Ничего в своей жизни не ждал он с таким нетерпением, как письма от Каншаим. К счастью, занятия только начались и преподаватели ни о чем не спрашивали. Наконец письмо было получено. Там было всего пять строк. Касым по сей день помнит их наизусть: «Ты оказался безвольным джигитом. Говорят, коварство в любви не прощается. Но я тебя прощаю. Если у тебя осталась совесть, женись на той, которую ты обесчестил, а меня забудь навсегда».
Первым желанием Касыма было поехать к ней, просить прощения, валяться в ногах. Но наутро снова пошел на лекции. Несколько раз писал он Каншаим длинные письма, умолял ее, просил о прощении, уверял, что готов хоть завтра приехать к ней.
Но письма возвращались с пометкой «адресат выбыл».
В ауле Касым Байбосынов появился на зимних каникулах. Он женился на Каншаим-враче, ввел ее в свой дом и вернулся в институт, оставив всю семью на ее попечение.
И теперь, через много лет, Касым снова оказался на Сочинском побережье. Часто приходит он к громадному, побуревшему за два десятилетия камню. Этому человеку еще далеко до старости, он строен, у него прямая осанка, хотя иссиня-черная его шевелюра заметно поредела и засеребрилась. Время унесло многие радостные и горестные события, но та далекая встреча навсегда осталась в его памяти и до сих пор живет острая боль утраты в его теперь уже немолодом сердце. И кажется ему сейчас, что любимая Каншаим, с которой встретился он здесь двадцать один год назад, стоит на снежной вершине и снова зовет его, прощая нелепый грех ветреной юности.
«Я пожелал ей тогда счастья на всю жизнь. Но за все эти годы, и совесть моя тому свидетельница, я не переставал думать о ней и всегда любил ее».
У Касыма теперь сыновья и дочери, ему уже сорок три года. Но до сих пор не может забыть он свою первую любовь. До конца дней она будет сниться ему, пронзая болью протестующее сердце.
НЕ ОЖИДАЛ
перевод Н. Ровенского
По центральной улице города шли двое. Было знойное лето. От жары даже кровь стучала в висках.
Длинный, худой, иссиня-черный джигит Кулмагамбет еще бодрился. А его друг, маленький, круглый человек, с трудом передвигал ноги. Правда, недостаточное проворство в движении Жармагамбет старался возместить живостью разговора. Он, не переставая, нес какую-то немыслимую чепуху. Кулмагамбету оставалось лишь удивляться и поддакивать для приличия: «Вот здорово!», «Неужели?!», «Что ты говоришь?..» При этом он часто вынимал из кармана белый выглаженный платок и крепко вытирал свое худое прыщеватое лицо. Синие глаза его, какие не часто встретишь у казахов, недовольно посматривали на палящее солнце, потом просительно оборачивались к озеру, неподвижно распластавшемуся у самого города: «Подул бы оттуда прохладный ветерок».
Наконец и Жармагамбету надоело чесать языком, он замолк, вынул из кармана застиранных полосатых брюк огромный цветастый платок и начал обмахиваться.
Словно обидевшись друг на друга, они долго шли молча. А до дому было еще далеко. «Наверно, теперь моя очередь рассказывать», — виновато думал Кулмагамбет. Но на память ничего интересного не приходило, голова гудела, как пустая бочка. Жармагамбет уже начал отставать. У него тоже не было никакого желания возобновлять разговор.
В этот момент из-за поворота вынырнул новенький шоколадного цвета «ЗИМ». Он поднял такую густую пыль, что она на какое-то время скрыла обоих джигитов. Кулмагамбет кинулся в сторону и, чертыхаясь, стал отряхиваться. А Жармагамбет, закрыв лицо своим большущим платком, прошел прямо через пыль, не сворачивая.
— Какая чудесная машина! — восхищенно крикнул он подошедшему Кулмагамбету. Тот окинул ироническим взглядом его запыленную, как у мельника, одежду и ухмыльнулся.
— Да, пылит здорово. И когда это замостят наши улицы? Ведь они хуже караванной дороги.
Жармагамбет шельмовато подмигнул дружку круглым маленьким глазом.
— Ты, наверно, не заметил, что это — «скорая помощь». Придет срок, и мы с тобой на этой машине повезем в роддом Нагиру. Разве плохо? — весело заговорил толстяк.
— Ишь, чего захотел! Нет, брат, эта «скорая медицинская помощь» не для таких, как мы с тобой.
— Почему так думаешь?
— Потому. Тебе уже двадцать лет, а ума меньше, чем у пятилетнего братишки. Ему простительно задавать всякие «почему?», он еще несмышленыш, а ты?!
— А что я?
— Если не хочешь быть дураком, подумай. В этом городе больше десятка таких машин, а ты хоть когда-нибудь садился в них? Тогда о чем с тобой разговаривать?
— Ну и что? Зато такая машина есть у нашего Асеке…
— Конечно, он председатель колхоза. А простые люди, вроде нас с тобой, ездят в таких машинах?
Жармагамбет заколебался, но сдаваться не хотел:
— Но ведь «скорую помощь» и разные там такси может вызвать любой человек.
— Наивный! Эта машина, что нас с тобой засыпала пылью, наверно, не первый день в «скорой помощи». Но ты видел, чтобы она когда-нибудь подходила к дому простого человека?
