Слова льются из меня, словно кто-то открыл внутри кран. Это Пол. Это он меня так заводит!
Но Пол вклинивается при первой же возможности.
Имоджен. Послушай. Это из-за твоей сестры, – говорит он.
Сердце в груди. Больше ничего. Все остальное – пустота.
Что с моей сестрой? Что стряслось с моей сестрой? – говорю я.
Когда поезд прибывает, Пол уже ждет меня на вокзале.
Почему ты не на работе? – говорю я.
Потому что я не там, а здесь, – говорит он.
Он забрасывает мою сумку в багажник машины и запирает машину брелоком.
Пойдем пешком, – говорит он. – Так ты лучше рассмотришь. Первое – на стене «Истгейт-центра», думаю, из-за транспорта, прибывающего в город: люди в машинах успевают прочитать, пока стоят на светофоре. Бог знает как можно забраться так высоко и успеть это сделать, пока никто не помешал.
Он ведет меня метров пять по улице мимо «Маркс и Спенсер». Люди в машинах, разумеется, останавливаются на светофоре и всматриваются куда-то у меня над головой, даже высовываются из окон машин, чтобы лучше разглядеть.
Я оборачиваюсь.
У меня за спиной вверху на стене – гигантские ярко-красные слова. Шрифт такой же, как на вывеске «Чистоты» до того, как ее заменили. Они заключены в красивую барочную золотую раму-обманку. Слова гласят: ПО ВСЕМУ МИРУ ДВА МИЛЛИОНА ДЕВОЧЕК УБИВАЮТ ЕЩЕ ДО РОЖДЕНИЯ ИЛИ СРАЗУ ПОСЛЕ РОЖДЕНИЯ ЗА ТО, ЧТО ОНИ НЕ МАЛЬЧИКИ. ЭТО ПО ОФИЦИАЛЬНЫМ ДАННЫМ. ДОБАВЬТЕ К ЭТОМУ ЕЩЕ ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ МИЛЛИОНОВ ДЕВОЧЕК ПО НЕОФИЦИАЛЬНЫМ ДАННЫМ, УБИТЫХ ЗА ТО, ЧТО ОНИ НЕ МАЛЬЧИКИ. ЭТО ШЕСТЬДЕСЯТ МИЛЛИОНОВ ДЕВОЧЕК. Внизу почерком, который я узнаю, хоть он и гораздо крупнее обычного: ЭТО НЕОБХОДИМО ИЗМЕНИТЬ. Ифис и Ианта, девушки-вестницы 2007.
Боже правый, – говорю я.
Знаю, – говорит Пол.
Столько девочек, – говорю я, если вдруг Пол не понял.
Да, – говорит Пол.
Шестьдесят миллионов, – говорю я. – Как? Как такое может происходить в наши дни? Как мы об этом не знаем?
Теперь знаем, – говорит он. – Теперь об этом узнает практически весь Инвернесс, если захочет. И это еще не все. Далеко не все.
Что еще? – говорю я.
Он ведет меня обратно мимо магазинов и по пешеходной зоне в город – к мэрии. Небольшая группка людей наблюдает за тем, как двое мужчин в спецовках смывают пульверизаторами с фасада красную надпись. НИ В ОДНОЙ СТРАНЕ МИРА ЗАРПЛАТЫ ДЛЯ ЖЕНЩИН НЕ РАВНЯЮТСЯ СЕЙЧАС ЗАРПЛАТАМ ДЛЯ МУЖЧИН. ЭТО НЕОБХОДИМО ИЗ
Половина рамки, а также имена и дата уже почти смыты, но еще видны. Все пока что можно прочитать.
Придется кое-кого перебросить, – говорю я.
Пол ведет меня вокруг мэрии, вся боковая стена которой покрыта ярко-красными словами внутри золотой рамки. ПО ВСЕМУ МИРУ ЖЕНЩИНЫ ВЫПОЛНЯЮТ ТОЧНО ТАКУЮ ЖЕ РАБОТУ, КАК И МУЖЧИНЫ, НО ПОЛУЧАЮТ НА ТРИДЦАТЬ-СОРОК ПРОЦЕНТОВ МЕНЬШЕ. ЭТО НЕЧЕСТНО. ЭТО НЕОБХОДИМО ИЗМЕНИТЬ. Ифис и Ианта парни-вестники 2007.
