— Ойбай, о ком вы говорите, баскарма?!
— Говорю о том молодом враче, который оперировал меня. А ты оглох, что ли?!
— Ойбай, когда я увидел его, то чуть не умер от страха. Попробуй предугадать такую встречу!..
— Что ты мелешь?!
— Сущая правда… Наверно, не узнал он вас, если остались живы. Благодарение аллаху!..
Даурбек подозрительно посмотрел на него:
— Когда садились в машину, то вроде ты был трезвым…
— Да правду я говорю, сущую правду!.. Этот хирург… он — младший Бисекенов. Помните его старшего брата Булата?
Даурбек добрую минуту сидел ничего не понимая. Потом вдруг весь скорчился, словно наколотый на невидимую иглу. Шея его втянулась в плечи, а зубами он хватал воздух.
— А-а-а!!! — закричал он вдруг и повалился в сторону водителя.
ОБЪЯСНЕНИЕ
перевод М. Симашко
Знойный полдень. За окнами скорого поезда с самого утра уплывает назад одна и та же раскаленная потрескавшаяся степь. Кажется, что нет здесь сейчас ничего, кроме тепловоза и десятка красивых зеленых вагонов, пересекающих ее с юга на север вопреки солнцу и безводью.
В купе на мягком диване сидит Нурлан. Он совсем один, но, видимо, ждет кого-то. Всякий раз, когда в коридоре грохает выдвижная тяжелая дверь, юноша поднимает голову и настораживается. С надеждой смотрит он на ручку у дверного зеркала, но она не шевелится.
Переодеться, что ли?.. Он встал с места, посмотрел на себя в зеркало. Узкие брюки дымчатого цвета, пожалуй, несколько коротковаты для него, слишком уж видны яркие полосатые носки. А подошвы у ботинок такие, что их хватило бы носить всю жизнь.
Ну, а сам он каков?.. Нурлан уныло склонил голову набок. Ему не нравилось свое чересчур смуглое лицо. Да и короткий нос с горбинкой не вызывал симпатий. Зато лоб высокий и волосы — густые, вьющиеся, словно грива у кулана. Широкие изогнутые брови, большие пытливые глаза. Верхняя часть лица у него красивая, в этом он не сомневается. И, несмотря на девятнадцать лет отроду, выглядит он вполне солидно, как инженер какой-нибудь. Неужели он не может понравиться девушке?!
Если уж говорить правду, то понравиться он хочет лишь одной девушке — Рахиме. Она и виновата в том, что он едет один в мягком вагоне, а все его друзья и товарищи в плацкартном. С ними и Рахима…
Почему же все так получается?.. Ведь он своими ушами слышал, как она однажды похвалила его костюм.
— Если я и увлекусь когда-нибудь, то только молодым человеком в таком костюме, как у Нурлана! — сказала она своей подруге.
Он тогда на радостях, действуя через мать, сшил себе еще два таких костюма. Сто раз на дню попадался он на глаза Рахиме.
— Какие у тебя чудесные костюмы! — сказала она ему наедине, когда они столкнулись на институтской лестнице. — Знаешь, Нурлан, когда я сошью себе что-нибудь под стать твоим костюмам, мы обязательно станем дружить с тобой…
И с тех пор вовсе перестала обращать на него внимание. Он никак не возьмет в толк, правду ли она говорила тогда или смеялась. Ну и характерец у девчонки!
А ведь отец Рахимы занимает очень высокий пост, и денег у них на модную одежду вполне бы хватило… Впрочем, как и на билет в мягком вагоне. Сама Рахима позвонила ему накануне домой и спросила, в какой вагон он берет себе билет.
— А что? — спросил он.
— Ничего, — ответила она и повесила трубку.
А теперь едет со всеми в простом вагоне и даже не заходит к нему. И на перроне старалась держаться подальше от него. Может быть, стеснялась своих родителей? Или не хотела стоять рядом с ним в каком-нибудь застиранном спортивном костюме, который был на ней?
Все может быть. Вполне возможно, что родители у нее ужасные скряги и не дают ей денег на приличную одежду. Были же когда-то такие баи, которые имели тысячные табуны и ходили в рванье…
Но почему не идет она? Хоть бы одна пришла. А то наведет целый вагон смешливых подруг и долговязых ребят. Неужели ей скучно с ним наедине?
Только он подумал это, в коридоре загрохали двери и послышался взрыв молодых веселых голосов. Нурлан засуетился, быстро набросил на себя импортную тенниску с ползающими черепахами по красному полю и уселся с независимым видом у окна. Лишь расширенные, немного испуганные глаза выдавали его волнение.
— Девочки, да вот он где, чудище!
В дверях стояла Рахима и звала подруг. Они со всех сторон обступили дверь, но девушка не впускала их. Глаза у всех были любопытные, как на цирковом представлении.
— Заходите, девушки! — робко пригласил Нурлан.
Но Рахима продолжала стоять в проходе.
— Кто же тебя, бедного, запер здесь, вдали от цивилизации? И тебе не скучно одному?..
— Нет…
Он сказал это машинально и покачал головой.
— Тогда все в порядке!
Она со смехом захлопнула дверь его купе, и веселый гомон начал быстро удаляться в сторону тепловоза. Нурлан рванулся было следом, хотел что-то крикнуть, но остановился в растерянности. Зачем она дразнит его? Знает, что красивая, и смеется над ним!..
