— О, бедный мой Шаке! Не подтверждает ли наша встреча, что «мертвые воскресают и погасшее воспламеняется вновь!» Ведь мы были настолько близкими родственниками с ним, что не позволяли между семьями кровосмешения… О время, время! Сколько хороших людей взяло ты от нас! Чьи только кости с тех пор не грызли голодные волки!.. А мать твоя! Какой была она замечательной женщиной! Матерью семи джигитов была, а остался лишь ты один! Теперь ты — единственный продолжатель рода!..
Старик продолжал голосить, а мне было неловко. Судьба неизвестного мне Шарипбая взволновала меня до глубины души. Действительно, нелегкие были те годы, а потом война. Сколько людей погибло. До сих пор через газеты, журналы и по радио ищут матери потерянных детей, дети — отцов, братьев и сестер. Ведь я тоже один из них!..
Вся обида на старика Кунпеиса сразу выветрилась из меня. Видимо, чувства мои отразились на моем лице. Посмотрев на меня, в один голос заревели сбежавшиеся женщины. Теперь я возмущался в душе легкомыслием Кенжетая, но он спокойно стоял в стороне и только печально кивал головой.
А мне уже хотелось поднять обе руки к небу и признаться во всем. Даже нужные слова сложились в голове: «Простите меня, аксакал, но я не имею близких отношений с вашим родом. Разве лишь, что я тоже сын казахского народа. Так что не волнуйтесь из-за меня, не лейте напрасных слез. К тому же никакой я не судья. Рядовой газетчик, не очень влиятельный при этом…»
Кенжетай не дал мне и рта раскрыть:
— Об остальном поговорим потом, когда гость отдохнет с дороги, утолит голод…
Он поспешил взять меня под руку и так при этом сдавил ее, что я чуть не вскрикнул. Мы прошли в дом. Видимо, слово «судья» подействовало на всю семью, и никто не заходил к нам в комнату. Кенжетай, боясь осуждения с моей стороны, тоже поспешил выйти. Он сослался на то, что следует помочь шоферу. Я остался один в богато убранном помещении для почетных гостей.
И тут я понял всю несуразность своего положения. Конечно, виноват во всем Кенжетай, но и я неправ. Следовало с самого начала отказаться от сомнительной затеи. Теперь я оказался в положении верблюда, с которого можно безнаказанно ощипывать шерсть. Но и хозяин дома хорош. А что, если бы не назвал меня его племянник судьей? Вряд ли бы столько слез было исторгнуто из глаз аксакала. Ну, а как бы поступил аксакал, узнав, что гость из другого казахского рода и племени, я уже знал…
Открылась дверь, и вошел сияющий Кенжетай.
— Баран уже зарезан, чай поставлен! — радостно сообщил он мне.
— Все это хорошо, Кенжетай, и по праву родства вы имеете право на шутки. Но при чем здесь я, совершенно посторонний для вашей семьи человек?!
— Никакого позора здесь нет, Жаке! — возразил Кенжетай. — Если бы вы знали моего дядюшку так, как я, то ни минуты бы в этом не сомневались. Думаете, он действительно так уж предан старым законам? Нет, все это ерунда. На совести его немало предательств по отношению к самым близким родственникам. Было бы выгодно, он первый стал бы бороться с «пережитками»… К сожалению, законы землячества застилают глаза и более серьезным людям. Этим как раз и пользуются такие, как мой дядюшка. Лодырь, жулик, бездельник всю свою жизнь, а в душе еще посмеивается над такими трудящимися людьми, как мой отец. Да и меня считает невысокого ума человеком, потому что в начальство не лезу!
— И все же родственник…
— Ну и что! Кстати, старый закон действительно разрешает мне подшутить над дядей по линии матери, и тут уж я не пропущу случая. Кроме пользы, ничего это не принесет. Пусть другие родственники посмеются. У нас ведь хороший род, трудовой. А вы, Жаке, не называя фамилий, расскажете потом об этом в печати!..
Да, не часто приходилось мне встречаться с таким человеком. Я лишний раз убедился, что на отгонных пастбищах люди порой куда менее привержены к пережиткам родового строя, чем некоторые городские. И напрасно ревнители старины ссылаются на «народ». Разве не Кенжетай самый яркий представитель народа?!
— Что делать, посмотрим, как все это закончится, — сказал я ему. — К тому же недаром говорят, что «гость смирнее овцы, что подадут, то и будет есть». На меня Кунпеис, таким образом, не может быть в обиде. Здесь я — твой гость, Кенжетай.
Послышался веселый шум приближающего паровоза, и в комнату торжественно внесли огромный, сияющий старой начищенной медью самовар. Двуглавые орлы и медали покрывали его со всех сторон. Потом разостлан был дастархан, высыпаны горы урюку, кишмишу, конфет, сахару-рафинаду, в неглубоких чашах поданы баурсаки, масло и многое другое. Хоть предназначалось это для более достойного гостя, наш аппетит не пропал. Мы ели, дружно хваля и покрякивая, чтобы должным образом выразить свое восхищение щедростью хозяина. Кунпеис был на седьмом небе, но держался достойно…
Дважды уже был выпит чай и съедено мясо. Во время трапезы, а обед был похож именно на трапезу, Кунпеис ухаживал за мной, как за малым ребенком, пододвигал лучшие куски, прикладывал поминутно руку к груди, улыбался. Он расспрашивал меня о детях своих друзей и знакомых, попавших в трудные годы в детские дома. Некоторых я знал и рассказал про них, чем вызвал с его стороны еще большее доверие. А он сел на своего любимого конька и стал рассказывать о своей родословной. Десятки, сотни имен называл он, дотошно перечислял прозвища, места рождений и смертей. Но как-то так получилось, что не видны были среди его родственников такие трудовые люди, как Кенжетай или его отец, а все — богачи, начальство, умники, и сладкопевцы. Конечно, и простых людей он называл, но как-то мельком, мимоходом. В результате выходило, что в центре этого великого могущественного столбового рода находится основа всего, своеобразная вершина, и эта вершина — он, аксакал Кунпеис, всеми почитаемый и любимый!
