Просто потому, что «Девушка» расколола мой мир на «до» и «после», как в свое время я поступила с героиней сюжета. Я упорно гнала эти мысли прочь, но они все равно мешали наслаждаться обедом. В огромной столовой в спокойных кремово-золотистых тонах, еле слышно тикали часы. Тишину нарушали только они, да еще завывание ветра за окнами: метель усилилась, и в прогалинах раскрытых портьер метались снежные вихри.
С одной стороны, это было мне только на руку: наверняка в такую погоду ее светлость захочет остаться дома. С другой (это другое заставляло меня то и дело покусывать губы), между нами самая настоящая пропасть. Пропасть не только в положении или в возрасте, я ведь просто девочка, которую она видела один раз и которой дала совет. Которым эта девочка не воспользовалась.
Захочет ли она меня выслушать?
Нет, не так… согласится ли она вообще меня принять?
Мысли эти были гораздо более пугающими, чем мысли про «Девушку». И о том, что моя жизнь больше никогда не вернется в прежнюю колею. Поэтому когда спустя полчаса после подачи пудинга с ягодами (в котором я едва поковырялась ложечкой несмотря на умопомрачительный вкус) в столовую заглянул Тхай-Лао, я вскочила с места с недостойной для мисс прытью. Готовая идти за ним куда угодно, лишь бы не оставаться одной, с этими мыслями наедине.
Орман уже был в мастерской, смешивал краски, и в мою сторону даже не взглянул. Словно я действительно была даже не натурщицей, а реквизитом, который можно переложить с места на место.
Пожалуй, так даже лучше.
Всяко лучше, чем когда он смотрит на меня так, словно раздевает взглядом, и этим же взглядом ласкает ярче, чем оплетающие мое тело веревки. И в разы лучше, чем когда он говорит, что я маленькая ханжа. Просто для него нормы приличия — нечто незначительное, через которое можно спокойно перешагнуть и идти дальше. Не представляю, какое у него воспитание, но уж кто-кто, а я точно не ханжа!
На этой мысли я чуть не порвала платье, когда выпутывалась из него. Просто дернула рукав слишком резко.
— Так торопишься раздеться, Шарлотта?
— А я уже успела порадоваться, что вы молчите, — хмыкнула я.
И отметила очень странный факт: к лицу даже краска не прилила. Привыкаю, наверное.
— Не могу молчать, когда ты так рьяно стремишься продолжить наше сотрудничество.
Вот почему у него даже слово «сотрудничество» звучит порочно?
— Между прочим, я не ханжа.
— О, так мой маленький выпад все-таки тебя задел.
— Меня задевает, когда обо мне судят поверхностно.
— Пора бы уже привыкнуть. Люди в большинстве своем судят поверхностно — по выражению лица, красоте или уродству, а еще по одежде.
Волосы распустила без сожаления: прическу проще не придумаешь, и придать ей прежний вид не составит труда. А вот платье осторожно сложила в изножье, чтобы не дай Всевидящий не помялось или не обзавелось лишними складками. В доме ее светлости мне надо выглядеть безупречно.
— Каюсь, подумал, что твой интересный вид был исключительно для меня.
— Что?
— Твой наряд, Шарлотта. Думал, что ты оделась так для меня.
Орман думал, что я наряжалась для него? От неожиданности даже замерла, пытаясь дотянуться до шнуровки корсета. Это платье без корсета смотрелось нелепо, а за несколько месяцев я научилась затягивать его сама. Не так плотно, как если бы у меня была помощница, но у меня была только мисс Дженни. Шнуровка вызывала у нее исключительно кусательно-игрательный интерес, не считая того, что мисс Дженни — кошка.
— Да, именно так я и подумал. — Он отвел мои руки в стороны. Сейчас в его прикосновениях не было нежности или мягкости, я даже вздрагивала, пока он распускал шнуровку. — Наивность свойственна не только юным особам.
Это он сейчас о чем говорит? На миг захотелось объяснить ему, куда я так наряжалась, а главное — почему. Я даже рот открыла, но Орман успел первым:
— Лучше молчи, Шарлотта. Искушение свернуть тому, к кому ты собираешься, шею, и так слишком велико.
Запоздало поняла, что он говорит об Ирвине. То есть о том, что я вот прямо после позирования оденусь, отряхну платьице и побегу к нему на свидание?! Но больше всего меня поразила угроза: угроза, высказанная тем небрежным тоном, которым принято отказываться от приглашения на чай.
— Не слишком ли многое вы себе позволяете? — сухо спросила я.
— Не больше чем ты, маленькая мисс Сама Благопристойность.
Он дернул шнуровку так, что она взвизгнула, а в следующий миг корсет чуть не свалился к моим ногам. Я прижала его к груди и резко обернулась.
— Если с головы Ирвина упадет хоть один волос…
— То — что? — Под маской лица не видно, но сейчас оно представлялось мне выточенным из мрамора.
— Я вам никогда этого не прощу!
— Думаешь, это имеет значение? — Сквозь стальные глаза сверкнула насмешка. — На кровать, Шарлотта.
Всевидящий!
Я всерьез собиралась принять помощь этого человека?!