Католики, видать, – говорит женщина. – Стыд и срам.
Ага, весь туризм коту под хвост, – говорит другая. – Кто захочет приехать и посмотреть город, если он вот этим вот весь исписан. Никто не захочет.
И теперь можно попрощаться с победой в «Цветущей Британии»[42] в этом году, – говорит ее подруга.
Да и «Антикварное автошоу»[43] никогда больше в Инвернесс не приедет, – говорит другая.
Это возмутительно, – говорит третья. – Тридцать-сорок процентов!
Ага, ну да, – говорит мужчина рядом с ней. – Это нечестно, согласен, если это правда – то, что здесь сказано.
Ага, но зачем парням писать на здании вот такое вот? – говорит женщина. – Это неестественно.
И правильно они сделали, – говорит возмущенная женщина. – А вы разве считаете, что мы сейчас здесь равны, после всех этих притеснений в семидесятые и восьмидесятые?
Ага, но мы же здесь в Инвернессе равны, – говорит первая женщина.
У вас в мечтах мы равны, – говорит возмущенная женщина.
Тем не менее, равны мы или нет, это еще не повод разрисовывать этим всю мэрию, – говорит подруга женщины.
Возмущенная женщина огрызается, а мы обходим Замок сбоку. На фасаде над дверями Замка позолоченными красными буквами, расположенными такой же веселенькой дугой, как и название прямо над порогом, написано о том, что всего-навсего один процент мировых активов принадлежит женщинам. Ифис и Ианта девушки-вестницы 2007.
Отсюда видно, что за рекой на стене собора тоже появились гигантские красные слова. Я не вижу, что там написано, но различаю красный цвет.
Два миллиона девушек ежегодно принуждают вступать в брак по всему миру, – говорит Пол, заметив, как я стараюсь разобрать надпись. Даже на стеклянных дверях театра «Иден-корт» говорится о том, что каждая третья женщина и девушка в мире подвергается сексуальному или домашнему насилию и что это основная причина женских травм и смертей.
Отсюда я могу разобрать фразу «это необходимо изменить», – говорю я.
Мы облокачиваемся на перила Замка, и Пол перечисляет все другие места, на которых были сделаны надписи, рассказывает, о чем там говорится, и добавляет, что полиция звонила в «Чистоту» по поводу меня.
Твоя сестра и ее подруга сейчас под стражей в Рейгморе, – говорит он.
Робин – не ее подруга, – говорю я. – Робин – ее вторая половина.
Ладно, – говорит Пол. – Сейчас я тебя туда подброшу. Тебе нужно договориться насчет залога. Я пробовал. Мне мой банк не даст.
Погоди, – говорю я. – Спорим на что угодно…
Что? – говорит он.
Спорим на их залог в двойном размере, что где-то на Флоре тоже должна быть весть, – говорю я.
У меня нет таких денег! – орет он у меня за спиной.
Я бегу к памятнику Флоре Макдональд[44], она прикрывает глаза, высматривая пригожего принца Чарли, в той самой девичьей одежде, которую дала ему для побега из английской армии: не плывет ли он к ней обратно по реке Несс.
Я трижды обхожу памятник, читая слова, опоясывающие цоколь. Крохотные, четкие, красные, сантиметра два высотой. ЖЕНЩИНЫ ЗАНИМАЮТ ДВА ПРОЦЕНТА РУКОВОДЯЩИХ ПОСТОВ В БИЗНЕСЕ ПО ВСЕМУ МИРУ. ТРИ С ПОЛОВИНОЙ ПРОЦЕНТА ОТ ОБЩЕГО ЧИСЛА МИНИСТРОВ В МИРЕ СОСТАВЛЯЮТ ЖЕНЩИНЫ. ЖЕНЩИНЫ НЕ ЗАНИМАЮТ МИНИСТЕРСКИХ ПОСТОВ В ДЕВЯНОСТО ТРЕХ СТРАНАХ МИРА. ЭТО НЕОБХОДИМО ИЗМЕНИТЬ. Ифис и Ианта парни-вестники 2007.
