Попыталась отрешиться от охвативших меня чувств: сглотнула и закрыла глаза, но стало только хуже. В тишине мое участившиеся дыхание и биение пульса сливались с шорохом графита. Звучащим сильнее и яростнее, чем мне когда-либо доводилось слышать. Там, где тела касалась веревка, словно протянули огненные нити. Нити, не причиняющие боли, легко покусывающие кожу узлы, заставляющие желать этих непристойных ласк, как ничего и никогда раньше. Как… как я могу этого хотеть? Почему так откровенно отзываюсь на каждое едва уловимое движение, словно вся состою только из ощущений?
Бесстыдных, безнравственных, беспорядочных… и будоражащих.
Сжала пальцы так, что ногти впились в ладони, но не помогало. Протянутая между ног веревка касалась нежной кожи раскрытых складок, грудь стала невероятно тяжелой и ныла. Один раз я попыталась свести ноги, и тут же об этом пожалела — узел так чувствительно впился в горящий бугорок, что у меня перехватило дыхание. Но что самое дикое, мне отчаянно, до одури хотелось коснуться себя, повторяя его след пальцами. Повторяя и продолжая, впитывая это порочное прикосновение всей кожей.
В отличие от меня, Орман явно чувствовал себя замечательно: с бесстрастным лицом скользил взглядом по моему телу. От вытянутых над головой рук, по напряженным соскам, животу и разведенным бедрам, по линии ног — до кончиков напряженных пальцев. Время тянулось медленно, по крайней мере, мне казалось, что прошел год. Или целая вечность, а может быть, две, когда он отложил карандаш и поднялся.
— На сегодня, пожалуй, хватит.
На сегодня?!
— Не надейтесь, что я приду к вам еще раз, — отрезала жестко, когда он шагнул ко мне.
— Придете, — он провел пальцами по моему запястью. — Когда я позову.
— Мы договаривались…
— Что вы будете мне позировать. Вам же понравилось.
Затянутая в перчатку рука скользнула по внутренней стороне бедра, стирая влажный след.
Впрочем, этого он мог и не делать, я и без того чувствовала себя влажной.
Влажной, раскрытой, порочной. Низ живота сводило от желания продолжать, осознание того, что он прав, накатило волной. А вместе с ним накатил стыд: такой, какого я в жизни никогда не испытывала. Ни разу, даже в день, когда меня обвинили в списывании и отшлепали линейкой.
— Что. Вы. Со мной сделали?! — процедила. — Что не так с этой веревкой? Это тоже какая-то магия?
— Никакой магии, мисс Руа, — Орман подцепил пальцем узелок на бедре, и это прикосновение отдалось жаркой, удушливой волной во всем теле. — Просто наслаждение, которое можно себе позволить с помощью банальных подручных средств.
Банальных?
Чувствуя, что близка к истерике, сжала кулаки.
— Вы должны были меня предупредить!
— Я вам ничего не должен. А вот вы мне… — он провел пальцами по моим губам, оставляя на них мой вкус.
От собственнического жеста, от понимания, что все еще не закончилось, что это унижение придется пережить снова, а может быть, от взгляда, полного превосходства, потемнело перед глазами. Рванулась и забилась: отчаянно, яростно, пытаясь вырваться из оплетающих меня пут. Веревка тут же вспыхнула изумрудными искрами и развалилась на несколько частей, равно как и стягивающие руки оковы, сменившиеся оковами пальцев Ормана на плечах.
— Пустите. Уберите руки! Немедленно! — с силой оттолкнула его и вскочила. Обрывки змей остались лежать на кровати. — Не смейте больше прикасаться ко мне. Никогда!
— Никогда — это слишком долго, мисс Руа. Я буду к вам прикасаться… как не прикасался никто.
Я сорвала маску и швырнула ему под ноги.
— Для этого тоже воспользуетесь долговой распиской?
Взгляд его заледенел.
— Мне нет нужды принуждать вас к тому, о чем вы попросите сами.
— Не попрошу, — сказала я. — Разве что в страшном сне.
Слова сорвались с губ раньше, чем я успела их остановить, а Орман все-таки улыбнулся. Улыбнулся так, что по коже прошел мороз: уголки губ, стянутых в тонкую линию, просто приподнялись. Подчеркивая резкую линию подбородка и вмиг ставшие хищными черты лица.
— В страшном сне, Шарлотта? — Он коснулся пальцами моего подбородка, глядя мне в глаза. — Это можно устроить.
Часть 2Натурщица
Наверное, стоило поехать домой, но я просто не могла туда вернуться. Особенно сейчас, когда воспоминания о разговоре с Ирвином были еще слишком живы, поэтому я решила пройтись. Отказавшись от предложения меня отвезти или нанять экипаж (упаси Всевидящий принимать еще какую-нибудь помощь от Ормана), направилась в засыпающий под чарами поздней осени парк. Поймать здесь кэб было нереально: извозчики не забирались в Дэрнс просто потому, что им было нечего здесь делать. Все, кто жил в этом районе, держали личные экипажи, или же мобили, как например, его светлость де Мортен.
