Даже в родительском доме Кира не чувствовала себя так хорошо! А теперь ей предстоит расстаться с любимыми стенами на несколько месяцев. Как же они друг без друга проживут? Кира проглотила комок в горле и подошла к окну.
Как будет страшно и неуютно в Америке! Как будет не хватать этого мирного покойного вида из окна: на скверик и кондитерскую в углу остановки…
Нет, она не сможет. Не сможет без трамвайного перезвона по утрам, без этих каштанов, огромных и старых, которые вросли в кухонное окно со двора, без соседей – добрых родных лиц – и вечно ворчащей консьержки в парадной…
Там такого нет! Там – небоскребы, царство металла и прямые улицы. А она любит низенькие черепичные крыши, мосты и мостики, мощеные дороги и кривые улочки, просторные площади и малюсенькие фонарики над каждой подворотней…
Как же так? Как же они смогут расстаться с Прагой? Кира долго стояла, упершись локтями в подоконник и положив лицо на ладони, пытаясь запечатлеть в памяти вечерний город, пока не услышала над головой громыхающие звуки.
Наверное, Ян упаковывает чемодан, с усмешкой подумала она. В ее сердце родилось что-то вроде дружеского участия к этому человеку. А сознание того, что ему тоже предстоит расстаться с родным городом, и он, может быть, тоже переживает, сразу придало ей бодрости.
Кира даже подумала: не постучать ли в потолок или по трубе в знак приветствия. Но как знать, вдруг он неправильно поймет ее жест? Подумает, например, что слишком громко собирает вещи…
Кира решительно отошла от окна, перетащила чемодан на другое место и принялась снова прыгать на нем. Когда все было почти утоптано и оставалось только захлопнуть замки, раздался телефонный звонок.
– Ах, ненаглядная моя сестренка! – щебетала Петра. – Считай, что я – замужняя женщина.
– Поздравляю, – процедила Кира.
– Еще рано поздравлять. Свадьбу наметили на февраль… Ну что ты молчишь?
– Поздравляю еще раз.
– Ты что – дуешься?
– Ни в коем случае.
– Такое событие! Руку и сердце! Прямо при маме!.. А ты приставала со своими яблоками. Кстати, отсыплешь пару килограммов?
– Нет.
– Почему? Жадина?
– Нет, они… Я их подарила добрым людям.
– Зачем?
– Так было надо.
– Сестра, ты меня восхищаешь!
– Взаимно.
– Ну что ты дуешься? Ну перестань, ведь все остались живы, никто не умер и не надо было такой кипеж поднимать.
– Я тоже так думаю.
– Ну вот. Кстати, что с твоим мобильным? Я два дня звоню, ты трубку не берешь…
– У меня теперь другой мобильный.
– То есть?
– Я купила другой мобильный. Этого у меня больше нет, так что зря звонишь.
– Что-то я не пойму.
– Да, это сложно понять, тем более что я уже в подробностях все объясняла.
– Когда?
– Когда звонила с вокзала и просила о помощи.
– Только не надо дешевой патетики.
– Нет. Не будет дешевой патетики.
– И что?
– И все.
– Что-то ты мне не нравишься, сестра.
– Взаимно. Петра, у меня сегодня очень занятой вечер, можно я пойду?
– Мстишь?
– Нет, говорю правду.
– Мстишь!
– Так я пойду?
– Хорошо, иди. Завтра после работы я к тебе заеду, и мы обо всем поговорим. Заодно поделишься новым номером.
– Завтра?
– Да. У Филиппа – вечерний сеанс у массажиста, и до одиннадцати я – совершенно свободная женщина. Только не говори мне, что завтра ты тоже будешь занята!
– Буду.
– Перестань! Наши отношения – чрезвычайно важно. Я не хочу, чтобы между нами бегали какие-то черные кошки. Неужели ты сможешь заниматься чем-то еще, зная, что я, возможно, на тебя обижаюсь?
– Конечно нет, дорогая.
Петра не заметила издевки в голосе сестры.
– Ну вот и замечательно! Договорились.
– Завтра я сама позвоню тебе днем.
– Зачем?
– Мало ли что…
– Эй, Кира! Не говори загадками! – с раздражением и досадой воскликнула Петра. – У тебя все в порядке?
– А тебе это правда интересно?
– Да, мне это интересно! В отличие от тебя – я интересуюсь жизнью своей сестры. И если бы тебе кто-нибудь отважился сделать предложение, я бы на твоем месте…
– Тогда можешь спать спокойно: теперь у меня все в порядке. Пока, Петра.
– Ты еще и вежливо разговаривать не умеешь! Завтра жди меня!
– Ага. Конечно.
Вот теперь ей точно захотелось плакать. Но не от предстоящего расставания с уютным домом, а от обиды. Какая эгоистичная и легкомысленная сестренка! А ведь в семье считается, что это она – Кира – человек, неспособный понять никого, кроме себя самой. Мама всегда ставила ей в пример Петру с ее «тонкой, чуткой и глубокой душой»!
– Что ж, как говорится – где тонко, там и рвется!.. – пробормотала Кира. – Хотя… к чему это я?