Отвернулась, чтобы скрыть дурацкие, совершенно непонятные слезы. Плакать можно было из-за Ирвина или из-за леди Ребекки, но только не из-за этого беспринципного, жуткого, бессердечного монстра! Запуталась в нижнем платье, которое стягивала дрожащими руками. Белье привычно запихнула подальше, чтобы не оставлять на виду. Шагнула к кровати и только сейчас вспомнила.
— Маску, — сказала глухо, не оборачиваясь.
— Сегодня обойдешься без нее.
— Но мы договаривались…
— Мне принести веревки?
— Нет, — прошипела, понимая, что еще одного такого унижения просто не выдержу.
— Тогда располагайся.
Чувствуя, как все внутри мелко и противно дрожит, забралась на кровать и обхватила себя руками. Орман едва на меня взглянул, а я уже почувствовала, как горят щеки. Не представляю, как я выдержу позирование без маски. Не представляю, как переживу несколько часов, когда все эмоции будут отражаться на моем лице.
Он снова взглянул на меня, явно собираясь поинтересоваться, долго ли ему еще ждать. Я сжала зубы и откинулась на подушки, не позволяя отдать очередной приказ.
— Разведи бедра, Шарлотта.
Это прозвучало почти интимно.
— Вам недостаточно того, что уже есть?
— Недостаточно.
Прохладный атлас холодил пылающую щеку, когда я отвернулась и выполнила просьбу. Подавила желание прикрыть себя руками, потому что прикрывать все рук не хватит. Глубоко вздохнула, пытаясь сосредоточиться на мыслях о герцогине, чтобы отвлечься от происходящего. Если бы она узнала о том, чем я сейчас занята…
«Ее светлость, — неожиданно прозвучали в ушах словах графини Вудворд, — в свое время играла в очень откровенной постановке безобразного содержания».
Что она имела в виду?
В Энгерии очень строго смотрели на театральные постановки, как, впрочем, и на все. Наверное, графиня имела в виду другое. К актрисам отношение было чуть получше, чем к девушкам, которые продавали любовь за деньги, но граница этого «чуть» у каждого своя. Считалось, что женщины, выставляющие себя напоказ, легко доступны, вот только как ее светлость стала актрисой? Если она была именитой аристократкой, ее наверняка выдали бы замуж еще в юности. Случись ей родиться в обедневшем роду, она скорее стала бы гувернанткой, как я, чем играла в театре. Нет, скорее всего у нее просто не было титула.
Тогда возникает другой вопрос: как она стала герцогиней?
За поруганную репутацию высший свет карает нещадно, но принять в общество ту, кто им неровня по происхождению — немыслимо. Не в нашем мире. Не в Энгерии точно.
Размышления о судьбе ее светлости ненадолго выбили меня из реальности, в которой время тянулось невыносимо медленно. Или наоборот, слишком быстро? Здесь не было часов, чтобы определить, а пасмурный зимний день не позволял даже приблизительно понять, сколько я уже так лежу.
Когда Орман объявил перерыв, сразу же потянулась к халату. Он поднялся, и я не удержалась от вопроса:
— Сколько сейчас времени?
— Куда-то торопишься, Шарлотта?
— Да, — мне было все равно, что он там себе думает.
— Сегодня мы с тобой немного задержимся. Так что лорду Ирвину Лэйну придется подождать.
Орман впечатал дверь в косяк с такой силой, что я вздрогнула.
Завернулась в халат, поднялась и подошла к окну. Желанное было в двух шагах, дом герцога де Мортена и его супруги — пройти, пробежать всего полквартала, и вот он. Так близко и в то же время так далеко, пока меня держит клятый орманов долг! Казалось бы, ничего не стоит сказать ему о своих истинных намерениях, вот только почему-то не оставляло чувство, что будет еще хуже. Зачем Орману потребовалось будить во мне магию? Разумеется, чтобы еще прочнее привязать к себе. Он наверняка представлял, что удерживать меня с помощью портрета и долговой метки вечно не сможет, а учитывая его любовь к играм…
Действительно, почему бы и нет.
Орман знал, что обратиться мне не к кому. Наверняка предположил, что леди Ребекка не сможет помочь, а значит… оставалось только одно.
«Тебя можно читать как открытую книгу».
Разумеется, он догадывался, что я захочу учиться, потому что подвергать опасности не только себя, но и тех кто рядом или кто случайно рядом окажется — верх безрассудства. Особенно обладая магией смерти. Он знал, что так я поступить не смогу, поэтому и притащил меня к себе, поэтому и замахнулся бамбуком — помня о том, что увидел во сне про мисс Хэвидж.
Непонятно только, к чему были поцелуи в мансарде, а потом… та нежность в лесу.
Казалось, я до сих пор чувствую аромат сандала и мягкое тепло, окутывающее меня его объятиями. Чтобы в них спустя несколько часов ворвалось: «Разведи бедра, Шарлотта».
Ненавижу!
Должно быть, последнее явственно читалось в моих глазах, потому что когда Орман шагнул в мастерскую, уголки его губ дрогнули в холодной усмешке.
— Вижу, без меня тебе нашлось о чем подумать.
— Без вас мне было хорошо, — отрезала я, сбрасывая халат и устраиваясь на постели.
Снова мучительно потекли минуты, в которые я просчитывала, на сколько он собирается меня задержать. Вчера мы закончили немногим позже чая, но что будет сегодня? С н