И снова пришлось услышать мне доверительный разговор аксакала Кунпеиса. Слабоватый на ухо, он, видимо, думал, что говорит тихо. Когда мы вышли после обеда на улицу, я уловил обрывок из его разговора с хозяйкой. Старик настаивал на чем-то, старуха возражала.
— А ты разве не обещал его внуку подарить?..
— Ничего… Главное, сделать метку на ушах!
Я сразу понял, что мне хотят подарить жеребенка, и растерялся. Как принять такой подарок под чужим именем?
— Ну тебя к лешему! — ругалась старуха.
— А ты, старая ведьма, выжила из ума. Иначе догадалась бы, какой острасткой для людей будет это. Люди станут говорить: «Кунпеис — сила! Куда ни приди, кругом у него рука. Даже по соседству районный судья, и тот его родственник. Не успел приехать, а у Кунпеиса уже стригун с его меткой пасется. Так что с этим Кунпеисом не дай бог связаться!» Поняла?!.
— Ну, пусть будет по-твоему!..
— То-то же…
Я подумал, что выручаю сейчас какого-нибудь будущего судью от близкого знакомства с аксакалом Кунпеисом. Пора было кончать комедию.
Между тем к юрте аксакала Кунпеиса со всех сторон начал сходиться народ. Ясно было, что старый хитрец хочет вручить мне подарок при возможно большем количестве свидетелей. Я разглядывал людей и вспоминал характеристики, которые давал им Кунпеис во время обеда. Один — «пришелец», другой — «бродяга», третий — «помесь». Всячески противопоставлял он их друг другу по родству и значению. И это в ауле, где всего каких-нибудь двадцать пять дворов… Что же в его понимании представляет из себя весь остальной казахский народ? Чужеродные бродяги и иноплеменные чужаки?!.
Люди с интересом поглядывали на меня, переговаривались друг с другом. Молодые и совсем седобородые были среди них, тут же вертелись дети. Всем любопытно было узнать, какой подарок преподнесет аксакал Кунпеис своему высокопоставленному родственнику. По взглядам, бросаемым на меня, было ясно, что старик произвел меня уже в более высокий судейский чин — по крайней мере, в областные прокуроры. А тут еще Кенжетай с самым серьезным видом старается угодить мне во всем, забегает вперед, суетится.
Но куда моему другу Кенжетаю до его дяди! Когда благородный Кунпеис повернулся ко мне, сделал широкий жест и гордо зашагал к коновязи, я понял, какого великого актера лишилась наша национальная сцена.
А Кунпеис между тем вывел с помощью Кенжетая гнедого стригунка и подвел его ко мне.
— О дорогой сынок, все мы из одного рода! — начал он. — Между нами не должно быть понятия «твое» и «мое». По обычаю наших предков, дядя преподносит тебе этот скромный подарок. Ты сделаешь своей рукой фамильную метку на его ушах, и пусть себе пасется. Придет время, и возьмешь своего коня. У твоего дяди, слава богу, еще хватает богатства на такой подарок!..
Он важно посмотрел на всех и наклонил голову в знак того, что готов выслушать мою благодарность.
— Отагасы, почтенный глава семьи, прошу у вас прощения, — сказал я. — Моя вина несомненна, но я поддался уговорам вашего племянника Кенжетая, решившего по-родственному подшутить над вами. А я всего лишь тот самый молодой человек, который переночевал в вашем доме год назад.
Тут я при всех с шутками и прибаутками рассказал историю своего прошлогоднего посещения дома аксакала Кунпеиса. Ничего не скрыл я, только немного изменил конец:
— Да, отагасы, я случайно услышал ваш разговор с другим племянником. Вы еще сказали тогда: «Что из того, что этот человек из другого рода и родился в других краях? Все мы — братья, дети одного народа, и жаль, что я не успею зарезать барана к его отъезду!» Мне очень жалко было вас, аксакал, но я должен был ехать…
Люди откровенно смеялись вокруг, Кенжетай присел от восторга. А дядя Кунпеис… Что ему оставалось делать? Старый обычай разрешал всякие шутки между родственниками по женской линии. И чтобы окончательно не ударить лицом в грязь, он смеялся вместе со всеми. Правда, в первый момент, чтобы не упасть, он ухватился обеими руками за шею своего стригунка, и я явственно услышал его слова: «Чтобы ты, проклятый Кенжетай, остался один, как перст!»
А Кенжетай, как ни в чем не бывало, вежливо оглаживал своего дядюшку и просил меня от его имени никогда не проезжать мимо.