Сколько она себя помнила, домашние все время убеждали ее, что она, Кира, ничего не понимает в жизни, а Петра – да! Петра понимает больше всех. А Кире, будучи последовательным, вместе с душевной чуткостью Бог недодал еще и красоты. Благодаря родителям старшая дочь была убеждена, что у нее некрасивое, грубоватое лицо, а вот зато Петре досталась классическая внешность очаровательной славянки…
Кира подошла к зеркалу и долго всматривалась в свою мордашку с несчастными глазами, в которых уже начали скапливаться слезы.
Их папа был англичанин по происхождению, а мама – полячка. Кира унаследовала папино лицо: с прямыми линиями, четко очерченными губами и немного длинноватым, но тонким носом. И даже непослушные жесткие волосы, которые в юности у отца росли густой копной, пока он не начал их очень коротко стричь, тоже достались Кире.
Петра целиком и полностью пошла в мать. Она была настоящий ангелочек: с нежным голосом, белокурыми вьющимися локонами, правда, скудноватыми по сравнению с волосами старшей сестры, но зато красивыми. У нее всегда было немного надменное выражение тонкого личика, высоко поднятые бровки и сложенные бантиком губки.
Киру привыкли считать пацанкой, девушкой без возраста, несмотря на то что она являлась старшей. А Петра пожинала все лавры их семейной женской красоты…
По-детски вытерев нос кулаком, Кира вернулась к чемодану, еще немного попрыгала, потом уселась на него, сложив ноги по-турецки и горестно подперев щеку рукой. Настроение было безнадежно испорчено звонком Петры. Ей уже не хотелось никуда лететь, не мила была уютная квартира, и даже перестал радовать новый мобильный телефон.
Нет, никогда они ничего не докажет своей семье! Даже если выпрыгнет из собственной шкуры. Даже если станет кем угодно – хоть президентом – родители лишь покачают головами и скажут, что это кресло больше подошло бы Петре, а Кира в нем – чистая случайность.
От этих мыслей плакать захотелось еще сильней. Она даже подумала, не сходить ли через дорогу к Берте, простив ей все грехи «яблочной» эпопеи. В окнах на первом этаже горел свет, а значит – хозяйка была дома, но… Кира тут же отбросила эти планы. Берта не утешит. Как не утешила бы и Мари, и все остальные.
Ей надоели полторы сотни ее приятелей и друзей разной степени близости, потому что все они одинаково думали, говорили одинаковые вещи, а если она спрашивала совета – предлагали ей одинаковые варианты. Хорошо, что они все ушли в прошлое вместе с мобильным телефоном!
Кира встала с чемодана и направилась к двери, по дороге спрашивая себя: что происходит? Но странное чувство толкало ее вперед. Вряд ли она приняла это решение сама, скорее – кто-то другой. При всей своей импульсивности и взрывном темпераменте Кира считалась робким человеком; но через пару секунд она уже стояла на верхней площадке подъезда, у двери Яна, и давила на звонок, нетерпеливо пританцовывая от холода. Надо было догадаться на себя что-нибудь накинуть. Выпрыгивать в подъезд в одних шортах и майке с узкими бретельками – довольно безрассудный поступок…
Ян открыл дверь на третий звонок. Он тоже был весь домашний: в старых джинсах и потертой синей майке с разъехавшимися швами. И этот оригинальный стиль добавлял ему шарма гораздо больше, чем дорогой костюм с галстуком.
– О. Какой сюрприз. Соседушка.
– Да. Можно войти?
– Разумеется. Вы пришли помочь мне упаковать чемодан?
– Нет. Поговорить.
– Сказать мне еще пару колкостей и обозвать занудой?
– Нет. – Она вздохнула, без приглашения усаживаясь в кресло, и Ян понял, что девушке не до шуток.
– Что случилось? – спросил он участливо. И в этот момент она заметила, что в этой комнате тоже очень тепло.
– Да… Тут… Понимаете ли… Очень хочется плакать, в общем!
Ян, нахмурившись, молчал.
– А не с кем! Понимаете?
– Вполне.
– Ну… вот… – Слезы сдавили горло еще и оттого, что она тут перед ним унижается, а он, скорее всего, ее не поймет и вежливо выставит за дверь.
– Моя кандидатура вас устроит?
– Ну да. Больше все равно никого нет.
– Ну и хорошо. Тогда я мигом принесу вина… или чая? Или кофе?
– Чая. И вина. Несите что-нибудь, а то у меня валерьянка закончилась!
– Валерьянка?
– Да. Я пила ее весь вечер, чтобы не было страшно собираться.
– Страшно собираться?..
– Ну да. Страшно расставаться с домом!
– Страшно расставаться с домом? Кира, вы – уникальная девушка! Вам этого еще никто не говорил?
– Нет, – с искренним удивлением ответила она.
– Зря. Это – правда… Итак, я – на кухню! Мигом! Не начинайте без меня!
– Чего не начинать? – насупленно спросила она.
– Плакать! – крикнул он уже из кухни, заставив ее впервые за вечер улыбнуться.
Потом, с обещанной точностью, Ян вернулся с полным подносом. Может, он – волшебник? Носится тут ради нее… Даже чай успел заварить. Когда?..
– А вам, – Кире вдруг стало стыдно за свою бесцеремонность, – в общем… Не сочтите, что я – того… Может, я помешала?
Он разливал вино по бокалам и улыбался. У него была длинная челка и едва заметные ямочки на щеках.
– Да хватит вам оправдываться. Я очень рад, что вы пришли!
– Правда?
– Правда. Скучно одному прыгать на чемодане.