Старая добрая Флора. Я глажу ее по цоколю.
Пол догоняет меня.
Я смотаюсь вниз, пригоню машину и подберу тебя здесь, – говорит он, – и мы поедем на гору…
Отвези меня для начала домой, – говорю я. – Мне нужно принять ванну. Мне нужно немного позавтракать. Потом мы с тобой можем поболтать. А потом мы поедем в полицию на моем «Бунтуе».
На чем? Но нам нужно ехать в участок сейчас же, Имоджен, – говорит он. – Целая ночь прошла.
Так ты не хочешь со мной поболтать? – говорю я.
Ну, вообще-то хочу, – говорит он. – Я многое должен сказать, но ты не думаешь, что нам нужно…
Я качаю головой.
По-моему, вестники-вестницы гордятся тем, они сейчас там сидят, – говорю я.
А, – говорит он. – Никогда не думал об этом в таком ключе.
Давай отложим полицию до обеда, – говорю я. – Потом пойдем и оформим залог. А потом все вместе сходим куда-нибудь поесть.
Пол очень хорош в постели.
(Слава богу.)
(Ну, я знала.)
(Ну, надеялась.)
У меня такое чувство, будто я встречал тебя раньше, – говорит он после. – Как странно.
(Именно такое чувство. Я почувствовала, что встречала его раньше, в тот первый раз, как его увидела. Я чувствовала, что встречала его раньше, все разы, когда мы даже не могли встретиться взглядами.)
Ты уж точно встретил меня утром на вокзале, – говорю я.
Ха, – говорит он. – Забавно.
Мы оба смеемся, как дурачки.
Это самый прекрасный смех на свете.
(Мне хочется, чтобы мы всегда встречали друг друга на вокзале, думаю я про себя. Если не поедем на одном и том же поезде в одну и ту же сторону.)
Я говорю это вслух.
Мне хочется, чтобы мы всегда встречали друг друга на вокзале, если не поедем вместе на одном и том же поезде. Или я говорю вслух слишком много? – говорю я.
Ты говоришь слишком тихо, – говорит он. – Жалко, что ты не кричишь.
Когда мы снова занимаемся любовью, идет довольно сильный дождь, и позже я слышу ритмичное капанье, сильное и равномерное, из забившейся водосточной трубы над окном. Ритм капель не совпадает с беспорядочным шумом дождя и в то же время придает ему некий смысл.
Я только теперь поняла, как люблю дождь.
Когда Пол спускается сделать кофе, я прихожу в себя. Иду в ванную. Замечаю собственное лицо в маленьком зеркале.
Прохожу в комнату Антеи, где висит большое зеркало. Сажусь на край ее кровати и внимательно смотрю на себя.
Сейчас я намного меньше 42-го.
(Кости выпирают вот тут, тут, тут, тут и тут.)
(Это хорошо?)
Вернувшись к себе в комнату, вижу свою одежду на стуле. Вспоминаю пустую одежду на том памятнике, которая должна была казаться мягкой, хоть и сделана из металла.
(Я так долго считала, что то, как висит на мне одежда, важнее меня самой под ней.)
Слышу, как Пол возится в ванной. Он включает душ.
Он включает, заводит все на свете – не только меня. Ха-ха.
Мне нравится представлять Пола в моем душе. Почему-то душ стал тем местом, где я размышляю и задаю себе вопросы еще с юности. Я с давних пор стою каждый день по несколько минут под душем, беседуя с пустотой: так мы с Антеей, когда были маленькими, становились на колени по бокам своих кроватей.
(Пожалуйста, сделай меня правильного размера. С правильной фигурой. Такой дочерью, как надо. Такой сестрой, как надо. Не высаженной и не грустной. С дружной, а не разваливающейся семьей. Чтобы мне просто получшело. Пожалуйста, сделай все лучше. ЭТО НЕОБХОДИМО ИЗМЕНИТЬ.)
Я встаю. Звоню в полицию.