— А вон мост над проливом. Тот самый!..
Мусатай вместе со всеми смотрел на приближающийся город, который покачивался на волнах все сильнее и сильнее. Море между тем было совсем спокойное, и никто вокруг не чувствовал качки. Громко стучало в висках, сердце проваливалось куда-то вниз, на лбу проступал ледяной пот. «О господи, как бы не случилось со мной чего-нибудь плохого. Здесь, в чужой стране!..» И только он подумал это, как острая боль пронзила его насквозь, бросила на палубу…
— Врача… Скорее врача!
Это было последнее, что он услышал.
Придя в себя, Мусатай открыл глаза и увидел снежно-белую крашеную стену. Сильно пахло лекарствами. Он понял, что находится в больнице.
«Где же я?.. Кто привез меня сюда с парохода?» Повернув с трудом голову, Мусатай увидел еще двух больных, лежавших с закрытыми глазами. Тогда он решил ждать, пока придет кто-нибудь, чтобы спросить о своей болезни. Кроме ранений в войну, не случалось ему болеть, а тут вдруг…
Послышались тихие шаги, в комнате появился молодой человек в белом халате, под которым виднелся хороший и, по-видимому, дорогой костюм. Он тепло, как закадычному другу, улыбнулся Мусатаю и присел рядом с его койкой. Оказалось, что молодой человек довольно сносно говорит по-русски.
— О, вы уже поправляетесь, я вижу… Наша клиника гарантирует, что через десять дней вы будете здоровы. Нам особенно приятно было оказать помощь русскому человеку. О, Советский Союз! Спутник! Гагарин! Терешкова!..
Мусатай лежал, подавленный доброжелательностью незнакомца. Тот сообщил ему, что он — врач с достаточно серьезным опытом и кроме того человек широких убеждений. Он даже открыто симпатизирует социал-демократической партии и внимательно следит за всем, что происходит в советской России.
— Скажу вам откровенно, что мы восхищены!.. — Молодой человек даже щелкнул пальцами в подтверждение своих слов. — Страна медведей, мужиков и диких кочевников за какие-нибудь полвека стала сверхмощной державой. Что бы там ни говорили, дело не в одном социальном строе. Я давно уже хотел встретиться с советским человеком, чтобы подробно расспросить об этом. Только вы говорите откровенно, без повторения прописных истин. Они всегда пахнут пропагандой…
Мусатай впервые попал в такое положение. Он даже попытался привстать на койке, но боль внизу живота заставила его опустить голову на подушку. Тем не менее он взял себя в руки и вступил в разговор:
— Вот у вас, кажется, король?
— Да, у нас есть король…
Теперь в голосе молодого человека появилась некоторая растерянность. Он отстранился от Мусатая, словно желая рассмотреть его получше.
— Ну, а король — это какая истина? — Мусатай строго посмотрел на разговорчивого врача. — Прописная?
— Да, это общеизвестно…
— А вам известно, что у нас в прошлом тоже был царь?
— Конечно, царизм…
— И как раз полвека назад его не стало… Это тоже прописная истина?
— Безусловно.
— Так как же без учета таких истин вы хотите разобраться в том, что произошло в моей стране за полвека?!
Молодой врач побледнел и поднялся с места. Оглянувшись почему-то на других больных, он постоял еще с минуту, молча кивнул Мусатаю и вышел…
На следующий день с ним заговорила пожилая медсестра. Она совсем плохо понимала по-русски, но, восстановив в памяти запас немецких слов, Мусатай кое-как понял ее. Язык этой страны был похож на немецкий.
— Раньше мы боялись немцев, — говорила она. — О, немцы… Мы их называли гуннами, варварами. Теперь в наших газетах пишут, что настоящие гунны — русские. Какие только ужасы не пишут! Моему единственному сыну исполнилось восемнадцать лет. Неужели он обречен на гибель?..
— Насколько мне не изменяет память, именно нам всегда приходилось выметать из своей страны непрошеных гостей: японцев, французов, англичан — да мало ли кого… — Мусатай приоткрыл ногу. — Вот этот шрам остался у меня от осколка, который попал в меня под самой Москвой. Это в добрых двух тысячах километров от нашей границы. Кто приглашал туда немцев?!
Женщина согласно кивнула головой:
— Да, мы знаем это, и к таким газетам у нас нет веры.
— Разве это не очевидная истина? — Разговаривая с медсестрой, Мусатай продолжал мысленный спор с молодым врачом. — Как и то, что все пятьдесят лет мы призываем к миру!
— У нас уважают советских людей.
— Конечно, большое спасибо вам! — спохватился Мусатай. — За все, что для меня здесь сделали, за теплоту и участие…
— Ну, дело не в этом! — махнула рукой женщина. — Здесь это за деньги. Чем выше плата, тем лучше уход…
— Как это так?
Мусатай вначале не понял, а потом вспомнил и замолчал.
В этот день выписывался больной старик, его сосед по палате. Из долгого разговора медсестры с ним Мусатай понял, что тому надо было лежать здесь еще целую неделю после какой-то сложной операции. Но у старика не было денег…
Мусатай отлежал весь положенный срок. Из советского посольства каждый день присылали ему фрукты, справлялись о здоровье.
— Вы, наверно, состоятельный человек! — сказала как-то с уважением в голосе медсестра. Мусатай молча кивнул головой.
Когда он выписывался, она провожала его. Тут же находился молодой врач. В больничной канцелярии администратор любезно предъявил Мусатаю счет в долларах. Внизу стояла жирная четырехзначная цифра. Представитель посольства взял из рук Мусатая этот счет и тут же выписал чек на оплату от имени Советского государства.
— Это ведь тоже прописная истина! — сказал Мусатай, прощаясь с молодым врачом. Внизу его ждала машина с красным флажком…
Через три дня Мусатай Айкенов сошел с парохода в Ленинграде. Погода там была ужасной. Сырой промозглый туман висел над городом, в пяти шагах ничего не было видно. Он бродил среди людей, подходил к памятникам, с начала до конца прочитывал все написанное на мемориальных досках. Ему было очень хорошо.
И с особой силой ощущал он, что именно здесь начинается его родная Сарыарка…
СТАРАЯ ЗАНОЗА
перевод М. Симашко
Это была моя первая командировка по заданию редакции…
Может быть, потому, что университет я закончил с отличием и два года проходил практику в республиканской молодежной газете, то и на работу меня направили именно туда. О лучшем я и мечтать не мог.
Я был назначен литературным сотрудником сельскохозяйственного отдела, а это значит — командировки, командировки и еще раз командировки, причем в любое время года — зимой и летом. Больше всего обрадовался моему приходу в редакцию ответственный секретарь, парнишка немногим старше меня, черненький, пухленький, с быстрыми глазами. В первый же день он послал меня на дежурство и типографию. Номер вышел удачный, без единой ошибки, и меня, уж не знаю за что, похвалили на летучке.
После этого я обрабатывал корреспонденции, готовил материалы в номер, отвечал на письма трудящихся и выполнял массу другой работы. Каждый день был насыщен встречами со специалистами, руководителями организаций и многими другими людьми, так или иначе связанными с работой нашего отдела. А тут еще поминутные вызовы к секретарю — сверь-ка, пожалуйста, этот перевод с оригиналом, прочитай граночку, отшлифуй информашку и т. д. Мне, самому молодому, и в мысль, конечно, не приходило отказываться. Все выполнялось на совесть, с завидным рвением, с душой. Время от времени старые газетчики похваливали меня, и я был тогда на седьмом небе от счастья.
Так, придирчивый обычно, ответственный секретарь сказал, что с моим приходом на работу руки у него стали «намного длиннее». И тут я испугался, как бы он не забрал меня к себе. Еще в университете мы наслышаны были о секретариате: «штаб газеты» или что-то вроде главного мираба, распределителя живительной влаги по полям. Труднее и ответственнее работы нет в редакции, а о командировках там можно лишь мечтать.
Нет, мне не подходила такая работа. Я рано лишился родителей, вырос в детском доме, люблю общество, людей, поездки. К тому же во мне с детства жила тоска по аулу, по нашей бескрайней степи. Смогу ли я годами не двигаться с места? Усижу ли за сухим секретарским столом? Тем и привлекла меня профессия журналиста, что она связана с непрерывными передвижениями по республике. Горняки и нефтяники, сталевары и чабаны, хлеборобы и рыбаки, строители и ученые — со всеми хотелось мне перезнакомиться как можно скорее. Но как избавиться от чрезмерного внимания со стороны ответственного секретаря, к которому прислушивается сам редактор?
Помог мне случай. Однажды заведующий отделом литературы и искусства предложил своему единственному литсотруднику поехать на отдаленный животноводческий участок и написать очерк о молодом чабане. Тот начал отнекиваться, сослался на недомогание, на что-то еще. Тут я и подвернулся:
— Пошлите меня… Заодно и по своему отделу кое-что привезу.
Когда с этим предложением мы пришли к редактору, он задумался на миг, окинул меня с ног до головы оценивающим взглядом и согласился.
— Только смотрите, — предупредил редактор. — Я не собираюсь вас отговаривать. И все же должен предупредить, что командировка не из легких. Там трудные места, да еще в такую зиму…
Итак, решено: еду в командировку…
Насчет одежды у меня не густо. Но я знаю, что у моего хозяина имеются подшитые валенки, стеганые ватные брюки и телогрейка. Он — сибиряк, добрый человек даже за квартиру берет с меня полцены. До сих пор хозяин считает меня студентом, хоть и знает, где я работаю.
Так и получилось, как я думал. Он без всяких разговоров дал мне теплую одежду. Поверх телогрейки я натянул студенческий шелестящий плащ, повесил через плечо фотоаппарат, набил карманы блокнотами и записными книжками. Сам не знаю, на кого я стал похож, впрочем, на самого себя — молодого корреспондента, отправляющегося в первую командировку.
Район, куда я ехал, находился в ста пятидесяти километрах от города. Я вышел на дорогу, ведущую в райцентр, «проголосовал» и сел на первую же машину. Это был легковой «газик», крытый старым брезентом. По этому брезенту и по облепленному снегом низу я было подумал, что машина аульная. Оказалось, что она принадлежит райсельхозуправлению.