицией?
— После обеда заезжала сотрудница полиции, которая поддерживает связь с семьями потерпевших, — отвечает он, и мой пульс учащается. — Сержант уголовной полиции Райли. В разговоре с ней я упомянул о Камале Абдике. Сказал, что с ним стоит поговорить.
— Вы сказали… Вы сказали ей, что говорили со мной? — Во рту у меня пересохло.
— Нет, не сказал. Я подумал, что, возможно… Не знаю. Я подумал, что будет лучше, если они сочтут, что это имя пришло мне в голову самому. Я сказал… это ложь, я знаю, но я сказал, что все время пытался вспомнить что-то существенное и решил, что имеет смысл поговорить с ее психотерапевтом. Сказал, что у меня уже были определенные опасения по поводу их отношений в прошлом.
Я снова могу дышать.
— И как она отреагировала? — спрашиваю я.
— Сказала, что они уже с ним беседовали, но поговорят еще раз. Она задала кучу вопросов, хотела знать, почему я не сказал об этом раньше. Она… не знаю. Я не верю ей. Она должна быть на моей стороне, но у меня такое чувство, будто она постоянно что-то вынюхивает и пытается меня подловить.
Глупо, конечно, но мне ужасно приятно, что она ему тоже не нравится. Еще одна вещь, которая нас объединяет, еще одна ниточка, связывающая нас.
— Я все равно хочу вас поблагодарить. За то, что пришли. Знаете… звучит, конечно, странно, но я был рад поговорить с человеком… с которым не знаком близко. Мне кажется, я обрел способность мыслить здраво. Когда вы ушли, я стал вспоминать, какой Меган вернулась после первой встречи с ним — с Абдиком. В ней появилась какая-то легкость. — Он громко выдохнул. — Даже не знаю. Может, мне все это только показалось.
У меня появляется то же чувство, что и вчера: он снова говорит не со мной, просто разговаривает. Я превратилась в резонатор и рада этому. Рада, что могу быть ему полезной.
— Я снова целый день копался в вещах Меган, — продолжает он. — Несколько раз обыскал нашу комнату и перерыл весь дом, пытаясь найти хоть какие-то зацепки, которые помогут ее отыскать. Или обнаружить что-то, связанное с ним. Но все впустую. Ни электронных писем, ни открыток, ничего. Я хотел попробовать с ним связаться, но сегодня приема нет, а найти номер его мобильника мне не удалось.
— Вы уверены, что это стоит делать? — спрашиваю я. — В смысле, не лучше ли предоставить это полиции?
Я не хочу произносить это вслух, но мы оба наверняка это понимаем: он опасен. По крайней мере, может быть опасен.
— Не знаю, я правда не знаю.
В его голосе звучит отчаяние, мне больно это слышать, но нечего сказать в утешение. Я слышу его дыхание в трубке — короткое и прерывистое, — как будто ему страшно. Мне хочется спросить, есть ли с ним кто-нибудь рядом, но не могу: это было бы неправильно и слишком прямолинейно.
— Я видел сегодня вашего бывшего, — говорит он, и я чувствую, как по коже у меня побежали мурашки.
— Правда?
— Да, выходил забрать газеты и увидел его на улице. Он спросил, как я и есть ли какие-нибудь новости.
— Понятно, — говорю я, потому что ничто другое просто не приходит мне в голову.
Я не хочу, чтобы он разговаривал с Томом. Том знает, что я не знакома с Меган Хипвелл. Том знает, что я была на Бленхайм-роуд в тот вечер, когда она исчезла.
— Я не говорил про вас. Знаете… не был уверен, что о нашей встрече стоит рассказывать.
— Мне кажется, что не стоит. Это может выглядеть странно.
— Хорошо, — соглашается он.
Мы долго молчим. Я жду, пока успокоится сердце. Мне кажется, что он сейчас повесит трубку, но он вдруг спрашивает:
— Она действительно никогда обо мне не говорила?