Посидев немного, он начал злиться на себя самого. Действительно, она спросила, не скучно ли ему одному. Он ответил, что не скучно. На кого же теперь ему обижаться? Проклятые губы: вечно выговорят не то, что надо!
Да и зачем он поехал в мягком вагоне? Знал же ее повадки… Ну и мать запричитала: «Ах, и бессердечный же отец у тебя… Ну кто в его положении отправит любимого сына в знойную Сарыарку, да еще в середине лета? А если уж отправляет со всеми, то пусть хоть по-человечески, в мягком вагоне. До Кокчетава хотя бы!»
Мать до сих пор не понимает, что ему не всегда приятна ее забота. В тысячу раз лучше его суровый неразговорчивый отец, который не стал на этот раз потакать матери и сказал, чтобы Нурлан обязательно ехал. Вот только с вагоном уступил ей. Да и Нурлан тоже согласился. «Я через тетю Гайшу достала чудесное двухместное купе, — сказала мать тихим, вкрадчивым голосом. — А чтобы никто из посторонних не надоедал, взяла и второе место. Станет скучно, пригласишь кого-нибудь из товарищей…» Он тут же подумал о Рахиме и согласился. Даже обнял и поцеловал мать за заботу…
Нет, ничего плохого не думал Нурлан. Если Рахима поедет с ним в купе, то он будет вести себя как взрослый: не станет приставать к ней с поцелуями и смотреть на нее масляными глазами. Уж, он-то выдержит характер. Даже рядом не сядет. Будет только разговаривать, делиться впечатлениями о дороге, расскажет о своей жизни, о том сокровенном, что есть у него. Лишь бы Рахима была рядом, слушала его, лишь бы они дышали одним воздухом!
На остановках Нурлан выходил бы, покупал всякую снедь, конфеты, мороженое, а она бы лежала и читала книгу. В глазах ее светилась бы радость, когда он приходил…
Все к черту!.. Уж такая радость светилась сейчас в ее глазах, что ему тошно стало. Она взяла крылатую мечту Нурлана и, как дохлую курицу, бросила под колеса мчащегося поезда!
Он опять подскочил к зеркалу, набросил на плечи свой модный пестрый пиджак. Ну как он раньше этого не видел! Плечи такие огромные и вздутые, что он напоминает в этом пиджаке огородное пугало. С гневом швырнул он пиджак в угол дивана, бросил туда и тенниску с черепахами, за которой столько охотился. Не развязывая шнурков, стащил с ног полуботинки с рифленой подошвой. Вот теперь ему стало как будто легче!..
Нурлан был довольно крепким парнем: мускулы перекатывались под кожей. От избытка сил он взялся за край дивана и несколько раз отжался. Потом начал прыгать на месте, выгибаться в разные стороны, приседать. Что-нибудь ведь надо было делать!..
Потом он открыл свой дорожный чемодан красной кожи и, порывшись, достал красивый спортивный костюм. Всю свою модную одежду он скомкал и запихнул на самое дно. Надев синюю с белыми полосами под горлом фуфайку, Нурлан опять стал перед зеркалом. В спортивном костюме он выглядел еще лучше, чем обычно. Колесом выгибалась грудь подрагивали мускулы. Чем же он не понравился Рахиме?
Ничего, впереди еще много времени. Они приедут на целину, и он сразу определится помощником комбайнера. Она станет прибегать к нему, но он будет занят работой и не найдет свободного времени для всякого баловства. Твердой рукой будет сжимать он штурвал комбайна, плывущего в хлебном море!..
Дернулась дверь, в купе ввалился его сокурсник Алтайбек Шыныбаев, заорал с порога:
— О, дружище Нурлан, сколько лет, сколько зим?! Я голоден, как бездомная собака, и готов выпить ящик пива. Если хочешь, чтобы я остался в живых, идем в ресторан!..
Центральная усадьба целинного совхоза похожа на небольшой городок. Добрая половина домов еще только строится. У некоторых из них подведены уже крыши, вставлены окна и двери, а кое-где лишь намечены стены. Кто только ни трудится здесь: кадровые рабочие, учащиеся профтехучилищ, студенты различных вузов страны. Своим внушительным видом выделяется новое зернохранилище, занимающее чуть ли не всю северную сторону поселка. Его спешат поскорее покрыть крышей. Наступили сумерки, но там не смолкают звучные удары, шум кровельного железа, издали видны сполохи сварки.
Вспыхивают ярким светом огни машинно-ремонтной мастерской, загораются фонари на центральной улице Ленина, на Комсомольской площади и у входа в будущий сквер, где торчат из земли ряды саженцев. И дома смотрят в темнеющую степь широкими светлыми окнами…
А у Нурлана то светло на душе, то темно. Вместе со своим закадычным другом Алтайбеком лежит он в палатке на краю поселка и курит, глядя на снующих в электрическом свете людей. Перед самым носом его растет полынь, и горьковатый запах ее пробивается даже через запах крепкого папиросного табака.
Неприятности начались, как только он приехал. На факультетском собрании девушки, которые заходили к нему по дороге, подняли его на смех за то, что он ехал не со всеми, а в особом купе.
— Он у нас нежного сложения, голубая кровь!..
— У него головка от шума болит!
— Закутай горлышко, а то простудишься…