его станется продержать меня до самого вечера, чтобы испортить «свидание с Ирвином». Осознание этого почему-то отозвалось внутри такой яростью, что я с трудом удержала себя на постели. Зато прошло всякое желание смущаться, что не могло не радовать.
Каждый взгляд Ормана я встречала с вызовом, а во время перерывов хранила молчание. Впрочем, он тоже.
Лишь когда за окном, уплотненные снежной бурей, начали собираться ранние сумерки, пришло беспокойство. Беспокойство сродни тому, что испытываешь, когда понимаешь, что от тебя ничего не зависит. Была небольшая надежда на плохое освещение, но и она иссякла, когда Орман на миг отложил кисть. Подчиняясь движению его руки, в комнате одна за другой вспыхивали искры, облаченные в прозрачные шары. Шары расползались по комнате ожерельем, добавляя столько света, что писать можно было бы даже с закрытыми глазами.
В этот миг я отчетливо осознала, что он меня не отпустит.
Ни сейчас, ни позже — возможно, продержит здесь до глубокой ночи, когда идти к ее светлости будет уже бессмысленно. Завтра все повторится, и послезавтра, и… Наверное, кто-то сказал бы, что можно подождать, но ждать я не могла. У меня не так много денег (не считая тех, что вручил мне Орман, и которые я собиралась оставить здесь). Но если деньги еще могли подождать, то с магией нужно было что-то решать.
— Отпустите меня, — негромко сказала я, удивляясь тому, как послушно звучит мой голос.
Он же любит покорность, и сейчас я готова была ему ее дать. Все, что угодно, лишь бы вырваться из этой мастерской. Все, что угодно, чтобы обрести надежду на новое свободное завтра.
— Отпустить? — переспросил он, не отрываясь от работы. — Поверить не могу. Ты меня просишь, Шарлотта.
— Да, я прошу вас. — Голос срывался, но я села на постели, обхватив себя руками.
Волосы рассыпались по плечам, волосы, которые мне еще нужно успеть привести в порядок, как и себя.
— Я прошу вас меня отпустить. Сегодня, — посмотрела ему в глаза. — Завтра я останусь у вас, на сколько вы захотите.
— Неужели? — Орман отложил кисть, темный взгляд, казалось, вобрал всю мощь глубинной тьмы. Или как она там называется.
— Да, — сказала твердо.
— Останешься на ночь, — сказал он.
— Вы…
— Останешься на ночь, Шарлотта — он усмехнулся. — Как в прошлый раз.
Я приложила ладони к пылающему лицу. Наверное, худшее, что он мог сделать — это предоставить мне такой выбор. С одной стороны, я уже ночевала у него, с другой — добровольно согласиться провести ночь под крышей мужчины… Но ведь именно этого он и добивается. Хочет, чтобы я перешагнула через свои принципы, чтобы отказалась от них.
Потому что для него это игра.
Потому что ему интересно посмотреть, как поведет себя его любимая игрушка.
Минуты бессмысленно утекали, и я выпрямилась.
— Хорошо, — отняла руки от лица. — Хорошо, я согласна.
Некоторое время (как мне казалось, мучительно долго), Орман просто смотрел на меня.
— Заманчиво, но… нет.
— Что — нет? — переспросила я.
— Нет, Шарлотта. Ты задержишься сегодня. Продолжаем.
Какое-то время я просто молча хлопала глазами, а потом запустила в него подушкой. Немного промахнулась: она с силой впечаталась в мольберт, а я взвилась на постели. Подхватила халат, заворачиваясь в него, глядя в сверкающие льдами севера глаза Ормана. Он обманчиво-мягко подхватил подушку с пола и шагнул ко мне.
— Вы! — выдохнула ему в лицо, даже не пытаясь сдерживать охватившие меня чувства. — Вы это сделали специально! Вы ведь не собирались меня отпускать!
— Не собирался, — подтвердил он. — Вернись на постель.
— А если нет? — сложила руки на груди, чувствуя, что меня трясет. — Я ухожу, месье Орман. Хотите вы того или нет, но на сегодня мы закончили. Я. Ухожу.
Развернувшись к нему спиной, подхватила белье.
— Мы оба прекрасно знаем, что без моего разрешения ты за эту дверь не выйдешь.
— Выйду, — сказала я. — И вы меня не остановите.
— Мне и не нужно. — Когда Орман коснулся моего запястья, поспешно отдернула руку. — Это сделает она.
Подушка упала на постель, и я резко обернулась. Сжимая кулаки, встречая его холодный жесткий взгляд.
— Что, просто будете смотреть, как она меня убивает?
— А ты проверь, Шарлотта.
Тонкая линия губ (как мне могло показаться, что они способны дарить нежность?), под маской — лицо хищника. Не зря на мобилях его производства эмблема ястреба, ему это удивительно подходит. Несложно было представить, что если я и правда попытаюсь выйти за дверь, долговая метка обожжет руку предупреждающей болью. Жаром растечется по телу, невыносимым, заставляющим кусать губы и тянуться за глотком воздуха. В лучшем случае я вернусь в эту мастерскую на коленях, в худшем — без сознания.
— Вы не чудовище, — прошептала дрожащими губами. — Вы — ничтожество!
Вытащила из ридикюля конверт и швырнула в него.
— Подавитесь!
Разумеется, Орман успел его поймать. Перехватил и прижал ладонью к груди, глядя на меня. В лице он не изменился, вот только взгляд… взгляд стал по-настоящему страшным. Не ястребиным, не хищным, это было нечто другое, до этой минуты мне незнакомое. Темное, жестокое, злое.
Настолько, что я отшатнулась и попятилась.
— Сегодня Тхай-Лао вызовет тебе экипаж, — это было последнее, что я готова была услышать от человека с нечеловеческим взглядом. В его взгляде клубилась тьма (не та осязаемая, которую можно увидеть, скорее та, которую чувствуешь кожей). Та, от которой бросает в холодный пот, от которой пальцы становятся ледяными и перехватывает дыхание. В противовес этому голос его звучал ровно, спокойно и неестественно-громко (или просто в мастерской стало тихо?). — Завтра приедешь сама. К двенадцати. Если у тебя есть возможность разбрасываться деньгами, у тебя есть возможность и добираться самостоятельно.
Орман небрежно швырнул конверт на постель, развернулся и вышел из мастерской. Только тогда я перевела дух и поняла, что в ноги впивается кушетка, а в ладони — ногти. Медленно разжала пальцы, потирая отпечатавшийся на ладонях узор и широко раскрытыми глазами глядя в сторону закрывшейся двери. Мне доводилось видеть Ормана разным, но таким… никогда.
Глубинная тьма, что сорвалась с моих рук, и то пугала гораздо меньше.
Меньше того, что я сейчас увидела в его глазах.
Дикое. Необузданное. Жуткое и жестокое.
Мне бы радоваться свободе, тому, что он ушел, но радоваться не получалось. Я вообще не понимала, что чувствую, и ото всего этого становилось настолько не по себе, насколько это вообще возможно. Ненормальное желание догнать Ормана, развернуть его лицом к себе и заглянуть в глаза, чтобы убедиться, что в них больше нет этой тьмы, сменилось осознанием того, что здесь произошло.
Потянулась было за бельем, но тут на улице раздался знакомый шум. Я подбежала к окну, чтобы увидеть, как от дома отъезжает мобиль. Хотя проще было бы сказать, отлетает, подхваченный надвигающейся ночью и метелью. Он скрылся из вида раньше, чем я осознала, что осталась одна. То есть с Тхай-Лао.
Орман уехал.
Я оделась и привела себя в порядок. Пригладила волосы щеткой, убрала ее в ридикюль. Зачем-то заплела и расплела волосы, хотя пальцы до сих пор слегка дрожали. Стоило вспомнить взгляд Ормана, как все внутри переворачивалось и хотелось бежать прочь из этого дома, из Дэрнса, все дальше и дальше, как можно дальше от этих жутких воспоминаний. Останавливало только одно: экипаж в такую погоду я здесь вряд ли найду, а идти сквозь непроглядную метель пусть даже по самому дорогому району столицы, идти непонятно сколько… Нет, даже я не готова на такие приключения.
Поэтому и сидела, мысленно отсчитывая минуты, пока не появился Тхай-Лао. Просто распахнул дверь, и, ни слова не говоря, посторонился. От прежней учтивости иньфайца не осталось следа, в мою сторону он даже не посмотрел. Пока мы спускались, он не проронил ни слова, молча подал мне пальто и распахнул дверь.
— Спасибо, — негромко произнесла я, но мужчина не ответил.
Стоило мне шагнуть в метель, к экипажу, над крышей которого от ветра покачивался фонарик, дверь за моей спиной захлопнулась.
Чувствуя себя невыносимо мерзко, я спустилась к карете.
— Остановите вон у того дома, — указала вознице на особняк де Мортена. — И подождете. Если будет нужно, я доплачу.
Тот покосился на меня как-то странно.
— Леди, мне заплатили столько, что я два раза могу прокатить вас кругом по всему Лигенбургу, — фыркнул он, спрыгивая с козел и открывая мне дверцу. — Залезайте.
Судя по его голосу, в то что я леди, он верил как в то, что подарки под ель приносят светлые духи. Леди не выходят из дома одни в такое время, и уж тем более леди не ездят из Дэрнса на окраину по вечерам.
Оказавшись в экипаже, я почувствовала себя еще более мерзко.
У дома де Мортена постояла несколько минут, прислушиваясь к гулким глухим ударам сердца. Только когда со стороны улицы раздался кашель возницы, поднялась по ступенькам и взялась за дверной молоток. Подобно большинству современных домов, здесь стук тоже подхватил и усилил мелодичный звон артефакта, а спустя несколько мгновений дверь распахнулась.
Дворецкий был уже в возрасте: об этом говорили его полностью седые волосы, расчертившие лоб морщины и складки в уголках губ. Последнее так же говорило о не самом легком характере, равно как и цепкий, пристальный взгляд, которым меня окинули.
— Добрый вечер. Чем могу помочь?
— Добрый вечер, — произнесла я. — Мне нужно переговорить с ее светлостью герцогиней де Мортен. По поводу картины.
— Какой картины? — дворецкий скривился, словно я сказала про ведерко жаб.
Между тем как у них на дверном молотке — женщина, вместо волос у которой змеи! Бррр!
— Картины, которую она хотела приобрести. Меня зовут мисс Шарлотта Руа, я художница, и…
Дверь перед моим носом захлопнулась с непочтительным грохотом. Слегка опешив от такого, я пару секунд смотрела на вышеозначенную женщину с гнездом извивающихся тварей на голове, а потом схватилась за молоток снова. Выразительно стучала до тех пор, пока холл не превратился в музыкальную шкатулку, а снова распахнувший дверь дворецкий не прошипел мне в лицо: