— Рейчел?
Она поднимает на меня взгляд, и я вижу в ее глазах страх.
— Ты хочешь мне что-то рассказать?
— Ты встречалась с родными Тома? — спрашивает она. — С его родителями?
— Нет. Они не разговаривают. Они перестали разговаривать с Томом, когда он ушел ко мне.
Она качает головой:
— Это неправда. Я их тоже никогда не видела. Они даже не знакомы со мной, так с чего им меня жалеть?
У меня в голове, где-то у затылка, прячется черный ком. Он образовался, когда я услышала по телефону ее голос. Я пыталась упрятать этот ком подальше, но сейчас он начинает разбухать и разрастаться.
— Я тебе не верю, — говорю я. — Зачем ему это придумывать?
— Потому что он постоянно лжет.
Я встаю, собираюсь уйти. Мне неприятно, что она это говорит. И я злюсь на себя, потому что, похоже, ей верю. Мне кажется, я всегда знала, что Том лжет. Просто раньше его ложь меня вполне устраивала.
— Он умеет лгать, — соглашаюсь я. — Ты понятия не имела про нас, верно? Мы столько месяцев встречались, трахались как заведенные в доме на Крэнхэм-стрит, а ты ни о чем и не догадывалась.
Она с трудом сглатывает и кусает губу.
— Меган, — говорит она. — Как насчет Меган?
— Я знаю. Они были любовниками.
Мне странно, как звучат эти слова, которые я впервые произнесла вслух. Он изменил мне. Изменил мне!
— Не сомневаюсь, что тебе это приятно слышать, — говорю я, — но теперь ее нет, так что это не важно.
— Анна…
Черный ком уже разросся так, что ему тесно в черепе, он обволакивает глаза, и я с трудом различаю предметы.
— Они были любовниками. И это все! Больше ничего! Это совсем не означает…
— Что он убил ее?
— Не смей так говорить! — кричу я вне себя. — Не смей так говорить при моем ребенке!
Я усаживаю Эви за второй завтрак, который она послушно начинает есть без всякого скандала впервые за многие недели. Она как будто понимает, что сейчас меня тревожат другие заботы, и я обожаю ее за это. Я чувствую себя гораздо спокойнее, когда мы выходим в сад, хотя Рейчел по-прежнему там — стоит в самом конце у забора, провожая взглядом уходящий поезд. Немного погодя она замечает, что мы вернулись, и подходит ближе.
— Тебе они нравятся, верно? — говорю я. — Поезда? А я их ненавижу! На дух не переношу!
На ее губах появляется полуулыбка. Я замечаю, что на левой щеке у нее образуется глубокая ямочка. Я никогда ее раньше не видела. Наверное, потому, что редко видела, как она улыбается. А точнее, не видела никогда.
— Вот и еще одна ложь, — говорит она. — Он рассказывал, что ты обожаешь этот дом, обожаешь в нем все, даже поезда. Он говорил, что ты даже думать не хочешь о том, чтобы сменить жилище, что настаивала на переезде сюда, к нему, несмотря на то, что раньше здесь хозяйничала я.
Я качаю головой:
— Зачем ему такое говорить?! Это полная чушь! Я два года уговариваю его переехать в другое место.
Она пожимает плечами:
— Потому что он постоянно лжет, Анна. Во всем.
Темнота в голове сгущается. Я сажаю Эви на колени, и та послушно устраивается поудобней — на солнце ее разморило, глазки закрываются.
— Значит, все эти телефонные звонки…
Теперь, похоже, все встает на свои места.
— Значит, это звонила не ты? То есть я знаю, что были звонки и от тебя, но…
— В основном от Меган? Думаю, да.
Удивительно, но и теперь, когда я знаю, что ненавидела не ту женщину, мое отношение к Рейчел ничуть не меняется. Сейчас, когда она такая спокойная, уверенная в себе и трезвая, я начинаю понимать, какой Рейчел была раньше. И меня это бесит, потому что теперь мне понятно, что он в ней в свое время нашел. И за что любил.
Я смотрю на часы. Чуть больше одиннадцати. Он уехал, по-моему, около восьми, может, даже раньше. Про телефон ему уже наверняка известно. Причем уже некоторое время. Может, он подумал, что где-то случайно его выронил? И захочет посмотреть под кроватью?
— Как давно ты знаешь? — спрашиваю я. — Про их роман?
— Я не знала. В смысле, узнала только сегодня. Не имею понятия, как и что там было. Я только знаю…
Она не заканчивает фразу, и я ей благодарна. Не знаю, как бы я выдержала ее рассказ о неверности Тома. Сама мысль о том, что я теперь в одинаковом положении с ней — толстой неудачницей Рейчел, — сводит меня с ума.
— Думаешь, ребенок был от него? — спрашивает она. — Ее ребенок?
Я смотрю на нее и ничего не вижу — глаза застилает черная пелена, а в ушах стоит рев, как бывает во время шторма или когда над головой низко пролетает реактивный самолет.
— Что ты сказала?
— Я… извини. — Она смущается и краснеет. — Мне не следовало… Она была беременна, когда умерла. Я имею в виду Меган. Мне ужасно жаль.
Я уверена, что ей вовсе не жаль, но я не собираюсь перед ней расклеиваться и впадать в истерику. Я опускаю глаза, вижу Эви и чувствую такую невыразимую боль, какой не могла даже представить. Я не могу больше дышать. Братик Эви или ее сестренка. Их больше нет. Рейчел садится рядом и обнимает меня за плечи.