— Говорила… конечно, говорила, — отвечаю я. — Я хочу сказать, что мы не так часто общались, но…
— Но вы были у нас дома. Меган не зовет в гости просто так. Она очень скрытная и никого не пускает в свой мир.
Я стараюсь придумать причину и жалею, что сказала о посещении их дома.
— Я заходила за книгой.
— В самом деле?
Он мне не верит. Она не любит читать. Я вспоминаю их дом — на полках не было книг.
— А что она говорила? Обо мне?
— Ну, что она очень счастлива, — говорю я. — В смысле, с вами. И какие у вас отношения.
Я сама чувствую, что это звучит довольно странно, но не могу вдаваться в детали и стараюсь исправить ситуацию.
— Если честно, в моем собственном браке было не все благополучно, поэтому мне кажется, что дело тут в сравнении и контрасте. Когда она говорила о вас, она буквально оживала.
Что за жуткое клише!
— Правда?
Похоже, он этого не замечает, потому что в его голосе звучит горечь.
— Это здорово.
Он снова замолкает, и я слышу в трубке его дыхание, частое и прерывистое.
— Мы… мы серьезно поссорились в тот вечер, — говорит он. — Мне больно думать, что она на меня злилась, когда… — Фраза так и осталась неоконченной.
— Я уверена, что она не могла на вас долго сердиться, — отвечаю я. — У семейных пар ссоры не редкость. Супруги часто ссорятся.
— Но та ссора была особой, просто ужасной, и я не могу… Мне кажется, я не могу никому об этом рассказать, потому что стану выглядеть преступником. — Теперь в его голосе звучало чувство вины, не отпускавшее его ни на мгновение. — Я не помню, с чего все началось, — говорит он, и я ему не верю, однако вспоминаю, как часто не помнила сама, и прикусываю язык. — Я сильно разозлился. И наговорил… много лишнего. Я вел себя, как кретин. Как полный кретин. Она обиделась. Ушла наверх и собрала сумку. Не знаю, что она взяла, но потом увидел, что нет ее зубной щетки, и понял, что она не собиралась возвращаться домой… Я подумал… она уехала ночевать к Таре. Такое уже было один раз. Один-единственный раз. Это не случалось постоянно.
— Я даже не пытался ее вернуть, — продолжает он, и до меня доходит, что он не говорит со мной, а исповедуется.
Он находится по одну сторону стенки исповедальни, а по другую — я, невидимая и безликая.
— Я позволил ей уйти.
— Это было в субботу вечером?
— Да. И больше я ее не видел. Был свидетель, который видел ее — или «женщину, подходящую под описание» — возле железнодорожной станции Уитни около четверти восьмого. Я знаю это из газет. После этого ее не видел никто. Ни на платформе, ни в электричке. На станции Уитни нет видеонаблюдения, а в Корли камеры ее не зафиксировали, хотя в газетах отмечалось, что это ни о чем не говорит, потому что на этой станции много «слепых зон».
— И когда вы попытались с ней связаться? — спрашиваю я.
Снова долгое молчание.
— Я… я пошел в паб. В «Роуз» — знаете, тот, что углом на Кингли-роуд. Мне надо было остыть и прийти в себя. Я выпил пару кружек пива и вернулся домой. Около десяти. Я надеялся, что у нее было время успокоиться и она дома. Но она ушла.
— Значит, вы пытались связаться с ней по телефону около десяти?
— Нет, — теперь он практически шепчет. — Не пытался. Дома я выпил еще пару бутылок пива, посмотрел телевизор. А потом лег спать.
Я вспомнила о наших скандалах с Томом, обо всех ужасных вещах, которые я бросала ему в лицо под действием алкоголя, как выскакивала на улицу с криком, что никогда больше не хочу его видеть. Том всегда мне звонил, успокаивал и уговаривал вернуться домой.
— Я решил, что она сидит у Тары на кухне и рассказывает, какой я подонок. Поэтому и не стал звонить.
«Не стал звонить».