— Давай на что хочешь спорить, что эта машина совсем недавно работает в «скорой помощи», — не унимался Жармагамбет, обычно редко перечивший своему другу.
— Ладно, поживем — увидим… Если не веришь мне, можешь поговорить с Кердеке. Он тебе на многое откроет глаза. Потом потолкуем, — и Кулмагамбет круто повернул к своему дому, даже не удостоив собеседника взглядом.
Жармагамбет нисколько не обиделся, он хорошо знал крутой нрав своего дружка, но все же на лице его появилось недоумение, и он растерянно начал шарить обеими руками в карманах полосатых брюк.
Кулмагамбет жил со своей молодой женой в маленькой комнатенке. Когда он входил, ему приходилось сгибаться почти вдвое, чтобы головой не задеть за перекладину. Сейчас он споткнулся о порог и чуть не упал. «И за эту конуру бессовестная старуха дерет с нас триста пятьдесят рублей в месяц», — со злостью выругался джигит. Но заботливое, уютное убранство комнаты смягчило сердце Кулмагамбета, у него потеплело на душе, и он на цыпочках подошел к кровати за белой шелковой занавеской:
— Нагираш, как себя чувствуешь? — спросил он почти шепотом.
— Кулмаш!..
— Я, родная, — он ждал, приставив ухо к занавеске, что ответит жена.
— Не дает мне покоя твой сын.
— Вот разбойник! — радостно удивился джигит.
Кулмагамбет — парень со странностями: он уже объявил всем своим друзьям и знакомым, что первенец его будет обязательно сыном. Жена тоже с лукавой улыбкой постоянно говорит о сыне, хотя только аллаху известно, кто родится.
Войдя за занавеску, Кулмагамбет увидел, что жена сидит в странной неудобной позе и лицо ее подергивается от боли. Он испугался.
— Почему же ты меня утром не предупредила?!.
— Думала, еще рано.
Сердце Кулмагамбета наполнилось радостью и страхом. Он пулей вылетел на улицу, рванулся к автомату, чтобы вызвать такси. На этот случай у него была заготовлена горсть пятнадцатикопеечных монет и бумажка с номером телефона диспетчера такси.
— Пришлите, пожалуйста, «ЗИМ» на Набережную, семь! — закричал он в трубку.
— У нас только одна такая машина, сейчас ее взяли командированные и неизвестно когда вернутся. Есть «Победа», — ответил диспетчер.
До стоянки такси было не близко, но он бегом устремился туда, чтобы добиться хорошей машины. Он надеялся, что к тому времени «ЗИМ» обязательно вернется.
«А как же Нагира?» — вдруг забеспокоился Кулмагамбет. Надо бы забежать домой. Но потом все равно придется бежать за машиной. Он поколебался и решил все же бежать на стоянку такси.
Странно было видеть человека, бегущего что есть силы в такую жару. Встречные с недоумением смотрели на него, но никто не решался его спросить, в чем дело. В это время Жармагамбет пил кумыс на открытой веранде чайханы. Увидев друга, он бросился вслед за ним.
— Что с тобой, Кулмагамбет? — закричал Жармагамбет.
— Со мной ничего, с Нагирой… Слушай, она дома осталась одна, ты лучше беги к нам и побудь с ней, пока я найду такси, — и рванулся дальше.
Вернулся Кулмагамбет удрученный и подавленный, как после пожара. Жармагамбет даже растерялся.
— Что случилось? — обеспокоенно спросил его друг.
— Нет у нас никакой справедливости! Простому человеку даже в родильный дом жену отвезти не на чем.
— Почему? Ты звонил в «скорую помощь»? Оттуда сразу примчатся.
— Не болтай! Вечно ты со своими восторгами. Слышал, что говорит Кердеке?
Кулмагамбет очень дорожил мнением сапожника Кердыкула. Это настоящий мастер своего дела. Работает он дома. И хоть платит большой налог, но живет богато. Кулмагамбет тоже сапожник. Несколько лет назад окончил ремесленное училище и некоторое время работал в артели. Здесь они встретились с Жармагамбетом.
…Зимой все магазины обычно завалены теннисками, а летом их ни за что не найдешь. Кулмагамбет пошел на толкучку. Там он и встретил сапожника Кердыкула, который продавал только что сшитую пару сапог. Кулмагамбет был восхищен мастерством и изяществом работы. Разговорились. Джигит признался, что тоже работает по этому делу. А когда Кердыкул вынул из-за пазухи пару женских туфель, Кулмагамбет даже опешил. Какая красота! «Купить, что ли, для Нагиры, пусть бабы от зависти лопаются», — подумал он. Но цена была слишком велика, не по его карману. В тот день он поклялся, что станет таким же мастером, как Кердыкул. Мастер дал свой адрес и просил заходить на чашку чая. Они встречались несколько раз, после чего молодой сапожник ушел из артели и открыл самостоятельную лавчонку по ремонту обуви. Товарищи решили, что Кулмагамбет ушел с работы потому, что несколько раз крепко поругался с председателем артели.
Кулмагамбет рос сиротой и был очень обидчив и самолюбив. Самое пустяковое замечание товарищей вызывало в нем бурный протест. Учился он хорошо, и это, думал, давало ему право посматривать на других свысока. Он любил похвастаться, что имеет свое собственное мнение о жизни и людях. Жармагамбет во всем ему поддакивал. Друзей в артели в шутку называли — человек и его тень.