— Мне очень жаль, — снова повторяет она, и мне хочется ее ударить. От ее прикосновения по коже у меня бегут мурашки. Я хочу оттолкнуть ее, накричать, но не могу. Она дает мне немного поплакать, а потом говорит спокойно и твердо:
— Анна, я думаю, нам лучше уйти. Тебе надо взять кое-какие вещи для себя и Эви, а потом мы уйдем. Вы можете пока остановиться у меня. Пока… пока все не разрешится.
Я вытираю глаза и отстраняюсь.
— Я никуда от него не уйду, Рейчел. У него был роман, он… Это же не в первый раз, верно? — Я начинаю смеяться, и Эви смеется вместе со мной.
Рейчел вздыхает и поднимается.
— Ты сама знаешь, что дело не просто в романе, Анна. Я уверена, что ты знаешь.
— Мы ничего не знаем, — возражаю я, но произношу это едва слышно.
— Она села с ним в машину. В тот вечер. Я ее видела. Я не знала, потому что сначала приняла ее за тебя. Но теперь я все вспомнила.
— Нет!
Эви маленьким липким пальчиком закрывает мне рот.
— Мы должны сообщить в полицию. — Она делает шаг в мою сторону. — Пожалуйста! Ты не можешь с ним оставаться.
Несмотря на жаркое солнце, я вся дрожу. Я пытаюсь вспомнить последнее появление Меган в нашем доме, когда она сказала, что нашла другую работу. Я пытаюсь вспомнить, как он это воспринял: был доволен или разочарован? Но в голове роятся другие, незваные воспоминания: о том, чему я была свидетельницей в один из первых ее визитов в качестве няни. Я должна была поехать на встречу с подругами, но почувствовала себя слишком уставшей и поднялась наверх, чтобы немного поспать. Том, должно быть, пришел, когда я была в спальне, потому что, спустившись вниз, я увидела их вместе. Она стояла, опираясь на стол, а он находился рядом, причем ближе, чем позволяли приличия. Эви сидела на высоком стульчике и плакала, но никто из них не обращал на нее внимания.
Меня бьет озноб. Знала ли я, что он хотел ее? Меган была очень и очень привлекательной блондинкой, похожей на меня. Поэтому да, я понимала, что он ее хочет, как понимаю по взглядам мужчин, проходящих мимо меня с женами и с детьми на руках, что они думают об этом. Так что, наверное, я знала. Он хотел ее и взял ее. Но не это! На такое он не способен!
Только не Том. Любовник, а затем и муж, отец. Хороший отец и надежный глава семьи.
— Ты любила его, — напоминаю я ей. — И любишь до сих пор, ведь так?
Она качает головой, но не очень убедительно.
— Любишь. И сама знаешь… что этого просто не может быть!
Я встаю с Эви в руках и подхожу к ней ближе.
— Он не мог, Рейчел. Ты знаешь, что он не мог этого сделать. Ты же не смогла бы любить человека, способного на такое!
— Но любила! — возражает она. — Мы обе любили.
По ее щекам текут слезы. Рейчел вытирает их, и вдруг выражение ее лица меняется, и она смертельно бледнеет. Она смотрит не на меня, а куда-то мне за плечо. Я поворачиваюсь, желая проследить за ее взглядом, и вижу, что из окна на нас смотрит Том.
Пятница, 12 июля 2013 года
Утро
Она вынуждает меня. А может быть, он. Но я почему-то уверена, что это она. Может, сердце подсказывает, не знаю. Я чувствую ее совсем как раньше, когда сворачивалась калачиком: семя внутри стручка, только это семя улыбается. Ждет своего часа. Я не могу ее ненавидеть. И не могу от нее избавиться. Просто не могу. Раньше мне казалось, что смогу, что с легкостью позволю ее вычистить из своего чрева. Но когда я думаю о ней, я вижу личико Либби, ее темные глазки. Я чувствую запах ее кожи. Чувствую, какой холодной она была в конце. Я не могу избавиться от нее. Не хочу. Я хочу любить ее.
Я не могу ее ненавидеть, но она пугает меня. Я боюсь того, что она может сделать со мной или я могу сделать с ней. Этот страх разбудил меня сегодня в пять утра, и я проснулась вся в поту, хотя окна открыты и я лежу в кровати одна. Скотт уехал на конференцию в Хартфордшир, или в Эссекс, или еще куда-то. Он возвращается сегодня вечером.
Что со мной происходит? Почему мне так хочется остаться одной, когда он здесь, а когда его нет, мне еще хуже? Я не выношу тишины. Мне приходится разговаривать самой с собой, лишь бы прогнать ее. Утром в постели я думала: а что, если все повторится сначала? Что случится, если я снова останусь с ней одна? Что произойдет, если Скотт от меня откажется? Откажется от нас? Что будет, если он догадается, что ребенок не от него?
Конечно, ребенок может быть и от него, но я чувствую, что это не так. Чувствую так же, как и то, что это девочка. Но даже если она и не его, как он узнает? Он не узнает. Не сможет узнать. Я глупая. Он будет вне себя от счастья. Он с ума сойдет от радости, когда я ему скажу. Мысль, что ребенок может быть не его, ему и в голову не придет. А если ему сказать, то это разобьет ему сердце, а я не хочу делать ему больно. Я никогда не хотела причинять Скотту боль.
Я не могу себя изменить.
— Но ты можешь изменить свои поступки, — говорит Камаль.