Я нарочно перешла на другую сторону улицы, чтобы не оказаться под его окнами. Конечно, рассчитывать на то, что мы случайно столкнемся с герцогиней и тем более что она меня узнает, было по меньшей мере глупо, но я все равно не исключала такую возможность. Меньше всего мне сейчас хотелось оказаться лицом к лицу с ее светлостью, которая задастся вопросом, что же я здесь делаю. Щеки до сих пор пылали, как и все тело под слоями одежды, а обещание-приговор до сих пор звучало в ушах, заставляя бессильно сжимать кулаки и проклинать тот день, когда судьба свела меня с Орманом.
Опустилась на скамейку и запрокинула голову. Небо во второй половине дня прояснялось: облака истончались, на месте разрывов просвечивала голубая пастель. Удивительно, но когда я поинтересовалась у иньфайца о времени, он сообщил, что едва минуло три. Учитывая, сколько всего произошло, связанной я пробыла едва ли более получаса. Полчаса, которые показались мне бесконечными. Воспоминания об этих минутах, о минутах бессовестного наваждения, до сих пор отзывались стыдом.
«Мне нет нужды принуждать вас к тому, о чем вы попросите сами».
Прижала ладони к горящим щекам, глядя на расчищенные дорожки. Они петляли между деревьев, усыпанные аккуратными лавочками и шпилями фонарей. Сквозь обнаженные остовы просвечивала тоненькая ленточка Ирты и набережная. Отвернулась, чтобы даже не смотреть в сторону, откуда пришла. А я ведь действительно желала этих прикосновений. Желала так сильно, так яростно — чтобы он коснулся меня там, внизу. Продолжая жестокую ласку и унимая этот пожар.
Всевидящий, как же низко я пала…
Впрочем, проникнуться своим падением мне еще предстоит: если за полчаса я превратилась в чувствительную, подвластную порочным желаниям куклу, что со мной будет в следующий раз? От метки так просто не избавиться, а Орман меня не отпустит. Не отпустит, пока не наиграется.
«Потому что ты моя любимая игрушка».
Сказанные во сне слова заставили содрогнуться.
Сон.
Вот что мне предстоит в самое ближайшее время. Сколько я смогу не спать? Учитывая, что сегодняшнюю ночь провела в полудреме, уже сейчас у меня начинали слипаться глаза. А что со мной будет к вечеру? Но даже если сегодня получится напиться крепкого чая, и не спать снова… это случится завтра, послезавтра или через несколько дней. Да и какая я буду после на занятиях с Илайджей?
Нет, надо что-нибудь придумать.
И придумать прямо сейчас.
Озарение пришло так неожиданно, что я подскочила. Сжимая в руках ридикюль, решительно зашагала к мосту, ведущему на другую сторону района. Не просто зашагала, почти побежала: мне нужно было успеть в центр. В единственную работающую по воскресеньям аптеку, в которой мы случайно оказались с леди Ребеккой, когда мигрень застала ее на прогулке. В тот вечер ей пришлось воспользоваться приготовленными самым обычным аптекарем каплями, и они помогли ничуть не хуже целительских. Правда, стоило нам добраться домой, она тут же их выбросила и сказалась ужасно больной, но…
Мне-то точно выбирать не приходилось.
Я мало знала о снах, зато хорошо помнила, как набегавшись и наигравшись у побережья, падала в постель и засыпала. Так крепко, что разбудить меня не мог даже яркий свет, ни ворчание няни, называющей меня поросенком, не желающим даже расчесаться. И уже совершенно точно в такие ночи мне ничего не снилось: едва сомкнув глаза я открывала их на следующее утро под трели птиц.
А значит, все, что мне нужно — снотворное.
По главной улице Дэрнса (собственно, их здесь было всего три), я не шла, а летела. Почему, ну почему эта мысль не пришла в голову сразу? Тогда я бы даже согласилась, чтобы Тхай-Лао отвез меня в город. Дыхание сбивалось, в боку начинало колоть, и тогда приходилось переходить с бега на быстрый шаг. А потом снова его ускорять. До той поры, пока роскошь особняков, окруженных не садами, а самыми настоящими парками, не сменилась привычным холодом камня и домами попроще. От одного такого как раз отъезжал кэб, и я бросилась за ним:
— Стойте! Постойте! Подождите пожалуйста!
Извозчик натянул поводья и нехотя обернулся: из-под кустистых бровей на меня уставились хмурые глаза. Он что-то жевал, поэтому речь его была невнятной, со «съеденными» буквами.
— Чего ж тк крчать-то?
— Мне очень нужно попасть в центр! — выпалила, задыхаясь. Взялась было за ручку, но тут меня огорошили:
— Я сегдня бльше не бру пассажиров, мисс.
— Пожалуйста! — выдохнула я. — Я заплачу вдвое больше.
— Вчетверо, — извозчик перестал жевать и ухмыльнулся в усы. — Останавливаться больше не буду, а если уж везу, придется за все четыре места заплатить.
Мысленно прикинула: сейчас, должно быть, уже около пяти, если не больше. Аптека работает до семи, это я точно помню — пока леди Ребекка разговаривала с аптекарем, я рассматривала вывеску. Ждать, искать новый кэб (который еще необязательно появится вскоре, или что в нем будут свободные места)?
— Хорошо!
— И деньги вперед. Две сотни фэнтингов.
— Половину суммы, — хмыкнула я. — Вторую половину отдам на месте.
Извозчик прищурился, но все же, когда я вложила ему в руки две бумажки, кивнул: