(Она даже не услышит этого сообщения. Это сообщение просто автоматически сотрется с «оранжа»[36] через неделю.)
(Но было приятно поболтать здесь по телефону, почувствовать себя более защищенной, и хотя на первый взгляд я просто говорила что попало, от этого как бы становилось хорошо.)
(Возможно, легче болтать с человеком, который на самом деле никогда не услышит того, что ты говоришь.)
(Что за странная мысль. Дурацкая мысль.)
Это Стрэнд?
(Она обожает всю эту шекспировщину, и она обожала тот фильм, и я тоже, где аристократы раскрывают белую статую и стягивают покрывало, а у нее на руках лежит и крепко спит Чарли Чаплин, и позже слепая девушка восстанавливает себе зрение, потому что на нее неожиданно сваливается богатство, и она тратит все деньги на операцию на глазах, но потом она видит, теперь, когда может видеть, что он явно не ее тип, и это трагедия, а никакая не комедия[37])
(Пол так и не позвонил.)
(Не могу найти название улицы. Вполне возможно, я иду не в ту сторону…)
(ой, гляди, как интересно, прямо посреди дороги, что это – памятник? Памятник просто с… будто вокруг висит на крючках пустая одежда, куча солдатской и рабочей одежды.)
(Но выглядит странно. Будто одежда до сих пор сохраняет форму тела. И хотя одежда мужская, складки падают так, что она выглядит, как женская…)
(А, понятно, это памятник женщинам, сражавшимся на войне. Врубилась. Это типа их одежда, и они просто сняли ее и повесили, типа минуту назад, типа чужую одежду, в которую просто ненадолго влезли. А одежда сохранила их фигуру, так что форма тела получается женская, но в комбинезонах, униформе и одежде, которую они обычно не носили и так далее…)
(В Лондоне полно статуй. Глянь вот на эту. Глянь вот на эту на высоком коне. Интересно, кто это был. На боку написано. Не могу разобрать. Интересно, он действительно выглядел при жизни так, как выглядит здесь. Статуя Чаплина вообще-то совсем не похожа на Чаплина. А статуя Шекспира… ну, кто его знает.)
(Пол так и не позвонил.)
(Интересно, почему их не изобразили, как и его, людьми, с лицами и телами, этих женщин, а просто удалили, просто изобразили в виде пустой одежды.)
(Это потому, что девушек было слишком много и это должно символизировать их всех?)
(Хотя нет, ведь у солдат на военных памятниках всегда есть лица, в смысле, солдат на этих памятниках изображают настоящими людьми, с телами, а не просто в виде одежды.)
(Интересно, так лучше – просто одежда, в смысле, с точки зрения искусства, смысла и тому подобного? Так лучше, типа символичнее – когда их нет?)
(Антея бы разъяснила.)
(В смысле, что, если бы Нельсона символизировали просто шляпа и пустой пиджак? Иногда Чаплина представляют просто в виде шляпы, ботинок и трости или шляпы и усов. Но это потому, что он очень индивидуален и его можно узнать по этим предметам.)
(Обе наши бабушки участвовали в этой войне. Одежда на этом памятнике – пустая одежда наших бабушек.)
(Лица наших бабушек. Мы даже никогда не видели лица матери нашей матери, ну, видели его только на фотографиях. Она умерла еще до нашего рождения.)
(Пол так и не позвонил.)
На табличке написано «Уайтхолл».
Я иду не в ту сторону.
(Боже, Имоджен, неужели ты ничего не можешь сделать правильно?)
Придется возвращаться.
Моя мечта, – говорит Кит, – достичь «чистого» самозабвения.
Точно! – говорю я.
(Надеюсь, что говорю это достаточно оптимистично.)
Я хочу, – говорит он, – чтобы человек мог и считал это естественным, с момента подъема утром и до момента отхода ко сну вечером, самозабвенно проводить весь день в плену «Чистоты»… Хочу, чтобы, когда жена открывает кран, собираясь наполнить кофе-машину, то вытекающая из крана вода управлялась, тестировалась и очищалась «Чистотой». Когда жена насыпает в фильтр кофе, намазывает человеку маслом тост или выбирает ему яблоко из миски с фруктами, то каждый из этих продуктов поставлялся и покупался бы в одной из торговых точек, принадлежащих «Чистоте». Когда человек берет газету, чтобы почитать за завтраком, будь то таблоид, «Берлинер цайтунг» или широкоформатное издание, все они принадлежали бы «Чистоте». Когда он включает свой компьютер, он пользовался бы сервером, которым владеет «Чистота», а телепередача во время завтрака, хотя он ее даже не смотрит, шла бы по одному из каналов, большинство акций которых держит «Чистота». Когда его жена меняет младенцу подгузник, она заменяла бы его на купленный и упакованный в фармацевтической компании «Чистота», как и две таблетки ибупрофена, которые она как раз собирается заглотнуть, и все другие лекарства, что ей необходимо принимать в течение дня, и когда ее младенец ест, он ел бы бутилированную органическую смесь «О-ох, детка», изготавливаемую и распространяемую «Чистотой». Когда человек кладет в свой портфель новейшую книгу в мягкой обложке или когда его жена думает о том, что она будет читать в книжном клубе сегодня вечером, все это было бы напечатано в одной из двенадцати типографий, которыми владеет «Чистота», и куплено очно или по интернету в одной из трех торговых сетей, которыми теперь владеет «Чистота», и если они куплены по интернету, возможно даже, они были бы доставлены курьерской сетью под управлением «Чистоты». И если нашему человеку захочется посмотреть какое-нибудь высококлассное порно – извините… э… э… за такую грубость…
Я киваю.
(Я улыбаюсь, словно слышу такие грубости постоянно.)
…у себя на ноутбуке или на экране телефона по пути на работу, пока он пополняет запасы воды в организме, выпивая бутылку «Eau Каледония» от компании «Чистота», он мог бы это делать благодаря любезности одной из нескольких досуговых торговых точек, которыми владеет и управляет выступающая дистрибьютором «Чистота».
(Но мне слегка не по себе. Я слегка разочарована. Неужели Кит привез меня из самого Лондона на машине со специальным шофером в это скопище типовых офисов на задворках Нового города только затем, чтобы прочитать лекцию по креативу?)
– И это только завтрак, – говорит Кит. – Наш «Чистюля» пока еще не добрался до работы. Это только затравка. Впереди – весь остаток дня. И мы лишь коснулись его жены, лишь слегка затронули младенца. Мы даже не начинали рассматривать его десятилетнего сына, его дочь-подростка. Ведь продукция «Чистоты» – повсюду. «Чистота» пронизывает мировую экономику насквозь… Но самое важное: «Чистота» чиста. И «Чистота» должна восприниматься рынком как чистая. Она такая, как указано на банке. Понимаешь меня… э… э…?
Имоджен, Кит, да, Кит, понимаю, – говорю я.
Кит ведет меня из одного офиса в другой, разглагольствуя на ходу. Кажется, почти никто здесь больше не работает.
(Возможно, все ушли домой. Семь вечера, как-никак.)
(Вот бы еще хоть пару человек поблизости. Вот бы этот паренек-шофер остался. Так нет же, он высадил меня и тут же уехал с парковки.)
(Солнце светит под таким углом, что мне трудно не щуриться, глядя на Кита.)
Точно, Кит, – говорю я
(хотя он ничего больше не сказал.)
(Его нисколько не интересуют распечатки. Я дважды пыталась завести о них разговор.)
…водный рынок на триллионы долларов, – говорит он.
(Все это я и так знаю.)
…планируется вытеснение немцев, которые, естественно, владеют «Водой Темзы», и мы недавно подняли вопрос о симпатичном концерне в Нидерландах и солидных рыночных возможностях, возникающих благодаря китайскому и индийскому водному бизнесу, – говорит он.
(Все это я тоже знаю.)
Вот поэтому… э… э… – говорит он.
Имоджен, – говорю я.
Вот поэтому, Имоджен, я и привез тебя сюда в Базовый лагерь, – говорит Кит.
(Это и есть Базовый лагерь? В Милтон-Кинсе?[38])
…чтобы поставить тебя во главе ДДН «Чистоты», – говорит Кит.
(Меня! Во главе чего-то!)
(Боже ж ты мой!)
Спасибо, Кит, – говорю я. – А что такое… м-м… что конкретно…?
С твоим врожденным тактом, – говорит он. – С твоим владением словом. С твоей врожденной инстинктивной заботливой способностью переворачивать аргумент с ног на голову. С твоим пониманием политики на местах. С твоим умением решать в лоб проблемы со СМИ. А самое главное – с твоим чувством стиля. Я первый готов признать, что как раз сейчас нам в команде нужен женский подход… э… э… Нам это нужно больше всего остального, и в «Чистоте» мы вознаградим тебя больше всего остального за умение хорошо выглядеть, выглядеть как надо, говорить что надо, если потребуется, то и на камеру, в любых стрессовых условиях, и принимать удар на себя, как мужчина, если что-то пойдет шиворот-навыворот.
(Кит считает меня неопрятной.)
Мы остановились перед типовым офисом, похожим на все остальные. Кит набирает код на двери и распахивает ее. Он отступает и жестом приглашает меня заглянуть внутрь.
Там новый стол, новый компьютер, новый стул, новый телефон, новый диван, блестящее комнатное растение.
Департамент доминирующего нарратива «Чистоты», – говорит он. – С возвращением.
«Чистоты»?… – говорю я.
Мне перенести тебя через порог? – говорит он. – Давай! Садись за стол! Это твое место! Его приобрели для тебя! Давай!
Я стою в дверях. Кит шагает вперед, выдвигает из-за стола вращающийся стул и толкает его ко мне. Я ловлю его.
Садись, – говорит Кит.
Я сажусь на стул, прямо в дверях.
Кит подходит, хватает спинку стула, разворачивает его и становится у меня за спиной
(я вспоминаю, как мы ходили в Бахт[39] кататься на каруселях, и как парень хватал спинку сиденья, если там были девчонки, а потом закручивал его с такой головокружительной скоростью, что все мы смеялись, будто полоумные)
Голова Кита – у моей головы. Он вещает мне в правое ухо.
Твоим первым заданием, – говорит он, – будет ответ на сегодняшнюю статью в британской «Индепендент», которую ты, наверное, уже видела…